Не без добрых людей
Роза Байназаровна Пиккельгаут привыкла, что её фамилию с первого раза не запоминают. Редкая и сложная, она досталась ей от мужа, он немец. Оба выросли в одном поселке Аралтобе Джамбейтинского района. Ей было 8 лет когда умерла мама. Сейчас 75, но до сих пор помнит тот день и их последнюю встречу. Она трясётся на тонкой соломенной подстилке в кузове полуторки. Рядом учительница, имя которой давно смыла из памяти река времени. На глаза девочки наворачиваются слёзы. Крупные капли сначала висят на щеках, затем срываются, падают на подол платья и прячутся в нём. Ей стыдно реветь, в машине и другие люди, но держать детское горе внутри себя не может. Её мама больна. Отец умер много лет назад, затем старшая сестра, которая долго болела. Мама – единственный родной человек на всём белом свете, который у неё остался. Теперь смерть хочет забрать и её, она уже несколько месяцев лежит в больнице.
Грузовик с грохотом подкатил ко двору, остановился. Молодая учительница ловко спрыгнула с высокого кузова, потом помогла спуститься на землю и Розе. Отряхнув свое платье и форму ученицы от пыли, крепко сжала детскую руку. Повела девочку к крыльцу, где у входа ждала медсестра. Сама села на лавочку и попросила, чтобы Роза не торопилась, побыла с мамой столько, сколько нужно.
В длинном больничном коридоре со свежевыкрашенными стенами ходили больные. Воздух пропитан запахом лекарств, йода, марганцовки. Двери палат открыты, она видит приставленные впритык друг к другу железные кровати и на них больных. Внимательно всматривается: может быть здесь лежит её мама. Но медсестра ее все время ведет. Спрашивает: сколько лет, как зовут. Роза торопливо отвечает, продолжает осматривать больницу. Перед тем как открыть высокую, тяжелую дверь, медсестра повернула её к себе, внимательно посмотрела в глаза и теплой рукой пригладила волосы.
– Ты же знаешь, что мама болеет, ты не будешь расстраивать ее слезами?
– Нет. Я буду ее веселить, тогда она точно поправится.
В просторной комнате много света. В палате две железные кровати, на одной из них женщина, очень похожая на маму, только бледная, и худая. На голове повязан платок.
Роза помнила, ее мама никогда платок не носила. У нее были красивые густые волосы, и она была намного моложе. Но медсестра повела ее именно к ней.
Такая же копна волос досталась в наследство самой Розе. Последний раз она подстрижет волосы в школе. С тех пор у нее на плече всегда будет висеть толстая и длинная коса.
Мать знаком попросила дочь присесть рядом. Ее глаза уставшие и влажные. Вниз по морщинке скатилась слеза.
– Как же ты будешь одна? – единственное, что сказала она в тот день…
Они жили в бараке, разделенном на несколько семей. Бедно, но это не расстраивало, потому что так жили все. В комнате вместе с ними ютилась еще какая-то пожилая женщина и тихая Эмма Первоснежная, которую кто-то привез из освобожденного блокадного Ленинграда. Она была детдомовкой. Фамилию ей дали потому, что в тот день, когда ее привезли в Ленинградский детский дом, выпал первый снег.
– Мама привела ее с улицы, с тех пор она жила у нас за печкой, как сверчок. Прошло много лет после снятия блокады Ленинграда, но девушка до сих пор чего-то боялась. Ее не было ни видно, ни слышно, лишь иногда я улавливала тихий шелест книжных страниц. Эмма много читала. Оставаться с ней боялась, измученное и угрюмое лицо девушки никогда не озарялось улыбкой. А ей было не больше 20 лет.
Потом они подружились. Общались, став взрослыми. Роза приглашала ее к себе в гости, когда у нее уже были муж и трое детей.
