Крестный путь царской семьи
(Окончание. Начало в №№ 29-32)
В торжественных случаях королева Великобритании надевает диадему, украшенную множеством бриллиантов, которая, пишут знатоки, когда-то принадлежала русской императрице. Русские цари накопили столько золота и всяких драгоценностей, что сколько их ни растаскивали, хватило всем – и диктатуре пролетариата, и английским королям, и еще кое-что в Алмазном фонде и в Эрмитаже осталось. А диадема, возможно, досталась английской королеве по наследству – в свое время была подарена по-родственному матерью Николая Второго. Ведь за Марией Федоровной – своей теткой – английский король Георг Пятый корабль прислал. И вывез тетушку вместе с ее заветной шкатулкой.
И до сих пор где-то на шикарных аукционах или выставках появляются царские украшения.
Куда делось золото
Но никакое золото не спасло царскую семью от расправы. Императрица-мать долго не могла поверить, что ее Ники больше нет. А когда поверила – какая уж тут диадема. В Англии она надолго не задержалась, наверное, не могла простить племяннику предательство, уехала в родную Данию, там и умерла.
Исчезнувшее царское золото многим до сих пор не дает покоя, ведь в 1913 году Россия была на третьем месте в мире по золотому запасу. Часть была потрачена на вооружение армии в Первую мировую войну, а большую часть вывезли. По разным оценкам, за границей сейчас находится порядка 500 тонн золота, переправленного туда еще со времен царской России. Это кроме многочисленных объектов недвижимости, приобретенных во времена царствования Романовых.
В свое время «белые» переправили в Японию половину захваченного в Казани Колчаком золотого запаса царского и Временного правительств (порядка 100 тонн), чтобы японцы взамен выслали оружие и амуницию. Однако ни того, ни другого Белая армия так и не дождалась. И сколько ни пытались потом эмигранты предъявлять свои права на это золото, им каждый раз отказывали.
До сегодняшнего дня «золото Колчака» многим не дает покоя. Его все еще ищут в шахтах Сибири, на него претендуют казаки, подвергнувшиеся репрессиям со стороны советской власти.
Претендентов на царское золото – самозванцев, утверждающих, что они – чудом спасшиеся дети царя, за прошедшие сто лет было множество. Большевики ведь долго распространяли слухи, что дети императора живы, вот и пользовались этим всякие проходимцы и душевнобольные.
Лже-Анастасия
Больше всего желающих было назваться младшей из дочерей Романовых – Анастасией. О «чудесном спасении» великой княжны написаны книги, сняты фильмы и даже полнометражный мультфильм.
Почему именно Анастасия стала такой популярной среди самозванок? Произошло это благодаря женщине по имени Анна Андерсон, еще в 1920 году объявившей себя великой княжной, спасшейся от расстрела.
Дело было в Германии. Полицейский спас молодую женщину, пытавшуюся прыгнуть с моста. Она объяснила, что искала и нашла своих царственных родственников, но они ее не признали. Женщина действительно внешне походила на княжну, понимала русскую речь, а на теле у нее были многочисленные шрамы. Так началась эпопея некоей Анны Андерсон. Русские эмигранты стали посещать клинику, пытаясь понять, действительно ли неизвестная, страдающая потерей памяти, является дочерью императора.
При этом изначально говорили о том, что пациентка психлечебницы – не Анастасия, а Татьяна.
Большинство посетителей из числа тех, кто знал царских дочерей, были убеждены, что никакого отношения к детям Николая II неизвестная дама не имеет.
Зато обратили внимание на то, что «царевна» все схватывает на лету – после того как один посетитель, пытаясь напомнить ей о «царском прошлом», рассказывал ей эпизоды из жизни царских дочерей, следующему она передавала эти слова как собственные «воспоминания».
В 1922 году Анна Андерсон впервые открыто объявила себя Анастасией Романовой.
«Я была вместе со всеми в ночь убийства, и, когда началась резня, я спряталась за спиной моей сестры Татьяны, которая была убита выстрелом. Я же потеряла сознание от нескольких ударов. Когда я пришла в себя, то обнаружила, что нахожусь в доме какого-то солдата, спасшего меня. Кстати, в Румынию я отправилась с его женой, и, когда она умерла, решила пробираться в Германию в одиночку», — так рассказывала женщина о своем «чудесном спасении».
Рассказы Анны Андерсон, покинувшей клинику и нашедшей поддержку у тех, кто ей поверил, со временем менялись и были полны нестыковок. Несмотря на это, мнения на ее счет разделились: одни были убеждены, что Анна Андерсон – самозванка, другие также твердо настаивали, что она действительно Анастасия.
В 1928 году Анна Андерсон переехала в США, где стала активно бороться за признание себя Анастасией. В это же время появилась «Романовская декларация», в которой оставшиеся в живых члены русского императорского дома решительно открещивались от родства с ней.
Проблема, однако, заключалась в том, что из 44-х Романовых под этим документом подписались меньше половины. Некоторые Романовы упорно поддерживали Анну Андерсон, к ним примкнули Татьяна и Глеб Боткины, дети последнего лейб-медика двора, убитого вместе с царской семьёй. На кону стояло «царское золото» — заграничные сокровища Романовых, которые оценивали в десятки миллионов долларов. В случае успеха Анна Андерсон должна была стать их единственной наследницей. Другие не могли претендовать, так как официально царь не был признан умершим.
