Ликвидатор
Крупнейшая авария прошлого века на Чернобыльской атомной электростанции повергла людей в шок. К счастью или несчастью, тогда еще не было Интернета, и новости не распространялись по миру мгновенно, как сегодня. Насколько велика техногенная катастрофа и ее последствия, можно было только предполагать из сводок по радио, телевидению и газетам, при том, что многие факты умалчивались. В срочном порядке начались работы по устранению аварии.
Слово «Чернобыль» до сих пор вызывает боль, горечь утрат у тех, кто непосредственно прошел через это.
«В Чернобыль нас везли как… заключенных. Вагон набили вроде селедки в бочке. Окна плотно закрыли, ручки с дверей выкрутили, чтобы никто не вздумал убежать. Вокруг вагона, стоявшего на запасном пути, выставили оцепление из солдат и милиции, что вызывало настороженность и неприятное чувство, похожее на страх. Правда, первоначально, когда мы получили повестки на якобы «военную переподготовку», сказали, что направят на сельхозработы или стройку, но шепоток пошел – скорее всего, на ликвидацию аварии, – вспоминает Александр Сериков. – Мне было 27, брату – побольше, он тогда учился в Душанбе на прапорщика.
Не скрою, смятение чувствовалось, особенно, когда кто-то вскрыл вены, чтобы не ехать на «облучение», кто-то все-таки удрал… Остальными такие инциденты воспринимались как трусость, дезертирство. До Саратова ехали сидя, прилечь не было возможности. А там уже начали возмущаться: «Везите нас по-человечески». Дали второй вагон.
Высадили в Днепродзержинске, городе с сильно развитой химической промышленностью, над которым возвышаются огромные трубы желтого, зеленого, оранжевого цветов. Над городом все время висел смог, воздух тяжелый. Май-июнь мы проработали на заводе, теряясь в догадках: это – конечная цель или нас постепенно приучают к «химии»?
В одну из ночей, в двенадцать часов, нас повезли на железнодорожный вокзал. Опять-таки, без лишних слов. А оттуда – в Киев. Встретили автобусы из военной части, доставили в Чернобыль, пока в так называемую «чистую» зону. Всех распределили по бригадам: стропальщики, каменщики, слесари и так далее.
Мы с братом Владимиром трудились на крыше станции. Людей там, как муравьев, все копошатся, что-то делают, вертолеты постоянно прилетают-улетают, корреспонденты зарубежные. Вот из этих труб, огромного диаметра, варили саркофаг для реактора, заливали их бетоном, застывающим за несколько минут буквально на глазах. А это уникальное фото снято в Припяти: дерево, на котором фашисты вешали партизан», – Александр Вениаминович показывает фотографии четвертого энергоблока, технических работ на станции, Благодарственные письма, врученные «рядовому Серикову за доблестный и самоотверженный труд при ликвидации последствий аварии на Чернобыльской атомной электростанции и проявленные мужество и верность долгу».
Впечатляет уникальный снимок огромной мрачной сосны, известной сегодня всему миру. Дерево имело форму трезубца или креста, в мощные ветки которого были ввинчены крюки, используемые под виселицы. С течением времени дерево скорби разрушилось. Однако запечатлено на иконе «Чернобыльский Спас» как символ трагедии. Оборвалась жизнь и в городе Припять, расположенном в трех километрах от АЭС, он «мертв». В настоящее время находятся туристы-экстремалы, желающие побродить по заброшенным улицам, с домами, наспех оставленными людьми, вызывающими уныние пустыми глазницами окон, ступить на крошащиеся, поросшие мхом лестницы. На фоне угрюмых объектов – свидетелей страшнейшей аварии 1986 года – снята группа людей, среди них черноволосый молодой человек – Александр, все они в белых незамысловатых масках на лицах.
«Средства защиты?» – указываю я на повязки? «Да какой там, – машет он рукой. – Кусочка тряпки хватало на несколько минут. Это в кино показывают комбинезоны, робы, а чаще работали «голыми», то есть в обычной одежде, как приехали. Вначале муторно было, а потом привыкаешь и уже не думаешь ни о каком излучении. Нахватались радиации с братом, дозиметр зашкаливал, вместо допустимых пяти рентген у нас было 26.
Самочувствие ухудшилось. Нас перевели в «чистую» зону, хотя и это понятие относительное, в автогараж, ремонтировать «грязную» технику. А позже – в водители, он возил дозиметристов, а я – на бронеавтобусе – рабочих. С ними же и находился весь день в «грязной» зоне. Спали по два часа, работы невпроворот; иногда раскину матрац в проходе автобуса, вздремну. Ночью везешь их – темень непроглядная, хоть глаз выколи, а подъезжаешь к станции, вся горит огнем, работа кипела круглые сутки, иголку можно было разглядеть на земле. У брата резко началась экзема, его отправили на лечение. У меня – двустороннее воспаление легких, спайка кишок… Лежал в госпитале».
Александр проработал на ликвидации аварии полгода, Владимир – четыре с половиной месяца, а лечение требуется всю оставшуюся жизнь. По возвращении из Чернобыля Александр ходил «по врачам», слыша одно: «У вас неординарный случай, мы не знаем, как лечить» или «Вы же – чернобылец, чего же хотите?» Он благодарен терапевту Кирпичеву, однокласснику брата, который восемь месяцев врачевал его, как считал нужным.
