Река времени
(Окончание. Начало в № 3)
Незадолго до освобождения калужской земли от оккупантов советскими войсками всем жителям деревни Уйлово велено было пройти регистрацию. Немецкий офицер химическим карандашом выводил на руках крестьян порядковые номера. Вся процедура совершалась в тишине, без лишних слов. Лишь маленький Сашунька Башанов, заинтересованный необычным действием взрослых, подошел к офицеру и, показывая на свою оголенную ручку, знаками показал, чтобы он его тоже пометил цифрой.
Затем колонной со скарбом и кое-какой живностью людей погнали в сторону Варшавского шоссе. Колонна была большой, сильно вытянувшейся на лесной дороге, из чего можно было заключить что «регистрации» гитлеровцы подвергли жителей и других близлежащих населенных пунктов. Сашке запомнились тревожные приглушенные разговоры, которые вели между собой мужики и бабы, что впереди их ждет только погибель. Мол, рано или поздно все кончится тем, что немцы их сожгут. К дороге совсем близко подступал лес, и несколько семей, воспользовавшись тем, что на каком-то этапе охрана потеряла бдительность, скрылись в глухой чаще.
Сколько дней двигалась печальная процессия, неизвестно, но вместо ожидаемой Германии их пригнали в городок Рославль, что находился в Смоленской области. Здесь был один из крупнейших лагерей для военнопленных – «Шталаг №130». Несколько рядов колючей проволоки с тут и там маячившими сторожевыми вышками. Вместе с военнопленными в этом страшном месте содержались и мирные граждане. Людей было так много, что, видимо, все не помещались в бараках и значительную часть несчастных лагерные палачи содержали прямо под открытым небом.
Немцы не жалели никого, заставляя всех, даже малолеток, работать. Для этого их приковывали к вагонеткам. Помнится, до полного изнеможения приходилось трудиться на укладке каких-то подъездных путей. А еще у ребятишек регулярно забирали кровь, которую потом использовали в лечении солдат вермахта. Гоняли на минные поля – расчищать путь своим отступающим войскам, их нередко использовали даже в качестве живого щита в зонах боевых действий.
Много узников концлагеря «Шталаг №130» ежедневно умирало от непосильной работы, болезней, голода, жестоких издевательств. Захоронения производили в одной большой общей могиле. Уже потом, когда этот район освободят от оккупантов, станут известны ужасные подробности, и в частности такая: по данным Чрезвычайной государственной комиссии на кладбище в Рославле было расстреляно и погребено за оккупационный период не менее пятидесяти тысяч военнопленных и мирных граждан.
Наступавшие советские части освободили оставшихся в живых в нацистском концлагере в Рославле. Братья Башановы, Женя и Саша, лишь спустя годы поймут, что это было настоящим чудом – выжить в кровавой мясорубке войны, одним, без родителей, брошенными на произвол судьбы. Возвращаться они решили в родное Уйлово. Страшной была дорога домой – много разбитой техники по сторонам, всюду трупы… А когда подошли к деревне Козловка, где еще недавно велись бои, глазам мальчишек предстали груды еще дымящихся, покорёженных машин, орудий, и всюду – убитые, убитые, особенно вдоль реки…
Свою деревню братья не узнали, ее по сути-то и не было. Одни почерневшие печные трубы, сиротливо торчавшие среди лежащих в беспорядке обгоревших бревен, там, где когда-то мирными порядками стояли избы. Не было и дома Башановых. Отступая, немцы подчистую все сожгли, оставив после себя буквально лишь выжженную землю. Вместе с Сашей и Женей из Рославля в Уйлово добрались и другие односельчане, кому удалось дожить до дня освобождения, и увиденное повергло всех их в шок, омрачило радость избавления от ужасов и страданий жизни за колючей проволокой.
Погоревали-попечалились, осмотрелись и стали рыть землянки. Примеру старших последовали и братья Башановы, обзаведясь небольшой землянкой возле родного пепелища.
