Учитель от Бога
Первое сентября праздник для всех – в этот день провожают в школу детей, внуков и вспоминают своих учителей. Именно в эти дни мне попала в руки книжечка, выпущенная издательством «Оптима», под названием «Уральские просторы». В ней «Записки старого учителя» – Александра Федоровича Ганялина, человека, полвека проработавшего в школах нашей области. Издала «записки» его дочь – Лидия Морозова, кандидат филологических наук, сотрудник Российской академии наук.
Какими они были, учителя прошлого? Кто зажигал в них эту потребность «сеять разумное, доброе, вечное»? Из какого источника черпали они мудрость, терпение, любовь и постоянное стремление к знаниям? Каким образом, пережив неимоверные трудности, голод, войны, они умудрились не озлобиться, сохранить чистоту души, помыслов и передать все это своим ученикам?
В какой-то степени объясняют это «Записки старого учителя».
Революция и гражданская война
Александр Ганялин родился в Бурлине в начале прошлого века. Он еще помнил, как переходило село от красных к белым и наоборот, как прятались односельчане по лесам в зависимости от того, кто в данное время хозяйничал в их селе, как били «инакомыслящих» шомполами или вели на «кирпичики» – так назывался в Бурлине обрыв у реки, где расстреливали. На всю жизнь запомнил, как на его глазах конвоир одним ударом шашки снес голову попытавшемуся бежать пленному. Красный он был или белый – не известно, только после этой картины мальчишка долго не мог говорить. Запомнился ему большой сход, на котором командир продотряда требовал сдать шерсть на валенки для Красной Армии, и как влезла на помост боевая тетка Нюшка, задрала юбку и показала, какая «шерсть» у них только и осталась.
Отец сгинул в пучине гражданской войны, большой дом Ганялиных отдали работнику волисполкома, а он с матерью и дядей ютились во флигеле. Из всего добра осталась у матери только старая лисья шуба, в которую она завертывала сына во время приступов малярии, которую он где-то подхватил. Она часто плакала, но утешала родных: «Ничего, жить можно».
После семилетки директор школы посоветовал Александру поехать учиться в Уральский педтехникум – там давали стипендию и общежитие. 120 верст до Уральска ехали на подводе. Впервые он покидал родные места, а было ему в ту пору неполных четырнадцать лет.
Принимали в училище просто – задали несколько вопросов и объявили, что он принят. Жили в русско-киргизской школе (ныне здание областного краеведческого музея), но объявили, что с нового учебного года у них будет свое общежитие. Занятия начались со знакомства с куратором группы.
Должен быть универсалом
«Наш молодой куратор – Михаил Матвеевич Гусев – располагал к себе тонким мягким юмором, тактичностью и простотой общения, – вспоминал Александр Федорович. – Поднимается, к примеру, долговязый юноша: «Я – Джаныбеков Александр. Отец мой – казах, мать украинка, а я – русский». Все дружно засмеялись, а Михаил Матвеевич серьезно сказал: «Так и запишем – русский. В нашей стране человек сам имеет право выбирать себе национальность». Для всех нас этот человек стал на время учебы всем: и воспитателем, и учителем, и другом».
Среди преподавателей в то время были еще педагоги из прежней учительской семинарии, гимназии и реального училища. К своим ученикам-подросткам они обращались подчеркнуто вежливо и на «вы».
«Мимо преподавательской комнаты мы проходили на цыпочках, прекращая всякие разговоры, – вспоминал Ганялин. – Я любил, боготворил своих педагогов: и молодых, и добрейших старичков, неторопливо и настойчиво вкладывающих в нас свои знания, пробуждающих любознательность. …Эрудированный знаток словесности Антон Ефстафьевич Дымковский, преподаватель химии Фатима Угмановна Кулахметова, физик Эдуард Карлович Галлер, каждый педагог – личность! И при встрече с ними мы невольно замедляли шаг, прекращали разговоры, кланялись. Великолепный мастер своего дела Тимофей Михайлович Новиков – учитель труда – пробудил в нас интерес к работе с деревом, к лепке, выжиганию лобзиком. Он доказал нам, что камень – живой организм, что железо в руках талантливого человека становится искусством».
Свои «Записки» Ганялин писал по настоянию дочери уже в преклонном возрасте. Но помнил всех преподавателей! А их методы, по-моему, не устарели и сейчас. Например, учитель географии «веселый толстяк» Николай Петрович Дмитриевский задает вопрос всему классу: «На какой реке стоит Париж?». И ставит «кол» тому, кто руку не поднял. «Его рассказы завораживали. «Представьте себе – желтый, раскаленный песок, солнце в зените…» Впечатление, что он сам объехал весь мир, прошел по пустыням и джунглям, исколесил Африку, Америку и Японию. После звонка мы окружали его, просили рассказать о других странах и всю перемену толпились у стола. Когда же звонок извещал о начале следующего урока, он поднимался во весь свой богатырский рост и громовым раскатистым басом напоминал: «Я учитель – вы ученики. Между нами бездна! Вас ждут еще многие открытия, а мне пора на урок».
