Жизнь без поблажек
Гвардии-старший сержант Вениамин Скаленко войну закончил в Чехословакии 12 мая 45-го, после того, как был освобожден город Братислава. Но армейскую шинель он будет носить еще почти два года. Их 98-ю гвардейскую Свирскую орденов Кутузова и Боевого Красного Знамени дивизию вскоре отправят в городок Муром, что во Владимирской области. Но и там они долго не задержатся, и их перебросят на Дальний Восток, в сопки, на самую границу с Маньчжурией.
Незадолго до демобилизации в один из мартовских дней 1947 года Вениамина, который в своей артиллерийской противотанковой батарее был начальником радиостанции, и еще одного радиста приглашает к себе заместитель командира дивизии по политчасти и предлагает им продолжить службу по своей армейской специальности на кораблях дальнего плавания. Скаленко – ни в какую, домой и только домой! Служба на военном флоте его нисколько не прельщала, себя он считал человеком сугубо «сухопутным», далеким от какой-либо морской романтики. К тому же за четыре с половиной года суровой армейской службы он так соскучился по дому, по мирной жизни, что, кажется, сама мысль о том, что «дембель» может быть отложен еще на некоторое время, доставляла ему физические страдания.
Он в части был на хорошем счету как специалист своего дела, и поэтому в штаб дивизии его после этого еще не раз вызывали и всегда из уст упрямца слышали: «Нет!» В последний раз полковник встретился со Скаленко за день до того, как ему отправиться домой, и, видя по-прежнему непреклонность старшего сержанта, выругался, да так крепко, что и не передать печатным словом. И напоследок как-то неопределенно добавил, что ему еще придется раскаиваться за то, что отказался от заманчивого предложения.
Долгим, растянувшимся на три недели, был у фронтовика путь возвращения на родину. Доехал до Оренбурга и там повстречал шестерых своих земляков, таких же, как и он, служивых, прошедших через горнило войны. Все они ехали домой в Западный Казахстан, в поселок Бурлин. Сели на товарняк, на нем добрались до станции Казахстан.
Был уже конец марта, стояли теплые дни. Вовсю разлились реки Утва и Караобе.
Кто-то из местных жителей, видя измученных и ослабленных дальней поездкой ребят, посоветовал им на том же товарняке доехать до Анкаты, и, перейдя через железнодорожный мост, тридцать с лишним километров до Бурлина преодолеть пешком или на каких-нибудь перекладных, не встретив больше никаких водных преград.
С утра подмораживало, но потом дорога настолько раскисла, что путникам приходилось частенько останавливаться для того, чтобы хоть немного передохнуть. Двое так и не добрались тогда до родного поселка. Попрощавшись с товарищами, они остались на пустынной трассе дожидаться помощи из райцентра, каковым тогда являлся Бурлин.
– Сыночек, мне тебя покормить-то нечем, в доме хоть шаром покати! – такими горькими словами встретила его с порога мать, которая прибежала с поля, когда кто-то из соседей известил ее о прибытии Вениамина. Она сбегала к подружке, взяла у нее немного картошки и муки, испекла пирожков.
Жизнь колхозная была очень тяжелой. Работали за трудодни: что вырастишь, то и получишь. Но сначала надо было сдать государству зерно, мясо, молоко, яйца. Так что порой самим колхозникам почти ничего не оставалось. Денег они вообще не видели, колхоз расплачивался с ними натурой.
Вовсю в хозяйстве шла подготовка к посевной кампании. Вениамину отдыхать почти не пришлось, уже через несколько дней он вышел на работу в колхоз «Труд крестьянина». А вообще-то, в то время в Бурлине было два колхоза, второй носил имя В.И. Чапаева. Улица Советская разделяла этот крупный населенный пункт на две части: по одну сторону жили «чапаевцы», по другую «крестьяне». Семья Скаленко относилась к последним, т.е. к «Труду крестьянина».
Техники в хозяйстве почти никакой. Пахали на быках и лошадях, сеяли вручную, повесив мешок с семенами на плечо… Точь-в-точь как в старых фильмах, показывающих жизнь дореволюционного крестьянства или первые годы становления колхозной действительности. Косили выращенное лобогрейкой, так называли устройство на конной тяге, на котором сзади сидел с вилами человек. Орудуя ими беспрестанно, он столько раз вынужден был за смену низко наклонять голову, что немудреный механизм в народе метко прозвали лобогрейкой.
Кормили в полевых бригадах очень скудно, обычно давали какую-нибудь жиденькую баланду или затируху. Особенно мучительно все это было для молодежи. Однажды бригадир Василий Ефремович Стороженко подошел к парням и, оглянувшись по сторонам, тихо сказал:
– Нарежьте ржаных колосков, обмолотите и сварите себе кутью. Только будьте осторожны: если вдруг увидите со стороны Бурлина пыль, значит сюда едет первый секретарь райкома партии Орлов. Тогда быстренько куда подальше прячьте котел. Иначе мне не миновать тюрьмы!
