Ангелы милосердия
(Продолжение. Начало в № 22)
В фильме Сергея Бондарчука, снятому по повести Шолохова «Они сражались за Родину», есть эпизод, когда молоденькая медсестра, почти девочка, вытаскивает с поля боя раненого солдата Ивана Звягинцева, которого играет сам режиссер. При этом он просит бросить его, а она ругается: «Господи, и зачем это берут таких обломов в армию? Ну, разве я дотащу тебя, такого мерина? Ведь в тебе, миленький, верных шесть пудов»! Она ругается, плачет, но тащит. И его, и его оружие. Потом на операционном столе, уставшие до черноты врачи безо всякого наркоза будут вынимать из его спины осколки, а он от боли материть их на чем свет стоит.
Только жажда победы
Так оно и было. Хрупкие девчонки таскали на себе мужиков, в два-три раза тяжелее себя. Раненые, без сознания, они были еще тяжелее. Взваливали на себя килограммов восемьдесят и тащили. А в самих веса сорок-пятьдесят килограммов. Не успевали отстирывать свою одежду от крови. Форму им меняли чаще, чем другим бойцам. В госпиталях, медсанбатах они падали от усталости, от запаха крови, от того, что сердце разрывалось от жалоб, стонов, жалости и бессилия. До последнего убеждали умирающих – будешь жить. Но сами знали – не жилец, а ему всего девятнадцать, он еще не целовался ни разу. И шептали ласковые слова, целовали в застывающие губы.
В железнодорожной больнице станции Уральск с 1949-го по 1979-й год работала врачом-гинекологом Лехчина Раиса Моисеевна. Помогала рождению новой жизни и старалась не вспоминать ужасы войны. А она обожгла ее в полной мере. Фашисты пришли в их белорусскую деревню чуть ли не быстрее, чем сама весть о войне. Отец с младшим братом – старший учился в Минске – в первые же дни ушли к партизанам в лес и дожили до 1943 года, пока не были расстреляны фашистами. А маму, повара в детских яслях – фашисты расстреляли сразу же.
Старший брат был призван в армию и погиб в 41-м. Раиса тоже в то время училась в Минском медицинском и успела эвакуироваться. Из всей семьи осталась в живых только она одна.
На фронте она была врачом отдельного инженерно-минного батальона. В 1942-м их батальон направили на Волховский фронт. Батальон одни переправы восстанавливал, другие минировал. Работали по ночам, часто в воде и болотах, под обстрелами и пулями снайперов. И потому всегда рядом были медработники. А их всего-то – она, фельдшер, два санинструктора и санитар. От постоянной сырости бойцы болели: за ночь не успевали высыхать портянки. Надо было бороться с опрелостью, вшами.
В 1943 году вышел приказ – женщин с передовой отозвать. Так Раиса Лехчина стала в армейском госпитале № 1777 начальником хирургического отделения. Оперировали много. А при дислокации госпиталя все становились плотниками и санитарками – соорудить носилки, перенести раненого.
«Только молодость и жажда победы помогли выстоять», – вспоминала Раиса Моисеевна.
Только после войны она вдруг осознала, что возвращаться ей некуда: всю семью убили, дом и всю деревню в Белоруссии сожгли. Но нашелся такой же одинокий военный. Поженились и вскоре его перевели в Уральск. Две их дочери тоже стали врачами.
Умирали стоя
Сотни уральских девушек в 1941 году добровольно пошли воевать с фашистами. Многих наших фронтовичек привела в послевоенный Уральск фронтовая судьба. Анна Васильевна Лемешко – коренная ленинградка. В 1941 году окончила десять классов.
21-го июня выпускной бал, скромный, но радостный и веселый. Танцевали с мальчиками вальс и строили планы на будущее, встречали рассвет на Неве. Этим рассветом все и кончилось, война перечеркнула все планы и все надежды. Мальчики рвались на фронт, девочек разослали по госпиталям. Аню направили в полевой госпиталь № 100 под Ленинградом.
В госпитале не было ни света, ни тепла, ни воды. Брали санки и ходили за водой на Неву. Чтобы постирать окровавленные бинты, топили снег.
«Люди умирали, стоя в очередях за хлебом, а его давали по 125 граммов на человека, – вспоминала Анна Васильевна страшные дни блокады. – Людей подбирали на улицах, в домах. Живых отвозили в больницы, мертвых – на Серафимовское кладбище. А люди не сдавались. Окопы рыли в районе Пулковских высот – под обстрелами и бомбежками. Немцы разбрасывали листовки: «Ленинградцы, сдавайтесь! Чечевицу съедите – Ленинград сдадите!» Но ни один красноармеец, ни одна медсестра и не думали сдаваться. Было одно желание – бороться до последней капли крови. Бороться и победить».
