От «блокнота» правды до смартфона лжи
Когда-то мы в День журналиста лихо распевали «Песенку военного корреспондента» и в глубине души завидовали и Симонову, и Полевому, которые «с лейкой и блокнотом, а то и с пулеметом, первыми врывались в города». Мол, вот это была работа, вот это были темы и герои! Своими глазами видеть бой, смерть, геройство, чтобы потом все это рассказать людям, оставить для истории! Но всегда казалось – все это в истории.
И вот через 70 лет снова привычными стали эти слова: обстрел, бомбежка, блокада, убитые, раненые, искалеченные, репортажи под обстрелами среди разрушенных городов. По официальным данным, на Донбассе шесть тысяч погибших мирных жителей, среди них – дети. На самом деле цифра эта намного страшнее. Там погибают и журналисты, которые доносят нам правду из разрушенных городов. «Там, где мы бывали, нам танков не давали, репортер погибнет – не беда», – так мы пели, не предполагая, что такая участь достанется нашим коллегам – ровесникам наших детей.
Украина признана самым опасным местом для работы журналистов. Там, на Донбассе, погибли десять только российских журналистов. Скольких украинских честных журналистов лишили работы, заставили замолчать, держат в застенках – еще только предстоит узнать. Там подавляется любое, отличное от официального, мнение. Подавляется – мягко сказано. За слово правды там сажают в тюрьмы, пытают и убивают. Весной убили писателя Олеся Бузину, который был настоящим патриотом Украины, душой болел за свой народ и не помышлял ни о каком «сепаратизме». Просто пытался говорить правду. Убийц, конечно, не нашли. Мировое сообщество ничего не заметило. Никто в толерантной Европе не вышел на демонстрации с табличкой «Я – Олесь». Зато какой шум был поднят, когда расстреляли нескольких пасквилянтов из французского журнальчика, которые долгое время изголялись в глумлении над мусульманским святым. Убийство оправдания, конечно, не имеет, но, как говорится, за что боролись… И, как оказалось, не одни: в знак солидарности с убитыми карикатуристами тысячи европейцев вышли с табличками «Я – Шарли». Получается, для них глумление над святынями – доблесть, а тот, кто это делает – герой?
Никогда нам этого не понять. Мы не понимаем, почему они не понимают, что есть вещи, которые трогать нельзя. Почему не видят и не слышат того, что творится на Украине, почему винят в этом Россию, по какому праву «осуждают и требуют» послушания, устраивают перевороты, войны и всему миру навязывают свое видение мира. Или все-таки понимают, но притворяются? Видят и слышат только то, что им выгодно?
Все их ханжество и фарисейство видно хотя бы в таком простом примере. В Америке нельзя назвать чернокожего негром – за это, кажется, даже предусмотрено наказание. Надо говорить афроамериканец. Зато убивать – можно. Что и делают регулярно их доблестные полицейские, не щадя даже афроамериканских детей с игрушечными автоматами.
Нет, разные мы. И ценности у нас разные. Наши – традиционные, от века, от прадедов, от веры. Мы не можем оставаться равнодушными, когда глумятся над тем, что для нас свято. Мы не терпим несправедливости и не можем спокойно смотреть, когда у соседей беда. Для них справедливо то, что выгодно. Даже международное право они трактуют с этой точки зрения: здесь видим – здесь не видим, здесь учитываем, а здесь – нет, здесь поддерживаем, а здесь – бомбим. «Почему?», – спросили однажды на российском телевизионном ток-шоу американского журналиста Майка Тома. «Потому что можем», – бесхитростно ответил он. Доходит до откровенного цинизма: «Это не базы НАТО приблизились к российским границам, а границы слишком близко расположены от баз НАТО», – на полном серьезе утверждают они, а вслед за ними и обслуживающая их либеральная российская пресса.
Находиться в оппозиции к власти стало выгодным делом как в России, так и у нас. Репутация «несгибаемого борца за демократию и права человека» дорогого уже не стоит, а вот дорого – да. И чего это клеймили мы советскую прессу за ангажированность властью? Да сегодня даже провинциальные «обличители» Путина или Назарбаева намолачивают больше, чем певцы советского строя за всю жизнь. Мне кажется, у них даже существует такса: сколько стоит одно (два) ведро лжи, грязи, вылитых на известное имя, самое похабное искажение его фамилии, или одно изрыгание злобы. Недаром для обозначения степени лжи и невежества появилась даже такая единица измерения, как одна псаки (по фамилии деятельницы пресс-службы госдепа США).
Обличать, ерничать, глумиться, злобствовать, видимо, очень выгодно, другой причины, кроме ненависти к своей стране и презрения к своему народу, в этом не вижу. По их мнению, сегодня не нужны ни Высоцкий, ни Галич, ни Абай, ни Молдагалиев, душой болевших за свое отечество. Сегодня нужны остроумные похабники, ерничающие над своим народом и страной, вроде сытого Быкова или сверкающего голливудской улыбкой Бората.
А я хочу вспомнить фронтового корреспондента Бориса Полевого, о котором очень тепло написал в своих воспоминаниях маршал Конев. Борис Полевой – как раз из тех журналистов, кто «на «эмке» драной и с одним наганом первым врывался в города» в годы Великой Отечественной войны.
«Его корреспонденции по-военному были грамотны, написаны спокойным, некрикливым тоном, они помогали нам в нашей нелегкой работе», – Конев отмечает, как важно литератору стремиться выразить «красоту человеческой души, в том числе на войне».
«А корреспонденции Полевого мне как раз и нравились тем, что он вкладывал в них всю свою душу и уважение к человеку, – пишет Конев. – … он расскажет в печати о том, что происходит на фронте, достоверно, без искажений и отсебятины».
Так, как сегодня пишут и снимают в горячих точках военные корреспонденты, рискующие жизнью ради правды. «Кто-нибудь услышит, снимет и напишет, кто-нибудь помянет нас с тобой…»
Никогда не забуду серого лица раненого на Донбассе оператора ВГТРК Анатолия Кляна и его последние слова: «Возьми камеру, не могу держать».
Их помнят – тех, кто говорил и показывал правду. Она останется, эта правда – в кадрах кинохроники, в газетных статьях, в дневниках и блокнотах.
