Сошедший с пьедестала

(Продолжение. Начало в № 46-52)

Что мы знали раньше о Ленине? С одной стороны – «глаза добрые-добрые», с другой – «расстрелять и повесить». В этом очерке на основе воспоминаний современников, исследований биографов и соратников мы постарались нарисовать образ не вождя мирового пролетариата, а просто Владимира Ульянова, потомственного дворянина, получившего хорошее образование, много путешествующего, читающего, обожающего прогулки и охоту, имеющего жену и любовницу. Но оказалось, что отделить его от политики немыслимо.
Конечно, понять личность такого масштаба невозможно. Тем более что в Ленине как будто два разных человека: один жесткий, даже жестокий, непреклонный, беспощадный к врагам, не принимающий другую, отличную от своей точку зрения. Другой – простой, скромный в быту человек, без вредных привычек, любящий сын, брат, заботливый муж, товарищ, нежный любовник. Два разных человека предстают и во временном разрыве: Ленин до и после революции.
Из личностных характеристик современников предстает очень «правильный» человек. Владимир Ильич не пил, не курил и даже не терпел курящих рядом с собой. Карл Радек вспоминал, что однажды в Берне Крупская пожаловалась ему, что Ильич страдает бессонницей и попросила «затащить» его в ресторан, чтобы он «немного проветрился». Владимир Ильич не любил рестораны, но ему нравилось немецкое пиво, и он часто бывал в кафе.

Кулаком не стучал, пальцем не грозил

Немцы изобрели не только марксизм, но и лучшее пиво. «В марте немцы производят самое чудеснейшее пиво, которое называется «Сальватор», – писал Радек. – Вот этим «Сальватором» я и соблазнил Ильича. …Нечего греха таить, мы выпили несколько крупных кувшинов этого пива, и, может быть, благодаря этому Ильич, несмотря на свою глубочайшую сдержанность, на одну минуту потерял ее. Это было ночью, когда я проводил его домой, …тогда он сказал несколько слов, которые врезались мне в память на всю жизнь: «Что же, я двадцать лет посылаю людей одного за другим на нелегальную работу, проваливаются один за другим, сотни людей, но это необходимо…».

Но все-таки больше ресторанной пищи Ленин предпочитал домашнюю кухню. Мать в больших количествах слала ему за границу семгу, балык, черную икру. Ильич не нагружал мать и жену домашними делами, нанимал прислугу, после революции, кстати, тоже. Любил отдыхать, охотиться, хорошо поесть, поспать – как все обычные люди. Ленин был аккуратен, сам наводил порядок на своем столе. Живя за границей, был внимателен к своему здоровью и часто посещал врачей. Заботился о здоровье близких, друзей и соратников (сохранилось множество его записок с советами об отдыхе, требования обратиться к врачам, например, Горькому).

Был осторожен, избегал конфликтов, но непреклонно доказывал свою точку зрения, которую считал единственно верной. Крупская в своих воспоминаниях писала: «Таких жестов, как битье кулаком по столу или грожение пальцем, никогда не было… Говорил быстро. Стенографисты …у нас тогда были плохие, и конструкция фраз у него трудная… После споров, дискуссий, когда возвращались домой, был сумрачен, молчалив, расстроен… Никак и никогда ничего не рисовал… Очень любил слушать музыку. Но страшно уставал при этом… Как правило, уходил после первого действия, как больной… Перед всяким выступлением очень волновался: сосредоточен, неразговорчив, уклонялся от разговоров на другие темы, по лицу видно, что волнуется, продумывает. Обязательно писал план речи… Копание и мучительнейший самоанализ в душе ненавидел… ».

Ленин плакал, слушая «Аппассионату» Бетховена, при этом терпеть не мог сентиментальности. Революционер Чернов вспоминал: «Ум Ленина был энергетический, но холодный. Я бы сказал даже: это был прежде всего насмешливый, язвительный, циничный ум. Для Ленина не могло быть ничего хуже сентиментальности… (Ленин говорил: «Сентиментальность есть не меньшее преступление, чем на войне шкурничество»). …Воля Ленина была сильнее его ума. И потому ум его …был угодливо покорен его воле… Ленин был добродушен. Но добродушие и доброта не одно и то же… Это добродушие есть просто побочный продукт благодушной удовлетворенности, происходящей от сознания силы. Таким же добродушием большого сенбернара по отношению к маленьким дворнягам был полон и Ленин по отношению к своим «ближним».