В 1943 году ленинградцам увеличили норму хлеба до трехсот граммов. «Знаете, какая это была радость, – рассказывала Анна Васильевна. – Люди обнимали друг друга, плакали от радости».
Анна Лемешко отказалась эвакуироваться, когда открыли Дорогу жизни. Оставалась в госпитале до конца блокады и войны. Дом, где жила ее семья, разбомбили, мать она нашла в больнице, остальные родственники погибли. Она вышла замуж и в 1946 году уехала в Уральск. Работала в горпищеторге. Только через 30 лет после войны нашла своих двоюродных сестер.
С такими ходили в разведку
Жизнь каждой этой женщины достойна целого романа.
Наталья Прокофьевна Смерчкова родилась в Киеве. После семилетки поступила в Киевский медицинский техникум. Училась на втором курсе, когда началась финская кампания, и она, семнадцатилетняя, была мобилизована в состав Киевской танковой бригады, которая должна была охранять советскую границу вдоль Финского залива. 22 июня война с Финляндией была закончена, и бригада должна была отправиться домой. Но вместо плановой демобилизации началось паническое отступление в тыл, к Ленинграду. Все дороги были забиты людьми, повозками, машинами, орудиями, техникой.
В Ленинграде Наталья стала работать в военном госпитале, а кольцо блокады сжималось все больше и все больше раненых поступало в госпиталь. Врачи, медсестры не спали сутками. А Наташа рвалась на фронт. И вместе с подругой отправилась в военкомат: отправьте на передовую, там мы нужнее. Хрупкие девушки, они вынесли с поля боя десятки раненых. А по ночам Наталья вместе с группой известного всему Ленинградскому фронту разведчиком Сергеем Давыдовым ходила в разведку, там тоже могла понадобиться медицинская помощь. За эти вылазки 22-летняя Наташа Смерчкова была награждена медалью «За отвагу».
Тяжелое ранение в голову она получила в боях под Кенигсбергом. Пока лечилась в госпиталях, закончилась война. Радость великая – Победа, а идти ей некуда и никто ее не ждет. Отец взорвался вместе с бронепоездом в первый год войны, единственный брат-моряк погиб в 1942 году, маму за связь с партизанами фашисты сожгли вместе с домом на глазах ее матери, бабушка не вынесла этого зрелища и умерла от инфаркта.
После войны Наталья Смерчкова пошла работать в Николаевский детский дом, в котором было полно ребятишек, которых осиротила война. Немного залечила свою душу общением с детьми и отправилась на большую стройку в Казахстан, где начиналась целинная эпопея. Строила электростанцию в Усть-Каменогорске, потом ТЭЦ в Уральске. Первым башенным краном управляла она – неугомонная и бесстрашная фронтовичка Наталья Смерчкова.
За годы войны она была награждена орденом Отечественной войны 2 степени, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда», «За Победу над Германией». Она так и осталась нашей, уральской фронтовичкой.
Навсегда остались молодыми
Мария Георгиевна Баранова, скромная работница Уральского завода стеновых материалов, в годы войны – санинструктор 391-го гвардейского истребительного противотанкового полка – прошла боевой путь от Курской дуги до Воронежа, Киева, Харькова, Белой Церкви, Карпат. Награждена медалью «За отвагу».
Не даром санинструкторам давали солдатские награды, они и были солдатами: всегда на поле боя, рядом с бойцами.
Всю жизнь она помнила тех, кого вытащила с поля боя и всю жизнь мучилась: выжил или нет? Вспоминала своего первого раненого, у него рука висела на «ниточке», и он просил: «Сестричка, отрежь, я еще повоюю». А она не смогла. Сделала что-то вроде лангетки, а когда стала перекладывать бойца на плащ-палатку, перевернула его, а у него легкое почти что вывалилось. Дотащила, сдала в медсанбат и не знала, жив ли? А другой, раненый в голову, хватался за волосы, а у него череп пополам и мозги видны.
Санинструкторы тоже погибали. Всех помнила по именам и лица их молодые не забывались. Машенька Гостева из Воронежа погибла при взятии Праги. Машеньку Баранову ранило при переправе через Дунай. Ранение было такое, что потом она не смогла иметь детей. Такая вот судьба. Война отняла не только молодость, но и материнское счастье.
