«Как дай Вам Бог, любимой быть другим»

Николай Щербанов, литературовед, пушкинист, назвал стихотворение Пушкина «Когда б не смутное волненье» самым загадочным. Загадка, которую Пушкин задал нашим краеведам, заключается в том, что это короткое стихотворение написано в сентябре 1833 года с пометкой «в дороге». То есть, в то время, когда Пушкин посетил наши края. И это дало основание предполагать, что Пушкин написал это стихотворение по пути в Уральск или обратно. Тем более, что в письме жене он признавался: «А уж дурь на меня находит, я и в коляске сочиняю».

И не только временем написания, но и содержанием это коротенькое стихотворение наталкивает на льстивую мысль, что все-таки оно имеет непосредственное отношение к посещению поэтом Уральска.

Когда, б, не смутное волненье,
Чего-то жаждущей души,
Я здесь остался, б – наслажденье,
Вкушать в неведомой глуши.
Забыл бы всех желаний трепет,
Мечтою целый мир назвал,
И все бы слушал этот лепет,
Все б эти ножки целовал.

Ну, где еще можно было найти в то время такую, как у нас «глушь»? Но главное – ради кого он хотел в ней остаться? И начались вполне простительные для нас, провинциалов, домыслы: то это красавица-казачка, с которой Пушкин познакомился на балу в доме атамана Покатилова, то красавица-казашка, которую поэт встретил где-то в степном ауле. Ведь кто-то записал для него в переводе сказание о Козы Корпеш и Баян Слу?

Как бы мы ни посмеивались над этими нашими потугами побольше приобщиться к «солнцу русской поэзии», может быть, у этих домыслов и есть основания.

Ведь Пушкин известный ловелас и женщинам нравился, несмотря на то, что сам, рисуя свой «портрет» еще в юности, написал: «Сущий бес в проказах, а лицом настоящая обезьяна». А его брат, например, говорил, что Пушкин был собою дурен, ростом мал, но женщинам почему-то нравился. Что и подтверждается восторженным письмом Веры Александровны Нащокиной, в которую Пушкин тоже был влюблен: «Пушкин был шатен с сильно вьющимися волосами, голубыми глазами и необыкновенной привлекательности»…

В послании к известному красавцу, лейб-улану Юрьеву Пушкин утешает себя:

А я, повеса вечно праздный,
Потомок негров безобразный,
Взрощенный в дикой простоте,
Любви не ведая страданий,
Я нравлюсь юной красоте
Бесстыдным бешенством желаний.

В лицее Пушкин влюбился в горничную княгини Волконской. Подкараулил в темном коридоре, обнял и поцеловал. Оказалось, это сама престарелая княгиня. Проказа дошла до царя, но директор лицея упросил его не наказывать шалуна. Пушкину в то время не было и 16 лет.

Лицеист Маркевич вспоминал проделки Пушкина. «Однажды он побился об заклад, что рано утром в Царском Селе он выйдет перед дворцом, станет раком и подымет рубашку. Он был тогда еще лицеистом и выиграл заклад. Несколько часов спустя его зовут к вдовствующей императрице. Она сидела у окна, видела всю проделку, вымыла ему голову порядочно, но никому о том не сказала. С Натальею Викторовною Кочубей, нынешнею Строгоновою, ему едва не обошлась дороже проделка. Не зная, кто она, он увидел ее в царскосельской аллее, бросился перед нею на колени и начал ее целовать, она кричала, кричала, наконец вырвалась и побежала к фрейлинским квартирам; на беду встретилась с царем, который, увидя ее расстроенную и туалет в беспорядке, спросил о причине. Она рассказала все. Государь решил Пушкина отправить солдатом в Финляндию. Дело дошло до обеих императриц. Они призвали графиню Наталью Викторовну и приказали ей во что б ни стало выпросить Пушкину у государя помилование. Долго мучилась графиня с царем. Слезы ее наконец победили».

Любили его женщины – прощали, защищали.

Сто лет назад была опубликована книга писателя Петра Губера «Дон-жуанский список Пушкина», недавно переизданная. Этот список поэт составил сам и записал в альбом Екатерины Ушаковой, в которую тоже был влюблен.

Впервые списки напечатаны в 1887 году в «Альбоме Пушкинской выставки 1887 году, где в «Биографическом очерке» А.А. Венкстерна указано: «по объяснению П.С. Киселева [мужа одной из сестёр Ушаковых] – это дон-жуанский список поэта, то есть, перечень всех женщин, которыми он увлекался». Первой посвящённой спискам работой явилась статья Н.О. Лернера «Дон-жуанский список».

Петр Губер назвал этот список, в котором должно быть 113 имен, «просто салонной шуткой». Почему 113?

Когда Пушкин в первый раз сватался к Наталье Гончаровой и получил холодный и уклончивый ответ от ее родителей, он в отчаяньи умчался на Кавказ в армию Паскевича. Ему шел тогда уже тридцатый год; он изведал всевозможные житейские бури, и его любовный опыт был весьма обширен. «Натали – моя сто тринадцатая любовь» – признавался он жене друга, княгине В.Ф. Вяземской. В другом месте он вспоминает: «Более или менее я был влюблен во всех хорошеньких женщин, которых знал. Все они изрядно надо мной посмеялись; все за одним единственным исключением, кокетничали со мной».