Многие современники, хорошо знавшие Ленина, отмечают его уверенность в собственной правоте, которая передавалась аудитории и отражалась даже в манере его речи.

А.Д. Нагловский пишет о том, как он произносил их: «Ленин ходил по трибуне из угла в угол и, сильно картавя на «р», говорил резко, отчетливо, ясно. Это была не митинговая речь. Ленин не был оратором… не обладал искусством речи. Ленин был только логик. Говоря резко, ясно, со всеми точками над i, он с огромной самоуверенностью расхаживал по трибуне и говорил обо всем таким тоном, что в истинности всего им высказываемого вообще не могло быть никаких сомнений…».

Под этот магнетизм ленинских речей подпадали и рабочие, и крестьяне, и интеллигенция. Писатель Куприн не был исключением, но у него это было наваждением страха перед личностью Ленина.

Есть у писателей особое зрение и такая особенность – чувствовать другого человека. Так вот Куприн, после встречи с Лениным, не мог заснуть. «Ночью, уже в постели, без огня, я опять обратился памятью к Ленину, с необычайной ясностью вызвал его образ и …испугался. Мне показалось на мгновение: я как будто бы вошел в него, почувствовал себя им. В сущности, подумал я, этот человек – такой простой, вежливый и здоровый – гораздо страшнее Нерона, Тиберия, Иоана Грозного. Те …были все-таки люди, доступные капризам дня и колебаниям характера. Этот же – нечто вроде камня, вроде утеса, который оторвался от горного кряжа и стремительно катится вниз, уничтожая все на своем пути. И притом – подумайте! – камень в силу какого-то волшебства – мыслящий!».

Секретарь Коминтерна Анжелика Балабанова подчеркивает ответственность Ленина. «Ленин никогда не отрицал тех действий и поступков, за которые нес ответственность, так же, как не пытался уменьшить тяжесть их последствий, потому что он всегда действовал с самонадеянностью в правоте своего дела и был пропитан уверенностью, что только его теория – большевизм – может восторжествовать. Он был нетерпимым, упрямым, жестким и несправедливым в общении со своими оппонентами (оппонентами большевизма и никогда – личными врагами)».

«Счастливый ход пули»

Врагов у Ленина было много. Несколько раз на него покушались. Самым «удачным» (если так можно выразиться) было покушение Фанни Каплан: она попала. Это случилось в августе 1918 года, когда уже шла гражданская война. Ленин много выступал в то время: перед красноармейцами, уходящими на фронт, перед коммунистами в ресторане, в тот же день в клубе на Ходынском поле. Он говорит о том, что «всемирная революция неизбежна», что «до мировой революции рукой подать».

30 августа Ленин выступал перед рабочими завода Михельсона. Произнес речь и быстро направился к выходу. Толпа бросилась за ним и сопровождала Владимира Ильича до автомобиля. И вдруг в толпе раздались звуки пистолетных выстрелов, толпа бросилась врассыпную. Возле автомобиля, лицом вниз остался лежать Ленин.

Его подняли и усадили в автомобиль. Шофер Ленина Гиль выжимает из машины все, что можно. У подъезда своей кремлевской квартиры Ленин сам выходит из машины, снимает пальто и пиджак, и, отказавшись от помощи, самостоятельно поднимается на третий этаж. Дверь открывает перепуганная сестра, Мария Ильинична. С вымученной улыбкой Ленин бросает ей: «Ранен легко, только в руку».

Тут же в Кремль съезжаются все столичные медицинские светила. Без конца звонит телефон. Решено публиковать бюллетени о состоянии здоровья Ленина. Два пулевых ранения – одно под левую лопатку, второе – в левое плечо. Ленину повезло: оба ранения оказались сравнительно легкими. Первая могла попасть в сердце, вторая – повредить шейные артерии. Врач Розанов писал: «Это был свое-образный счастливый ход пули, которая, пройдя шею слева направо, непосредственно впереди позвоночника, между ним и глоткой, не поранила больших сосудов шеи. Уклонись та пуля на один миллиметр в ту или в другую сторону, Владимира Ильича, конечно, уже не было бы в живых».

