Летописец земли нашей
Советская власть зачастую была цинична до предела. Музеи атеизма устраивали в храмах Божьих, а застенки НКВД – в самых значимых для горожан местах. Старожилы рассказывают, что в подвалах бывшего атаманского дома вели допросы арестованных в страшные годы репрессий и, якобы, там же и расстреливали. Поэтому и улицу назвали Комиссарской.
Несколько лет назад ее переименовали в честь уральского казака, журналиста, писателя, этнографа, художника Никиты Савичева. А год назад на бульваре Савичева поставили его бюст. Это стало последним делом яркой жизни уральского мецената, основателя музея «Старый Уральскъ» Натальи Акимовны Сладковой. И последним мероприятием, на котором выступил при открытии памятника писатель Николай Григорьевич Чесноков. Июньский день, когда на бульваре имени Савичева установили его бюст, решили сделать Днем улицы. Благо здесь расположены и детская библиотека, и музей Пушкина, и музей Природы, и единственный, сохранившийся в городе старообрядческий храм. На День улицы у памятника Савичеву народу было немного, это первый такой праздник.
– Пригласили тех, кто живет и работает на этой улице – работников музея, библиотеки, детский сад, – сказала заведующая музеем Пугачева Гульбагира Атаньязова. – Постоянный гость таких мероприятий – вице-консул РФ в Уральске Юрий Пономарев.
Долгое время творчество Никиты Савичева (как, впрочем, и других самородков из казачьей среды) было в полном забвении.
«В богатейшей сокровищнице русской литературы имя этого талантливого самородка с Урала никак не обозначено, – писал о нем кандидат филологических наук Николай Щербанов. – Особый мир казачьей старины, запечатленный в его творчестве, до сих пор остается закрытым для современного читателя. Имя Савичева, как и другие достойные имена прошлого, постепенно освобождается из плена забвения».
Савичев и Курмангазы
Имя Никиты Савичева – единственного из «достойных имен» уральских казаков – было увековечено в названии улицы, наверное, в благодарность за то, что именно Никита Савичев – журналист, писатель, этнограф, художник – открыл для европейцев талант Курмангазы. Он познакомился с ним во время поездки по войсковым землям осенью 1868 года, на хуторе Фокеев, у богатого отставного казачьего офицера Иова Бородина. В его имении гостил в это время Курмангазы. Кстати, великолепный домбровый кюй Курмангазы «Лаушкен» посвящен Бородину, у которого композитор подолгу жил в трудные времена своей жизни, когда ему приходилось скитаться и скрываться за мятежный дух кюйши. «Лаушка» – искаженное Ивушка – так звали Бородина букеевские казахи и знала вся Камыш-Самара в Зауральской орде. Старик «Лаушка» великолепно знал казахский язык, нравы, обычаи, сам был неплохим музыкантом, помогал бедным и поддерживал таланты. Вот у него и встретились Курмангазы и Савичев.
Вот как он впоследствие описал эту встречу: «…Иова Бородин сделал мне большое удовольствие, познакомив с Курман-Газы Сагырбаевым, первым артистом в игре на балалайке, знаменитым во всей Букеевской орде… Это мужчина средних роста и лет, с добродушным и умным лицом, одет ни богато, ни бедно, в татарском вкусе. Он недолго заставил просить себя и снял со стены домбру. Это ковшеобразная балалайка с длиннейшим, узким грифом, с двумя струнами и украшена порядочной инкрустацией».
Савичев никак не ожидал, что из такого «первобытного инструмента о двух струнах могло выйти что-нибудь похожее на музыку; …но игра Сагырбаева происходит из того же источника – дара и вдохновения». В рассказах «Из виденного и слышанного» Савичев пишет: «Сагырбаев – редкая музыкальная душа и, получи он европейское образование, то был бы в музыкальном мире звездой первой величины…»
Во время игры Курмангазы Савичев сделал зарисовку портрета музыканта. Его рисунок оказался единственным прижизненным портретом Курмангазы. Иов Бородин высоко ценил музыкальный талант своего гостя, но Никита Савичев оказался первым, кто рассказал о нем в печати и сделал его имя известным европейцам.
Савичев и Железнов
Никита Савичев был современником другого казачьего «самородка» – Иосафа Железнова. О нем он рассказал в очерке, вошедшем в сборник «Уральская старина. Рассказы из виденного и слышанного». Однажды они вместе участвовали в походе, где и познакомились близко. Оба пошли на службу «охотою», то есть добровольно. Это был 1848 год, когда во Франции произошла революция, и казаки почему-то решили, что с ними непременно будет война. Железнов спросил тогда Савичева: «Что за неволя идти ему в поход»? На что тот ответил: «Мой отец и дед были воины, а мне-то что киснуть здесь за чернилами?» (Савичев в войске был писарем).
Собственно, этот очерк не столько о Железнове, сколько о том, что пришлось увидеть в этом походе. Автор все время поражается убогости и нищете жизни в российских деревнях, изнурительному рабскому труду крепостных крестьян. Впервые увидев курную избу, Железнов воскликнул: «И здесь живут люди!» «В самом деле курные мужицкие хаты имеют самый печальный вид. У самого беднейшего казака мазанка, слепленная его собственными руками – рай по сравнению с курной избой», – пишет Савичев.