В первом классе всем раздали учебники. Розе тоже достался новый букварь. В этот же день мама, тогда она еще не болела, принесла обломок химического карандаша и листы плотной бумаги. Она объяснила, дочь должна учиться, чтобы стать грамотной и обязательно поступить в институт. Потом мама ушла, она осталась, и ей стало скучно. Разглядывая картинки в букваре, взяла в руки карандаш…
О ее возмутительном поступке шумела вся школа. Из-за нее собрали школьную линейку, ее как главную героиню события поставили в центр, так сказать, на всеобщее обозрение.
– Какой ужас, – перешептывались и педагоги и одноклассники. – Она измарала портрет Сталина. Нарисовала ему уши и «распушила» усы.
Девочка понимала, прощения ей нет. И если бы ее посадили в тюрьму, она бы с радостью села, чтоб только не видеть осуждающих глаз и не слышать этот укоризненный шепот.
Учебник отобрали и не давали до четвертого класса. Когда все складывали буквы в слоги, а слоги в слова, она грустно смотрела в окно. Старая учительница, обнаружившая изрисованный портрет вождя всех народов, в наказание не сажала рядом с ней никого, и сама внимания на нее больше не обращала.
Читать Розу научила Эмма, та самая, которая жила за печкой. Она подошла, когда Роза плакала, уткнувшись в мешковину, набитой соломой. Сказала тихо, что читать она обязательно научится. Она лично этим займется, и ничего сложного в этом нет.
Матери дочь было жалко, но разбираться с учительницей она даже не думала. Ее дочь совершила плохой поступок, за который нужно было отвечать…
Мама умерла, не выходя из комы. Соседи организовали похороны и взяли ребенка на время к себе. Потом она стала жить у тети Маруси и дяди Вити Гергерт, попросилась к ним сама.
– Тетя Маруся работала продавцом в местном магазине, и была очень доброй. Она не смогла отказать сиротке в приюте. Жить к ним я пришла со своим приданым – молочной коровой, которую потом продали. Деньги положили на сберегательную книжку, которая долгие годы хранилась у них. Все до копейки я получила, когда окончила школу.
Жила у них, как в родной семье, обо мне заботились. Я любила тетю Марусю, но один свой проступок забыть не могу. Она работала продавцом, а мы с ее дочерью складывали денежные купюры в стопки. Нам это нравилось. Свои деньги она от нас не прятала, и я видела вязаный кармашек на стене, где хранилась их зарплата. Не знаю зачем, но однажды я стащила помятую трешку. Тетя Маруся просила сознаться, кто взял, я промолчала.
Рассказала ей об этом через много лет, стоя у ее гроба. Думаю, она простила меня.
Жить в этой семье постоянно Розе не дали. У Гергертов не было официальных документов, и ее отправили в детский дом.
– Там было неплохо, но и не хорошо, не голодно, но и не сытно. Я жила там до своего 18-летия. Писала письма тете Марусе, просила меня забрать. Одно из них не дошло до адресата, а попало на стол директору детского дома, добрейшей женщине, которую все любили, Мариям Шаяхметовне Мухамеджановой.
– Неужели тебе так плохо в детском доме? Я не отпущу тебя, Роза. Ты очень старательная девочка, окончишь школу и обязательно поедешь поступать учиться в Алма-Ату.
Она меня не отпустила. И я ей благодарна. Училась хорошо, потому что отличники и ударники детского дома носили новую одежду, а троечники и двоечники с чужого плеча. Уже тогда я поняла, что значит иметь стимул.
После получения аттестата зрелости, сняла деньги со сберегательной книжки и поехала поступать в институт. Получила профессию учителя начальных классов. Работала в Карагандинской области, потом вернулась домой, в родной поселок, к тете Марусе и к односельчанам, по которым скучала. Вышла замуж, через много лет стала преподавать в училище. К слову, до сих пор общаюсь с детьми тети Маруси, они для меня родные люди.
Работая педагогом, получила медаль «Отличник образования Казахстана». Вспоминаю тех, кто помог мне реализоваться в профессии. Это и Найля Хайрабульдиновна Галиева, и Лидия Семёновна Мезинова, Вера Владимировна Камкова.
Всю жизнь старалась ради памяти матери, и тех людей, которые мне давали правильные советы.