После покушения все вдруг остро осознали, что значил для них Ленин. «Его твердая рука, решительность, волевая устремленность сделали возможным не только октябрьский переворот, но и создание большевистского государства, – пишет Дмитрий Волкогонов, не очень симпатизирующий Ленину. – Выступая 2 сентября 1918 года на заседании ВЦИК, Троцкий в яркой и проникновенной речи сказал: «В лице Ленина мы имеем фигуру, которая создана для нашей эпохи крови и железа… Каждый дурак может прострелить череп Ленина, но воссоздать этот череп – это трудная задача даже для самой природы».

После покушения поднялась настоящая волна восхваления вождя. Ленину это не нравилось. Анжелика Балабанова, написавшая о Ленине много разоблачающего и язвительного, вспоминала, уже будучи за границей: «Популярность и непререкаемая власть, пожалуй, раздражали его. Ленин избегал всего, что могло привести к его обожествлению. Он так хорошо выражал свое отношение к этому, что никто в его присутствии не пытался льстить ему или высказывать подобострастие».

Когда Ленину принесли газеты и телеграммы с изъявлениями почитания, он приказал прекратить «кампанию славословия».

«Считаю его предателем революции»

Кто же такая Фанни Ефимовна Каплан, стрелявшая в Ленина? И как ее задержали? Судя по всему, она могла скрыться вместе с толпой. Но, побежав, почему-то остановилась, как будто ждала, когда ее арестуют.

Из показаний помощника военного комиссара Батурина Всесоюзной Чрезвычайной Комиссии (ВЧК):

«В момент выхода тов. Ленина из помещения завода Михельсон, в котором проходил митинг на тему «Диктатура буржуазии и диктатура пролетариата», я находился от тов. Ленина на расстоянии 15-20 шагов. …Подойдя к автомобилю, на котором должен был уехать тов. Ленин, я услышал три резких сухих щелчка, которые принял не за револьверные выстрелы, а за обыкновенные моторные звуки. Вслед за этим я увидел толпу народа, до этого спокойно стоявшую у автомобиля, разбегавшуюся в разные стороны, и увидел тов. Ленина, неподвижно лежащего лицом к земле. Я понял, что на жизнь тов. Ленина было произведено покушение. Человека, стрелявшего в тов. Ленина, я не видел. Я не растерялся и закричал: «Держите убийцу тов. Ленина!», и с этими криками я выбежал на Серпуховку, по которой бежали в различном направлении перепуганные выстрелами и общей сумятицей люди.

…Я увидел позади себя около дерева с портфелем и зонтиком в руках женщину, которая своим странным видом остановила мое внимание. Она имела вид человека, спасающегося от преследования, запуганного и затравленного. Я спросил эту женщину: «Зачем вы сюда попали?». На эти слова она ответила: «А зачем вам это нужно?». Тогда я, обыскав ее карманы и взяв портфель и зонтик, предложил ей пройти за мной. В дороге я ее спросил, чуя в ней лицо, покушавшееся на тов. Ленина: «Зачем вы стреляли в тов. Ленина?». На что она ответила: «Зачем вам нужно это знать?» – что меня окончательно убедило в покушении этой женщины на тов. Ленина».

Вели ее в Замоскворецкий комиссариат под охраной: толпа могла ее растерзать. На допросе она сразу назвала себя и призналась в покушении на Ленина (то есть, применять к ней физические меры не пришлось).

Допрашивали ее зубры большевистского правосудия: Курский, Скрыпник, Петерс. На вопросы женщина ответила, что она – Фанни Ефимовна Каплан, урожденная Ройтман. Родилась в Волынской губернии в семье еврейского учителя. В 1911 году семья уехала в Америку. Она осталась в России и в 1906 году, будучи анархисткой, использовала бомбу для совершения террористического акта, была ранена. Была приговорена к «вечной» каторге. В тюрьме порвала с анархизмом и стала разделять взгляды социал-революционеров. После Февральской революции ее освободили.