В Самаре его еще больше поразил контраст между величием и красотой Волги и бедностью, в какой живут крестьяне, при том, что бесчисленные амбары полны пшеницы. Вся эта убогость и рабство не шли ни в какое сравнение с вольной и сытной жизнью казаков. Потому-то оба – и Железнов, и Савичев – были яростными противниками «штата».
Встречают они солдата, идущего домой после многолетней службы. Железнов ему говорит:
– Тебе помещик землю должен дать.
– А что мне с ней делать? Ни сохи, ни бороны. Да и силы-то нету, на службе государственной прожил силу-то. Старость.
– А чем наградили тебя за службу?
«На этот вопрос все ветераны, как сговорившись, отвечали одним русским лаконичным словом, непозволительным в печати», – рассказывает Савичев.
По мнению Савичева, именно в этом походе Железновым овладели уныние и депрессия, ведь он считал, что ненавистный казакам «штат» сделает их жизнь такой же нищей и безрадостной.
Савичев и Шевченко
В запасниках областного краеведческого музея хранится портрет Никиты Савичева. Портрет выполнен карандашом. В правой руке Савичев держит ручку или кисточку, в левой руке чернильницу. Одет в светлую рубаху и в верхнюю одежду-сюртук с отложным воротником. Слева на рисунке надпись: «1852 г. Новоалександровское укрепление» и по центру надпись «рис. Ш». А на обороте рисунка надписи «Портрет этот нарисован в июне 1852 г. в Новоалександровском укреплении Тарасом Григорьевичем Шевченко» и «Портрет Никиты Федоровича Савичева в чине хорунжего. Подарен в войсковой музей Павлом Ивановичем Обратневым (1909)».
История этого портрета такова. В 1852 году Савичев посетил ссыльного Тараса Шевченко в Новопетровском укреплении на Мангышлаке. О знаменитом кобзаре Савичев услышал на Украине, где проходил службу. Там ему сказали, что поэт сослан куда-то в оренбургские степи. Приехав в Уральск, от офицеров Савичев узнал, что Шевченко отбывает ссылку на Мангышлаке в качестве рядового солдата. И он отправляется на Мангышлак. Свои впечатления от встреч с поэтом Никита Федорович описал в очерке «Кратковременное знакомство с Тарасом Григорьевичем Шевченко» («Казачий вестник», 1884).
Вот как описывает Савичев великого кобзаря. «Несмотря на то, что он был как-то сосредоточенным в себе, как будто необщительным, но при всем том был симпатичен, и все его любили; но более любили его солдаты. Шевченко не отделял себя от среды солдатской и жил с солдатами по-братски, просто. Солдатам это было любо, тем более, что они сознавали в нем культурного человека, сочувствовали его неуместному положению и за его человеческое с ними обращение платили ему тем, что в присутствии его не проявляли ни солдатского цинизма, ни вообще казарменных выходок, усугубленных особенно отрезанною от мира жизнью в степных укреплениях. Перед Шевченко солдатик являлся непосредственным, чистым и искренним человеком — по любви и уважению к Шевченко, которые он так же просто и безыскусственно приобрел. Я был уверен, что он имел и более обширное влияние на солдат и мог бы воспользоваться им для большего очеловечения их, из интереса, свойственного разумному и благородному человеку; но понимал, что его доброе, бескорыстное дело было бы истолковано совсем в противоположную сторону, сочтено за вредную пропаганду. Однако иного солдатика, желавшего выучиться грамоте, он, и то тайком, учил азбуке – и не более».
Совсем другим встретил Савичев Шевченко через несколько лет в Москве.
«Тарас Григорьевич был неузнаваем, и я, присмотревшись только, узнал его. Желто-зеленый, в морщинах, худой», – пишет Савичев.
Больше они с украинским кобзарем не встречались.
Живые картины жизни
Савичев оставил нам не только портреты современников, но и живые картины жизни того времени. Как работали, как воевали, как рыбу ловили, сено косили, гуляли, женились, лечились и т.д. Настоящая энциклопедия жизни нашего края. Очерк о восстании Исатая Тайманова написан Савичевым на основе подлинных документов.
Все его творчество пронизано стремлением к добру и миру.
В статье «Физиономия Уральска за 100 лет и в настоящее время» он пишет: «Теперь в Уральске стоят на очереди потребности: в способе лучшего снабжения жителей водою, в мостовых, еще в нескольких бульварах для освежения городского воздуха, в общественных банях и в принятии вообще гигиенических мер для здоровья жителей его». Не правда ли, и до сегодняшнего дня все еще остались те же «потребности»?
Савичев не может скрыть наивного желания заглянуть вперед, хоть краешком глаза посмотреть, каким станет Уральск через сто лет.
«А интересно было бы знать, как о нас отзовутся через столетие наши потомки? Вероятно, сочтут нас дикарями», – спрашивает он в конце этого очерка. И заранее оправдывает нас, прикрываясь иронией: «От потомков только этого и жди».
Потомки издали его книги, назвали его именем улицу, поставили памятник. И стараются сделать Уральск таким, каким его мечтал увидеть Никита Савичев.