Самой необыкновенной была встреча с учителем пения. Сначала ученики услышали мелодию. Волшебные звуки приближались, наконец распахнулась дверь, и музыка рассыпалась по аудитории, а потом внезапно прекратилась. Ошеломленные учащиеся даже забыли встать, приветствуя преподавателя.
– Меня величают Михаилом Ивановичем Берковичем. Ну, здравствуй, племя молодое, незнакомое! Кто знаком с прозвучавшей мелодией?
Уже потом они узнали, что мелодия, от которой они застыли, это «Соловей» Алябьева.
– Она доступна и для пения, и для игры на скрипке. И вы будете петь, и играть, – говорил учитель. – Я научу вас не только слушать и слышать музыку, но и познакомлю с основами музыкальной грамоты, научу играть на музыкальных инструментах. Человек без музыки, что птица без полета, а учитель начальных классов – универсал, он обязан уметь все.
Вскоре они уже могли отличить Моцарта от Шуберта, Штрауса от Верди, Глинки и Чайковского, знали их биографии.
«Бледные от недоедания и недосыпания мы слушали, не шелохнувшись, просили играть еще, провожали любимого педагога-волшебника со скрипкой или аккордеоном бурными аплодисментами», – пишет автор «Записок».
По ночам они разгружали вагоны, чтобы заработать на еду, искали дрова, чтобы не замерзнуть. Но при этом находили время и силы для книг, спорта, художественной самодеятельности и просто для юного, часто беспричинного веселья. Праздником было, получив заработанные деньги, отправиться в большую чайную на базаре. Чай там подавался в двух чайниках: в большом – кипяток, в маленьком – заварка. Но главное, каждому давали по три больших куска сахара и по фунту (1 кг 200 г) белого хлеба. «Это было ни с чем несравнимое счастье в нашей полуголодной жизни», – вспоминал Александр Федорович.
Первая школа
В воспоминаниях учителя еще множество интересных деталей и фактов непростой жизни того времени. После окончания училища Ганялину рекомендовали поступить в вуз, но надо было помогать матери и младшей сестре. Он хотел поехать учительствовать в родной Бурлин, но его направили в Облавку. Первое, что сказал, увидев учителя, председатель колхоза: «Слава Богу, что не баба, только уж худой больно». И достал из погреба крынку молока, отрезал краюху хлеба. А сельские бабы сразу зашушукались: «Какой это учитель – мальчишка!» И порешили парня «откормить».
Школы в селе не было. Наутро стали обсуждать этот вопрос всем селом. Решили, что раз есть учитель, должна быть и школа. На другой день закипела стройка. Жители несли, кто что мог, а шестеро мужиков трудились, не покладая рук. Но к началу учебного года все равно не успели, под класс приспособили большую комнату в доме Анисимова.
Днем Александр Федорович учил детей, их в селе набралось 30 человек, а вечером устраивал ликбез для взрослых. Школу торжественно открыли к 7 ноября. К ней шли по главной улице всем селом. Это была необычная демонстрация: дети несли самодельные флажки, взрослые – скамьи, табуретки, лампы, глобус, веники и прочую необходимую утварь. Старик Кучеров сказал, что жертвует на школу висячую керосиновую лампу и бачок керосина.
И стала школа в Облавке центром всей ее жизни. Шли сюда жители с просьбами написать письмецо родственникам, на фильмы, которые привозила кинопередвижка, с жалобами на соперниц и на мужей-выпивох. А потом в школе появилась художественная самодеятельность, стали играть спектакли, которые вызывали бурный восторг у местных жителей. Александра Федоровича уже не называли мальчишкой, а уважительно кланялись издалека.
Но как его ни отговаривали, он рвался в родной Бурлин, там жила мать и его первая любовь. Вскоре такая возможность ему представилась. Александр Федорович окончил математический факультет института, работал завучем, директором школы, сотрудничал с Институтом усовершенствования учителей. После Бурлина работал в Джаныбеке, где родились трое его детей. Но случилось несчастье – умерла жена, и он остался один с тремя маленькими детьми на руках. Второй раз женился перед самой войной, а точнее – за день до ее начала. Одна из его дочерей – Лидия – как и когда-то отец, поступила в Уральское педучилище. С большой теплотой она вспоминает своих преподавателей. О том, какое внимание в училище уделяли спорту, говорят фотографии, на которых Лида Ганялина то в ряду гимнастов, то на эстафете по легкой атлетике, то на велогонках, то на лыжне. Потом Лидия Александровна окончила Алматинский пединститут, а позже – аспирантуру филфака МГУ. До пенсии работала в Российской академии наук (РАН).
Кроме отредактированных Лидией Морозовой «записок» отца в «Уральские просторы» вошли ее рассказы и очерки о земляках-уральцах. Своего отца она называет «учителем от Бога».