В 18 лет попав на каторгу и оказавшись в окружении народовольцев, эсеров и прочих «бунтарей против самодержавия», молодая девушка стала фанатичкой революции. Для таких, как Каплан – пуля, плаха, виселица, смерть – были высшим проявлением жертвенности ради идеи (чем-то это напоминает сегодняшних смертниц-террористок).

Допрашивали Каплан в Кремле, в подвале под квартирой Свердлова.

«На стуле в подвале сидела некрасивая, плоскогрудая женщина с большими ушами и носом с горбинкой, с несуразно длинной тонкой шеей, – пишет Волкогонов. – Лицо несчастной женщины обрамляли, однако, красивые волосы. Во взгляде блестящих печальных глаз не было смертельной тоски и испуга. Сутулившаяся женщина не отводила взгляда от чекистов в кожаных куртках с маузерами, сидевших за столом. Еще в Акатуе (тюрьма для политзаключенных – Н.С.) каторжники учились «держать» взгляд палачей и «не ломаться».

Главный вопрос, который задавали Каплан: к какой партии она принадлежит и кто стоит за покушением? На все вопросы она отвечала спокойным, тихим голосом. (Протокол допроса хранится в Центральном архиве КГБ СССР).

– Ни к какой партии не принадлежу…

– Почему вы стреляли в товарища Ленина?

– Я считаю, что он предатель. Чем дольше он живет, тем дальше удаляет идею социализма.

– Кто послал вас совершить покушение?

После секундной заминки Фанни Каплан ответила:

– Я совершила покушение лично от себя.

Петерса и Курского особенно интересовали связи Каплан с эсерами – Биценко и Беркенгеймом. Но она уверяла, что даже не знакома с ними, а в Кремле была всего один раз.

– Так почему вы стреляли в Ленина? Кто направил вас на это дело? – задавали следователи один и тот же вопрос.

– Решение стрелять в Ленина созрело у меня давно. Стреляла в Ленина я, потому что считаю его предателем революции, – Каплан не пыталась оправдаться и упирала на то, что стреляла именно она.

Но никто из многочисленных свидетелей не видел, кто именно стрелял. Даже шофер Ленина Гиль, который стоял рядом с Лениным, показал, что после первого выстрела видел в толпе только женскую руку с браунингом. Он бросился туда, женщина бросила ему под ноги револьвер и скрылась в толпе.

Многие историки высказывали сомнение, что стреляла именно Каплан. У нее было очень плохое зрение. Возможно, фанатичная девушка, готовая к самопожертвованию, взяла на себя это преступление, дав скрыться настоящему преступнику. И в этом тоже очень много общего с нынешними террористами-смертницами.

Через несколько дней в ВЧК вызвали коменданта Кремля Малькова и зачитали ему приговор о расстреле Каплан.

Спустя годы Мальков вспоминал: «Расстрел человека, особенно женщины, – дело нелегкое. Это тяжелая, очень тяжелая обязанность. Но никогда мне не приходилось исполнять столь справедливого приговора, как теперь».

В качестве зрителя на акт расстрела напросился «пролетарский поэт» Демьян Бедный. Наверное, для вдохновения.

Фанни Каплан, несчастная девушка, не видевшая в жизни ничего, кроме «товарищей», тюрем и каторги, встретила смерть мужественно, не проронив ни слова.

Долгие годы в Советском Союзе ходила легенда о том, что Ленин помиловал Каплан. И в самом деле, он как будто не знал о расстреле, потому что спустя несколько дней сказал Балабановой: «ЦК решит, что делать с этой Каплан».

Может, и правда не знал. В то время еще не обязательно было все согласовывать с вождем. А ненависть к той, которая покушалась на его жизнь, зашкаливала.

Наверное, из-за этого в СССР долгое время ходили слухи, что Фанни Каплан видели то на Соловках, то на Колыме, то – даже у нас в Уральске. Это говорил журналист Юрий Асманов и даже называл адрес, где она, якобы, когда-то жила.

Но кого у нас в Уральске только не было! Бабки моего мужа, например, уверяли, что и убийца Кирова, Николаев, тоже жил в Уральске. Мол, Сталин его помиловал, и Николаева сослали сюда, в Уральск…

(Продолжение следует)