И стал ребёнок ненужным…
Эти дети мешают жить… родителям. Хотя можно ли назвать жизнью пребывание в пьяном угаре и ничегонеделание, когда существование сводится к одному – найти выпивку с закуской, посидеть с собутыльниками и дать затрещину собственному ребенку, чтоб не путался под ногами и не просил есть?
И вот уже беспризорное чадо оказывается в центре адаптации несовершеннолетних. Одно название настораживает, не говоря уже о том, что творится в душах детей, попавших сюда волею судьбы или с «подачи» безответственных родителей.
Статистика настораживает: в 2011 году через ЦАН прошло 47 детей, в 2012 – 103, 2013 – 167 и за 5 месяцев 2014 – уже 115!
– Сюда поступают дети, оказавшиеся в тяжелой жизненной ситуации, – поясняет Бекет Даулеткалиев, директор центра. – Основная причина – злоупотребление родителями спиртными напитками, когда дети предоставлены самим себе, чаще всего такое случается в неполных семьях, реже, когда умирает мать. Бывают и другие случаи, к примеру, потеря жилья – дом сгорел, и некуда идти, отсутствие работы. Хотя в последнее я особо не верю, есть биржа труда, где предоставляются места в зависимости от наличия профессии, можно устроиться просто рабочим, но, видимо, у этого контингента нет желания трудиться. Среди них много тунеядцев, как их называли раньше.
Иногда ссылаются на то, что не могут устроить ребенка в детский сад, нет денег подготовить к школе, и в связи с этими проблемами начинают выпивать. Словом, всегда находят оправдание, чтобы уклониться от прямых родительских обязательств.
– Иной раз происходят нестандартные ситуации, – продолжает он. – Из Аксая девочка проходила адаптацию, девятиклассница, с отцом не поладили. Нормальная семья, обеспеченная, отец работает охранником, мать домохозяйка, трое детей. Родители верующие, приверженцы нетрадиционного ислама, предусматривающего ношение хиджаба. Дочь не хотела читать намаз, соблюдать другие религиозные каноны, и отец побил ее. С ней работала психолог, с родителями проводили беседы. Позже она простила отца, после трех месяцев пребывания здесь, как установлено правилами, уехала домой.
А бывает, по словам директора, что ребята наговаривают, якобы, отец или отчим поднимают на них руку, применяя физическую расправу за непослушание. На самом деле, просто пытаются обосновать свое асоциальное поведение, токсикоманию, бродяжничество. Психолог, изучив их внутренний мир и встретившись с родителями, понимает, что подоплека иная. Но таких, как правило, единицы, в основном же дети страдают от самых близких людей. Одни, доверившись работникам центра, откровенно рассказывают, другие замкнуты и уже не верят никому, поскольку пришлось пройти через многое: унижения, побои, домогательства отчимов, сожителей… Когда происходят сексуальные посягательства, матери не верят своим дочерям, обвиняя их в клевете.
В ЦАНе в настоящее время 20 подопеченных в возрасте от 3 до 18 лет. Большинство из города, есть из районов: Зеленовского, Теректинского, Бурлинского. В отдаленных селах проблема безнадзорности так остро не стоит, говорят специалисты центра, поскольку у коренной национальности много родственников, и в случае чего они практически сразу оформляют опеку над осиротевшим ребенком. Труднее с городскими или даже с иногородними, такие тоже встречаются. Был как-то на адаптации парнишка таджик, создававший много хлопот. Через каких-то пару месяцев ему должно было исполниться 18 лет, и направить его на путь исправления не получалось, напротив, он подбивал подростков к побегам и хулиганству. Аналогичная ситуация с двумя мальчиками от разных отцов, где старший, заступаясь за младшего, обижал ребят намного слабее себя.