И действительно, только ребята разожгли костер, повесили на него котел – на дороге заклубилось облако пыли. Из подъехавшей машины вылезает Орлов и спрашивает бригадира:
– Ну что, Василий Ефремович, скоро будете косить?
– Скоро, Георгий Яковлевич, – старик замялся и затем неуверенно произнес: – Да вот очень трудно, молодежи голодно…
– Ничего, ничего, потерпите! Вот засыпем зернецо в государственные закрома и тогда рассчитаемся с вами!
Уехал высокий райкомовский начальник, парни вытащили из зарослей котел и доварили кутью. Сидят потом возле костра и каждому дают всего по две-три ложки. Паша Коннов, мальчик лет тринадцати, стал настойчиво просить еще добавки, ему сказали:
– Нельзя, Павлик, а то вздуется живот – и ты умрешь! Лучше часок-другой потерпи, получишь добавки.
– Пусть я умру! – упорствовал подросток. – Лучше так, чем жить такой собачьей жизнью!
Вот тогда Вениамин Скаленко не раз с грустью вспоминал политработника, предрекавшего, что тот, мол, еще крепко пожалеет о том, что отказался от службы в море…
Немного легче стало, когда он с товарищем по бригаде, таким же молодым фронтовиком, наловчился капканами ловить сусликов. В те времена их в полях водилось множество, значительный вред они наносили зерновым культурам. Мясо сусликов по вкусу походило на куриное.
В 1951 году на общем собрании колхозников принимается решение о направлении Скаленко в Уральск на учебу в годичной школе по подготовке руководящих кадров. Однако потом, по возвращении оттуда, молодому специалисту не довелось поработать в родном колхозе, райком партии направил его в соседний колхоз имени Кирова агрономом и неосвобожденным секретарем парторганизации.
В то время там как раз сменилось руководство. На место прежнего председателя из Москвы присылают Мурзина, одного из так называемых 25-тысячников. В столице он, кажется, был директором какого-то промышленного предприятия и вообще – человеком сугубо городским, далеким от сельского хозяйства. На этой почве у Вениамина Пантелеевича неоднократно возникали с ним конфликты. Например, Мурзин постоянно требовал, чтобы сеяли только пшеницу, обосновывая это большой потребностью в ней государства.
– Да невозможно из года в год заниматься одной пшеницей! – возражал ему агроном. – Для этого нужны свободные земли, пары. А их у нас нет.
Мурзин свое гнет. В общем, не сработались, и мой герой настоял перед райкомом, чтобы его перевели куда-нибудь в другое место. Следующий его этап – районная служба госстатистики, разъездной инспектор. Зимой на лошади, летом – на велосипеде.
В то послевоенное время в Бурлинском районе, да и не только в нем, было много мелких неэффективных хозяйств. Их начали укрупнять. В один из таких больших колхозов – «Победа», объединивший несколько маломощных, Вениамина Скаленко назначили уполномоченным от районной партийной организации. Но даже после этого дела в хозяйстве шли ни шатко, ни валко. Возглавлял его Александр Хожаев, хороший инженер, прекрасно разбиравшийся в технике, однако этого было недостаточно, чтобы наладить дела.
Колхозники жили в основном своим собственным хозяйством, держа коров, свиней и кур.
Однако наверху все же решили оставить Хожаева председателем и на второй срок, и на отчетно-выборном собрании народу предложили проголосовать за него. Но у колхозников это не нашло поддержки. Однако и райком партии не собирался уступать. Дело в том, что тогда существовал незыблемый порядок: к руководству хозяйствами допускались лишь те, кого рекомендовал райком. Собрание отменили.
На следующий день по местному радио вновь собирают колхозников и предлагают им на избрание ту же кандидатуру.
С места в зале встает пожилая женщина и говорит:
– У нас есть своя кандидатура. Охотный Григорий Кириллович, наш бухгалтер. Он из местных, доморощенный…
– Но у него нет образования, – заметила сидевшая в президиуме секретарь райкома Наталия Басанцова.
– А нам не надо образованного, нам нужен хозяин. Хозяин! – и эти ее слова потонули в общем гуле одобрения.
Охотного колхозники единогласно выбрали своим колхозным вожаком, и, надо сказать, не ошиблись. При нем хозяйство быстро пошло в гору, стало одним из лучших в районе.
Что же касается Вениамина Пантелеевича… Он как лицо уполномоченное должен был поддержать кандидатуру райкома. Однако, хорошо зная обоих соискателей на председательское кресло, стал на сторону колхозников. И потом был горд, что не покривил душой, поступил по совести.
В начале шестидесятых годов Вениамина Пантелеевича переводят в областное управление статистики, где он, начав с заведующего отделом, вырастет до первого руководителя. Окончит заочно Алма-Атинской институт народного хозяйства.
На днях В.П. Скаленко отметил свой юбилей – 95-летие. Для своего возраста это не по годам активный человек, вносящий вклад в военно-патриотическое воспитание молодежи.