Вернувшись с Кавказа, Пушкин снова стал добиваться руки Натальи Гончаровой. И на этот раз имел шансы на успех. Он везде рассказывал о том, в каком восхищении он от Натали. Его каламбур «Я восхищен, я очарован, короче я – огончарован» ходил по Москве. Пушкин хорошо знал, что комплименты и восхищение – лучший способ завоевать сердце женщины.

Но это не мешало ему в это же время ухаживать за Екатериной Ушаковой. Он часто бывал в гостеприимном доме Ушаковых, и ухаживал за обеими их дочерьми, но особенно за Екатериной. Но больше ради шутки. В одну из таких минут он и набросал в альбоме Елизаветы Николаевны Ушаковой длинный список женщин, которых любил в былые годы. Этот перечень в специальной Пушкинской литературе получил название Дон-жуанского списка.

Собственно говоря, это не один список, а целых два. В первом, по большей части, мы находим имена женщин, внушивших наиболее серьезные чувства поэту. На последнем месте здесь поставлена Наталья – его будущая жена.

Дон-жуанский список далеко не полон. В первой части: почти против каждого имени современный исследователь имеет возможность поставить фамилию, а во второй – одни загадки. Может быть, там и имя той, ради кого он хотел бы остаться «в глуши»?

Конечно, нельзя серьезно любить сто тринадцать женщин. «Большинство увлечений Пушкина носит характер мимолетности. Однако не следует делать отсюда тот вывод, будто поэт вообще не был способен к глубокому и прочному чувству. В этой чудесной биографии мы имеем возможность наблюдать самые разно-образные типы любви: от случайного каприза до напряженной, мучительной страсти, от грубой телесной похоти до воздушной, романтической грезы, которая довлеет сама себе и остается неизвестной даже любимому предмету», – писал Петр Губер в своем исследовании.

Об этом можно судить и по его стихам: от потрясающего обожанием и нежностью «Я помню чудное мгновенье», «Я Вас любил так трепетно, так нежно» до… Ну, таких стихов у Пушкина тоже много. А уж если почитать его посвящения в альбомы… Ну, а что делать, если в каждом доме пристают, чтобы он что-то написал в альбом – была такая мода. Ну, и писал, часто с неприличными словами, которые обозначал точками. Но точки быстро расшифровывали: их нетрудно срифмовать.

Например, в альбом Анне Николаевне Вульф он написал следующее:

Увы! напрасно деве гордой
Я предлагал свою любовь!
Ни наша жизнь, ни наша кровь
Ее души не тронет твердой.
Слезами только буду сыт,
Хоть сердце мне печаль расколет.
Она на щепочку нассыт,
Но и понюхать не позволит.

Причем, по свидетельству Анны Керн, последние слова он обозначил точками. «Но эти нескромные строчки были, однако, известны женскому населению Тригорского. Сохранил их для публики второй муж А.П. Керн, который, не будучи лично знаком с Пушкиным, мог узнать их только от своей жены», – пишет Губер. «Трудно было с ним вдруг сблизиться, – рассказывает А.П. Керн, – он был очень неровен в обращении: то шумно весел, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен; и нельзя было угадать, в каком он будет расположении духа через минуту… Вообще же надо сказать, что он не умел скрывать своих чувств, выражал их всегда искренно и был неописанно хорош, когда что-либо приятно волновало его. Когда же он решался быть любезным, то ничто не могло сравниться с блеском, остротою и увлекательностью его речи». И далее: «Живо воспринимая добро, Пушкин не увлекался им в женщинах; его гораздо более очаровывало в них остроумие, блеск и внешняя красота. Кокетливое желание ему понравиться привлекало внимание поэта гораздо более, чем истинное глубокое чувство, им внушенное; сам он почти никогда не выражал чувств; он как бы стыдился их, и в этом был сыном своего века. Причина того, что Пушкин скорее очаровывался блеском, нежели достоинством и простотою в характере женщин, заключалась, конечно, в его невысоком о них мнении, бывшем совершенно в духе того времени».

«Пушкин очень любил легкий флирт, ни к чему не обязывающий обе стороны. Но когда ему не удавалось удержать нарождающееся чувство в должных границах, когда любовь приходила не на шутку, она обычно протекала, как тяжелая болезнь, сопровождаемая бурными пароксизмами. Ему нужно было физическое обладание, и он подчас готов был буквально сойти с ума в тех случаях, когда женщина оставалась недоступной», – пишет П.К. Губер.

И все-таки Пушкин женщин обожал. И этим покорял первых красавиц того времени. В стихах, посвященных любимым женщинам, он чаще всего использует слово «чистая». «Чистейшей прелести чистейший образец» – это о Наталье Гончаровой.

И сердцу женщина являлась
Каким-то чистым божеством.

Это о жене Карамзина, в которую Пушкин был влюблен еще лицеистом.

«Как гений чистой красоты» – это об Анне Керн, а, в общем-то, обо всех женщинах, которых любил.

Сразу после «Дон-жуанского» списка Пушкин оставил в альбоме Ушаковых автопортрет в образе монаха, искушаемого бесом. С подписью: «Не искушай меня без нужды».

Вот такой он, наш Пушкин – живой и разный. Так что вполне возможно, что он и здесь успел хотя бы пофлиртовать. Правда в письмах жене, он шутливо клялся, что «чист перед нею, аки младнец» и волочился здесь только за 80-летними старухами, а на молоденьких, 60-летних (тут тоже точки, но можно догадаться о слове на букву б) даже не смотрел. Понятно, что он имел в виду: 60-летние Пугачевский бунт могли застать только в младенчестве.