Когда дети самовольно покидают адаптационный центр, работники сообщают о побеге в соответствующие органы и сами направляются на поиски. Директор садится в машину и объезжает места их возможного появления. Занятно, что при исчезновении из дома на сутки и более, никто их не ищет, не беспокоится, а вот чужие тети и дяди бьют тревогу. Бекет Утепович, имея за плечами опыт общения с ребятами, поскольку работал директором детского сада, просчитывая их продвижения и действия, находит и привозит в центр. При этом никогда не повышает голоса, чтобы не уподобиться тем людям, которые приносят им моральные страдания. «Пойми, мы переживаем за тебя, – пытается он вразумить беглеца или оступившегося. – И ты должен понимать это». Понимают? Не все, не всегда. Но тот, кто осознал ошибки или заблуждения свои или родных людей, изменился. «Значит, мы не напрасно работаем, спасая будущее этих детей, – говорит Бекет Утепович, показывая мне переписку в социальных сетях со своими подопечными, вернувшимися в семьи. – Вот девочка пишет: «Здравствуйте, как у вас дела? У меня хорошо. Спасибо вам!» У нее тоже были серьезные проблемы: мать живет в России, отец воспитывает ее один. Семья обеспеченная, дачу имеют, коттедж строят, с их слов. Перестала находить общий язык с отцом, имели место попытки суицида. Слава богу, теперь все хорошо, тьфу, тьфу, как бы не сглазить, – он стучит по столу, – и эти маленькие победы окрыляют».
Результат работы этого госучреждения и других заинтересованных служб бывает разным. К сожалению, некоторые дети не единожды попадают сюда. Так, Карим второй раз в центре. В прошлый раз его передали в детскую деревню, мать, вроде как одумавшись, забрала, его домой, но потом опять запила, и все неприятности пошли по второму кругу. И это не редкость, когда матери «берутся за ум», делают ремонт в квартире, готовят документы, чтобы вернуть ребенка, но по прошествии времени срываются. А дети, находясь на полном обеспечении и в комфортных условиях, убегают домой, где полный раздрай, пьянки, недоедание. На все увещевания взрослых отвечают: «Какая бы она ни была, это моя мама и я ее люблю». И против нет аргумента да и не должно быть.
– Очень важно возвратить ребенка в семью, – объясняет психолог Раушан Саттыкова. – Но не всегда получается. Мальчик впервые поступил к нам в 11 лет, после адаптирования и детского дома вернулся в семью. Прошло время, он вновь оказался у нас – мать продолжала выпивать. И так было два-три раза. С каждым новым поступлением сюда ребенок менялся в худшую сторону, становясь агрессивнее и озлобленнее. К несчастью, подобные ситуации не единичны. Чем меньше ребенок, тем проще его вразумить, отогреть его душу.
– Больно видеть их: неряшливы, депрессивны, тревожны, у всех заниженная самооценка. Они чувствуют, что не нужны, – продолжает Раушан Майдановна. – После медосмотра, сдачи анализов, диагностики, проводим тренинги, беседы. Этого недостаточно, необходимо проводить психологическую работу и с их родителями, изменить их взгляды, но не все идут навстречу, а за них никто этого не сделает. Страшно, что из одной семьи поступают по три и даже четыре ребенка, мать не работает, отец не платит алименты. Много девочек, которым не с кем поделиться сокровенным. К примеру, сейчас в центре девушка, которая ранее была на попечении сестры, но ушла из дома. После девятого класса нигде не училась, не работала. Она младшая из многодетной семьи, однако чувствует себя лишней, все живут своими семьями, не вникая в ее проблемы.
Мне удалось поговорить с мальчиком, ранее усыновленным и проживавшим в Астане. Симпатичный мальчуган сидел за компьютером. «Меня усыновила воспитатель, а потом… вернула назад, – говорит Сережа. – С ее родным сыном мы ссорились, доходило до драки. Ему 11 лет, мне 13. Я прожил у них два года…» Видя, что у ребенка заблестели глаза, я прервала разговор.
У каждого из здешних обитателей своя горькая история, потери… Куда они пойдут дальше, что их ждет? И самое главное — кто?