За эти годы Александр Вениаминович месяцами восстанавливался в военной академии в Ленинграде, рентгенорадиологическом центре в Москве, госпитале Алма-Аты, перенес два десятка операций. А Владимир в 2007-м умер. У обоих братьев кипа Почетных грамот. Недавно фотографии, документы, грамоты оформил в рамки, дорожит ими. Одна из них с портретом В. И. Ленина и его цитатой: «Первая производительная сила всего человечества есть рабочий, трудящийся». На мой взгляд, в ней слышится сарказм: ни много ни мало – производительная сила, которую, бывает, используют по надобности, впоследствии оставляя наедине со своими проблемами, отмахиваясь репликой: «Мы вас туда не посылали». Так бывало с инвалидами Великой Отечественной войны, на похожую холодную стену непонимания наталкиваются чернобыльцы, воины-интернационалисты.
… В свое время Александр окончил два техникума, получив профессии механика и строителя. Служил в армии. Работал по специальностям, затем – дальнобойщиком. Почти сразу после Чернобыля женился. Однако к сорока годам у него уже была инвалидность, нерабочая группа. Все это время он боролся за свое здоровье, обивая пороги медицинских учреждений.
Другая беда нагрянула неожиданно. Заболела супруга. Диагноз неутешительный – онкология. «Как же так? За что? – переживал Александр. – Я был в таком аду, а сочтены – ее дни. Моложе меня на десять лет, ей жить да жить…». Трагический час пробил, Елены не стало.
Только ему одному известно, сколько он приложил усилий, чтобы в очередной раз не сломаться, выстоять. Накануне, добившись направления в алмаатинский госпиталь, он с суровой усмешкой убрал его с глаз долой. Было не до этого: трое детей испуганно смотрели на отца. «Я – с вами», – только и сказал, пряча глаза, добавив, надо сделать то-то. Слово «надо» в семье звучало как пароль, к этому приучили еще родители-фронтовики, бывшие примером в их многодетной семье.
Его отец Вениамин Сериков уроженец Уральска, мать Зоя Беспамятных родом из Сибири. Когда началась Великая Отечественная война, у Зои был выпускной бал, одноклассники встречали рассвет, обещающий новую взрослую жизнь, исполнение надежд.
Окончив курсы медсестер, Зоя попала на фронт. Служила в санроте. Не раз ходила в разведку, однажды участвовала во взятии немецкого языка-офицера. Получила медаль «За отвагу». В одном из боев ее контузило, подлечившись, вернулась на передовую. В дни Победы на ее груди красовались и другие награды: медали «За оборону Ленинграда», «За боевые заслуги», вторая – «За отвагу», ордена Великой Отечественной войны II степени, Красной Звезды.
Под стать ей был и избранник. Но его участь оказалась более тяжелой: с фронта Вениамин вернулся уже инвалидом первой группы. Недолго и пожил, оставив супругу с пятью детьми, которых она растила одна. Работала в исполкоме райсовета, автобусном парке. На ее долю выпало хоронить и сына.
… «Я ни о чем не жалею. Стыд и позор тем, кто убегал по дороге в Чернобыль. Мы с братом такой мысли не допускали, родители воспитали так. Большинство из нас ушли туда, откуда не возвращаются, – замолкает, глядя на фотографии. – Сколько Бог даст, столько и буду жить, обидно другое. Количество якобы «чернобыльцев» растет с каждым годом. Человек не был никогда в эпицентре катастрофы, а удостоверение «чернобыльца» имеет и состоит в обществе. А в военных билетах нет подтверждающих записей».
Старшая дочь Сериковых Саша замужем, двое сыновей не женаты. Михаил окончил финансово-экономический колледж, Игорь имеет юридическое образование, но оба работают в охранной сфере. Старший занимался гандболом, греко-римской борьбой, младший с шести лет – футболом, играл за «Акжайык», сейчас – за команду «Желаев нан». Высокий красивый футболист уверен в себе, а когда-то ему пророчили инвалидную коляску местные врачи.
В классе шестом Игорь, как водится у мальчишек, лазал во дворе по деревьям и сорвался, повредил позвоночник. Три месяца тревог и боли он провел недвижимо в нейрохирургии областной больницы. И все это время рядом с ним находился отец, два месяца они продолжали лечение дома. Понемногу, потихоньку, при поддержке отца и наперекор прогнозам докторов, юноша восстановился.
Наша беседа состоялась у них дома. Меня приятно удивил порядок в квартире, словно во всем «присутствовала» женская рука: на кухне красивые шторы, на столе ваза со сладостями, покрытая салфеткой. «Как вы управляетесь с хозяйством?» – не удержалась от вопроса. «Каждое воскресенье – генеральная уборка», – улыбаясь, развел руками Игорь.
«Вы гордитесь детьми?» – обратилась к главе семьи. «Отцу впору гордиться собой за то, что нас поставил на ноги, воспитал. Когда мама умерла, мне было восемь лет, – говорит младший. – Он упорный, научил нас не раскисать, добиваться цели. Я уже не говорю о том, что пожертвовал здоровьем ради общего блага. Он – самый лучший отец».