Лечили и пленных немцев
Мария Арзамасцева была родом из Перелюба Саратовской области. Набрали их, совсем молоденьких девчонок, и направили на военную подготовку в Саратов. Шли по городу ночью, а он – мертвый. Ни огонька – светомаскировка. Здесь, в Саратове, формировался ХППГ – хирургический полевой подвижной госпиталь. Позже он вошел в состав 28 армии Южного фронта.
Однажды ночью подняли их по тревоге и строем они пошли к Волге. Здесь стояла баржа, куда погрузили госпитальное оборудование и их – медработников. Плыли до Сталинграда. На этой же барже вывозили раненых на другой берег Волги.
Их направляли туда, где шли самые ожесточенные бои. Из Сталинграда – в Ростовскую область, где на реке Миус у немцев был хорошо укрепленный оборонительный рубеж. Мария Ивановна вспоминала, что когда в небе шли воздушные бои, оно становилось огненно-красным от горизонта до горизонта – «как раскаленный перевернутый котел». А когда падали бомбы, казалось, что само небо рушится на землю.
Но они оставались на своих местах – рядом с ранеными. А что такое полевой госпиталь? Просто большая армейская палатка. Во время налетов внутри строжайшая светомаскировка. И в этой темноте – тяжелораненые люди. Медсестры отзывались на стоны, пробираясь среди тел, лежащих прямо на полу. А когда кончались налеты, начинались операции. По нескольку суток врачи и медсестры не спали. Дурели от запаха крови, пропитанных гноем бинтов, от стонов и страданий, которыми была наполнена эта палатка. Выскакивали наружу, вдыхали запах полыни, и снова туда – к раненым. Сменить их было некому. В этих условиях, иногда при свете коптилки, хирурги умудрялись делать операции.
Но самое страшное – раненых не на чем было эвакуировать в тыл. Считалось, что транспорт они должны находить сами. А линия фронта смещалась, шла вперед, и им нужно было следовать за передовыми отрядами. Не тащить же туда за собой раненых, которых и там хватает? Останавливали попутки, порой с руганью, чуть не бросаясь под колеса. Водители смягчались, увидев юные девичьи лица.
В 1944 году их госпиталь стоял в Херсоне. И здесь Маша с удивлением узнала, что они лечат не только наших солдат, но и военнопленных немцев. Она видела, что фашисты сделали с Украиной – разрушенные города, сожженные деревни, наспех засыпанные братские могилы убитых мирных жителей. А для тех, кто все это сотворил – отдельная палата в госпитале. Когда для своих не хватает ни медикаментов, ни бинтов, не говоря уж о крови.
Но девчонкам было любопытно: какие они, эти звери, пришедшие завоевать нашу страну? Оказалось, обычные на вид люди. Один, рыжий верзила, сказал Маше на ломаном русском языке: «Мария! Люблю русского солдата за то, что он воинственный!» А другой как бы оправдывался: «Он меня бил, я его бил – война!» «Да не русский же к тебе пришел, а ты к нему, – не удержалась Маша, – кто же тебя сюда звал?!»
Фронт продвигался на запад. Труднее всего им было зимой, в холода. Топить было нечем, а раненые и без того замерзали от потери крови. «А воинская смекалка на что?» – повторяли девчата слова политрука и шли собирать по дороге все, что горит.
По дороге на Крым машины утопали в вязкой кубанской грязи. Машина, на которой ехали девушки-санинструкторы, отстала от госпиталя. К вечеру добрались до станицы Елизаветинская, она была пуста, как будто вымерла.
На землю уже упала черная южная ночь, когда не разглядишь собственную вытянутую руку. Три девчонки решили заночевать в пустой избе. На печке спала древняя старушка, они улеглись на лежанке рядом с теплой печью и заснули крепким молодым сном. Проснулись от того, что услышали чужую речь. «Немцы!», – с ужасом подумали девчата. Вскочили испуганные, а пришельцы расхохотались. Стали объяснять, что они не немцы, а чехи, и сегодня ночью бросили оружие и ушли с германского фронта – не хотят воевать за Гитлера. Стали просить подарить им звездочки с пилоток. Прикрепили к своим фашистским и сказали: «Так нам легче перейти к вашим».
Ну да, ну да. Когда приперло, то можно и перейти…
(Окончание следует)
Наталья Смирнова
(В материале приводятся воспоминания членов клуба «Фронтовичка» при музее
М. Маметовой)