День Победы ознаменовался непередаваемой радостью, охватившей всех от мала до велика. Над землянками появились красные флаги, сшитые из рубашек, платков и прочего домашнего тряпья. Вдруг где-то громко и заливисто заиграла гармошка, которую давно уже не слышали в Уйлово. В звуках мелодии угадывалась «Катюша». Несколько молодых людей пустились в пляс, виртуозно исполняя гопака. Народные гулянья продолжались до глубокой ночи.
После войны, в сентябре сорок шестого, когда стало известно о гибели отца на фронте, братьев разлучили. Евгения определили в ремесленное училище в Москву, а Сашу отправили в детский дом «Павлищев бор», который находился в селе Юхново Калужской области. Однако через пять лет детдом расформируют, а Сашу вернут в родное Уйлово, под опекунство многодетной тетки Степаниды. Но жизнь в деревне была очень тяжелой, особенно весной, когда кончались последние съестные припасы. Истощенные, жившие впроголодь люди собирали по полям гнилую прошлогоднюю картошку, тем и поддерживали хоть как-то свои силы. Собирали в перелесках грибы, кое-какие травы, которые можно было употребить в пищу.
Совсем Саше стало невмоготу от такой жизни и он, захватив с собой десять рублей, отправился в неблизкую Москву, преодолевая расстояние где пешком, а где на попутных машинах. Было тогда парнишке пятнадцать лет. В столицу он стремился на учебу, за профессией, которая дала бы ему возможность получать стабильный заработок, начать, наконец-то, самостоятельную жизнь. Однако везде, куда бы Александр ни обращался, он получал отказ: как только узнавали о его детдомовском прошлом, к нему теряли всякий интерес. Так было и в одном из фабрично-заводских училищ в Новых Черёмушках. В конце концов, не выдержав, он пригрозил директору учебного заведения:
– Хорошо. Раз вы меня не хотите брать к себе, я поеду в Кремль и пожалуюсь на вас!
– Молодой человек! – крикнул ему вдогонку чиновник. – Вернитесь! Мы примем вас в училище, но с условием: при первом же проступке с вашей стороны – отчислим.
После училища он отправился за старшим братом в Казахстан, который трудился там на освоении целины. Работал комбайнером в совхозе «Лбищенский» Чапаевского (ныне – Акжаикского) района ЗКО. Брат здесь же – чабаном. Потом Александр перебрался в Уральск, женился. В те годы – в конце пятидесятых – в городе еще не было ТЭЦ, функционировало множество кочегарок, и сантехники требовались везде…
Несколько лет назад Александр Николаевич Башанов официально получил статус несовершеннолетнего узника фашистского концлагеря, ему вручили удостоверение. Правда, добиваться этого ему пришлось долго через суд, потому что никаких документов, подтверждающих факт пребывания в 1943 году за лагерной колючей проволокой, нигде не было. К счастью, удалось разыскать двух бывших малолетних узников Рославского концлагеря и подкрепить рассматриваемое дело их свидетельскими показаниями. Теперь Александр Николаевич иногда пользуется какими-то скромными льготами, полагающимися для такой категории наших сограждан. Но я думаю, не это главное, что побудило ветерана пройти через все эти судебные инстанции для того, чтобы иметь возможность получать какие-то материальные льготы. За этим нечто большее.
Около пятидесяти лет назад Александр Николаевич с братом совершили поездку на свою родину, в деревню Уйлово, от которой почти ничего не осталось, разыскали могилу матери. Вернее как таковой могилы не было. Всех, кто погиб сентябрьским днем сорок первого под мостом, наспех в условиях войны предали земле в общей могиле. И, наверное, захоронение совсем затерялось бы в местах былых жестоких сражений, если бы братья не установили над ним памятник, в память и матери, и земляков, погибших в один с ней день. Почти каждый год они ездили поклониться их праху. А Александр Николаевич иногда выступал еще в прессе с воспоминаниями о пережитом, о том, что прочно и навсегда вошло в его нелегкую, наполненную всякими испытаниями жизнь. Нынче, в силу своего возраста и состояния здоровья, он уже не может делать ни того, ни другого. Однако в Александре Николаевиче Башанове, несмотря ни на что, я постоянно ощущал горячее, неослабевающее желание поделиться с нами всеми нечто таким, о чем он еще не сказал, что по-прежнему беспокоит и тревожит его сердце…
