Река времени
Недавно с Александром Николаевичем произошло такое, что самого его очень удивило. Он пригласил к себе домой корреспондента газеты, пообещав столько дать ему материала, что хватит на написание целого романа.
Но когда корреспондент прибыл к нему в назначенный час, и, положив между собою и им диктофон, приготовился слушать, Александр Николаевич вдруг запнулся и замолчал, так и не начав толком своего рассказа.
В его памяти разом образовался какой-то провал, и всё то, что прежде побуждало его найти случай, который дал бы ему возможность высказаться, куда-то исчезло. Его и до этого память подводила, но не в такой степени.
Журналист не очень этому удивился. Он уже не впервые оказывался в подобной ситуации. И глядя на Александра Николаевича, горько сетовавшего на то, что он понапрасну оторвал от дел «занятого человека», он в очередной раз с сожалением думал: «Вот бы встретиться годом-двумя раньше…» Ему казалось, что неумолимая река времени безвозвратно уносит с собой что-то важное из нашей истории, то, что было неотъемлемой частью жизни наших отцов и дедов.
Журналистом тем был автор данных строк. Мне было бы проще и логичнее встать и уйти, и вряд ли Александр Николаевич осудил бы меня, но… На выручку пришла одна старая газетная публикация с воспоминаниями ветерана. Мы оба «прошлись» по ней, и когда Александр Николаевич слышал то или иное ключевое слово, в старике как будто что-то резко включалось, он выпрямлялся в кресле и неторопливо, с паузами, начинал рассказывать давнюю историю или эпизод, с ним, этим словом связанный. Что в конце концов из этого получилось – судить читателю.
Война для Саши Башанова началась внезапно. Как будто до этого и не было ничего. Можно сказать, и мир вокруг себя он, пятилетний мальчонка, начал осознавать с роковых событий сентября сорок первого – ожесточенных боев, развернувшихся в районе глухой лесной деревеньки Уйлово Калужской области. Со страшным воем низко над домами летали самолеты, чуть не задевая крыльями за соломенные крыши. Из дома выскочила испуганная мать, схватила сынишку за руку и куда-то потащила. Сашка упирался, плакал, всячески стараясь высвободиться. Наконец это ему удалось, вернее – женщина сама его отпустила и побежала с криками куда-то вперед. Она металась по улице, от одного дома к другому, искала своего старшего сына Женю. Оставшись один, Сашка стал еще истошнее плакать, пока его не подхватил какой-то солдат из наших и не укрыл за амбаром, стоявшим у самой реки.
Раздался очень сильный взрыв, от которого содрогнулась земля. Через какое-то время появился Женя, и как заведенный, все твердил: «Мамку убило!»
Оказалось, что когда на Уйлово начался налет фашистской авиации, Вера Петровна, мать мальчиков, дед и бабушка вместе с несколькими односельчанами бросились к мосту через речку Любушу, надеясь там найти укрытие от вражеских бомб и пуль. И, наверное, делать этого было ни в коем случае нельзя. Для немецких летчиков как раз мост-то и был мишенью номер один, потому что через него переправлялись отступавшие советские части.
Никто не избежал смерти – ни мама, ни дедушка с бабушкой, ни соседи… Лишь чудом спасся брат. Его контузило взрывной волной, отбросив, как щепку, далеко в сторону. Навсегда запечатлеется потом в сознании Сашки страшная картина: тело матери, лежащее среди других трупов около глубокой воронки от авиационной бомбы, ее широко открытые, глядящие куда-то в небо глаза и разметавшиеся по плечам и лицу темные волосы.
Впрочем, всей глубины трагедии малолетка тогда не осознал, и вскоре последовали события, которые отвлекли его внимание от происшедшего.
В Уйлово немцы появились утром рано на мотоциклах с колясками. В разных местах на стенах домов появились приказы оккупационных властей о введении комендантского часа и мерах по наказанию тех, кто его нарушит, появившись на улице после десяти вечера. Дом Башановых был один из лучших в Уйлово, и немцы открыли в нем свою комендатуру. Мальчикам пришлось перебраться жить в одну из пустующих соседних хат, хозяева которой успели эвакуироваться в глубокий тыл. За ребятами присматривала тетка Степанида, мамина сестра, у которой своих было несколько детей.
Первое время солдаты вермахта вели себя таким образом, чтобы не настраивать против себя местное население. Они угощали сладостями сельских ребятишек, не раз и Сашке перепадали конфеты от военных, говоривших на непонятном чужом языке. Когда по селу разносились резкие звуки гонга, они, отложив все свои дела, ходко направлялись к полевой кухне. С питанием у фашистов был полный порядок, не в пример нашим войскам, которые недавно, минувшей осенью, отступали по калужским дорогам измотанными тяжелыми многодневными боями, голодными.
Оставалось много несъеденного, и тогда немецкий повар приглашал к котлу, еще распространявшему аппетитные запахи, местных жителей. Накладывая в разнокалиберную посуду гороховую кашу с мясом – она почему-то чаще всего была в меню немецких солдат, – новые хозяева подтрунивали над стариками и женщинами с детьми, давно забывшими о том времени, когда они сытно ели.
Как-то в Уйлово въехали несколько автомашин с грузами и остановились возле комендатуры. Гитлеровцы заставили братьев Женю и Сашу принять участие в разгрузке транспорта. Потом угостили их сигаретами. Они маняще пахли, хотя мальчишки до этого еще ни разу не курили. Но «подарок» запомнился им надолго.
«Доброта» противника на оккупированных территориях объяснялась тем, что им не хотелось во время войны создавать у себя в тылу очаги ненависти и сопротивления новой власти, установившейся, как гласила гитлеровская пропаганда, на советских землях навсегда.
Однажды одному из местных жителей помогли даже разыскать корову в лесу, пригнали ее домой.
По мере того как дела на фронте для гитлеровцев складывались все плачевнее, они стали сбрасывать с себя фальшивые маски.
Бесцеремонно врывались в дома и требовали у перепуганных селян яиц и молока. Перебили всех кур и другую живность, которая еще оставалась в Уйлово. Лишилась единственной коровы тетка Степанида. Напрасно она, плача, пыталась доказать немецкому офицеру, что без этой животины она вместе с пятью детьми (трое своих плюс двое Башановских) обречена на голодную смерть. Однако офицер вынул из кобуры револьвер и, грубо ткнув его в теткину грудь, рявкнул, что, если она не замолчит, он ее пристрелит…
Сашеньке очень нравились разноцветные обрывки телефонных проводов, которые в обилии оставались на земле от немцев. Но как-то ему пришлось все это богатство бросить и что есть мочи удирать от злобной овчарки. И исход для мальчонки был бы, наверное, трагический, если бы ему не удалось – откуда только силы взялись! – забраться на крышу сарая. А произошло следующее. Поблизости оказалось несколько фрицев. И ради забавы они, смеясь и что-то выкрикивая на своем языке, спустили на мальчонку овчарку.
Часа два просидел Сашка на крыше пока немецкие вояки не убрались со двора.
(Окончание следует)