Судебный процесс «Анна Андерсон против Романовых» стартовал в Берлине в 1938 году и растянулся на несколько десятилетий. Это была череда тяжб, которая в 1977 году завершилась ничем. Романовым удалось доказать, что Анна Андерсон на самом деле полячка Франциска Шанцковская, работница берлинского завода взрывчатых веществ, и раны на ее теле были получены при взрыве на предприятии.
«Анастасий» среди самозванок было много – и крестьянки, открывшие «тайну» своим детям перед смертью, и пациентки психиатрических клиник, и ловкие мошенницы, порой вообще не имеющие никакого отношения к России. Последняя из лже-Анастасий ушла из жизни в 2000 году, однако некоторые из наследников этих женщин до сих пор бьются за признание себя Романовыми.
Были не только лже-Анастасии, но и лже-Ольги, и лже-Татьяны, и лже-Марии, но больше всего – лже-Алексеев.
Настоящая Анастасия умерла вместе со своей семьей 18 июля 1918 года. За месяц до этого – 18 июня – ей исполнилось семнадцать лет.
Они не расстались
Романовы были очень дружной семьей и очень любили друг друга. Если бы не принадлежность к династии – обычная семья. У всех были какие-то семейные прозвища. Анастасию, например, звали «швыбзиком» – за хулиганский нрав, и «кубышкой» за небольшой рост и склонность к полноте.
По традициям императорской семьи, в 14 лет каждый из детей, дочери в том числе, становился почётным командиром одного из российских полков. В 1915 году Анастасия стала почетным командиром Каспийского 148-го пехотного полка. Во время Первой мировой войны Анастасия вместе с сестрой Марией устраивали для раненых солдат концерты в госпиталях, читали им стихи, помогали писать письма домой.
Все юные Романовы увлекались фотографией, благодаря чему осталась масса разных снимков. Дурачились, позировали. Вот они на палубе императорской яхты «Штандарт», все в одинаковых матросских костюмах и с одинаковым суровым выражением на лицах, видимо, изображали «морских волков». А вот в Царском Селе, это самое начало их крестного пути, но они о нем еще не догадываются, лежат на каком-то сене, сложив руки на груди – шутки ради изображают мертвых? Они сейчас вскочат, взорвутся хохотом, а потом будут рассматривать фотографию и снова смеяться. А эту фотографию многие и вовсе считают страшным предзнаменованием. Сделано фото весной 1917 года. Дочери Николая II, уже отрекшегося от престола, переболели корью. Из-за высокой температуры и сильных лекарств у девочек стали выпадать волосы, и их обрили наголо. Алексей, который не заболел, настоял, чтобы его постригли так же, как сестер. И они сделали фото – закрылись черным полотнищем так, чтобы остались видны одни бритые головы. Как будто обезглавленные… Недаром первый следователь, ведущий дело о расстреле царской семьи, утверждал, что тела убитых Романовых были обезглавлены.
Сестры обожали единственного младшего брата, наперебой исполняли его желания, опекали его. Алексей записывал в своем дневнике, как не любит оставаться единственным мужчиной среди женщин, так надоели они ему своей заботой. Понятно, что мальчишество. А переживал даже за то, что не заболел, когда сестры болели. А как они жалели его за его болезнь, которая вызывала сильную боль, но переносил он ее мужественно.
Став арестантами, Романовы старались сделать свою жизнь как можно более достойной: пилили дрова, читали книги, женщины занимались рукоделием. Они даже ставили домашние спектакли в Ипатьевском доме!
Цареубийцы
В море крови вспыхнувшей вскоре гражданской войны не растворилась эта царственная кровь. Многие считают – это была расплата за убийство царя и его семьи. Их убийц настигла кара – если не на Земле, то на Небесах. Официально считается, что цареубийц было пятеро. Руководил всем Яков Юровский, комендант «Дома особого назначения». Ему помогали Григорий Никулин, Михаил Медведев-Кудрин из областной ЧК, военком Петр Ермаков и начальник охраны Павел Медведев. На самом деле расстрельщиков было больше. Как сложилась их жизнь после?
Юровский стал главой Уральской ЧК, работал в валютном отделе Наркомата, замдиректора завода «Красный богатырь», директором политехнического музея. Несчастья начались в 1935 году – арестовали дочь, сослали в Карлаг, внучки умерли в младенчестве, четыре внука погибли от разных несчастных случаев (а может, и не случаев?). Сам Юровский скончался в Кремлевской больнице в 1938 году от язвы желудка.
Сотрудник областной ЧК Григорий Никулин до последнего момента не знал, что ему предстоит участвовать в расстреле. За два дня до него Никулин вырезал для царевича дудочку из дерева и научил его играть «Во саду ли, в огороде». Вроде бы, не смог стрелять в Алексея.
Свое участие в расстреле потом не афишировал, сделал карьеру, был начальником знаменитого МУРа, работал наркомом тяжелой промышленности. Никулин умер в 1965 году. За год до этого дал интервью советскому радио, в котором рассказал подробности расстрела царской семьи и назвал действия чекистов «гуманными».
В отличие от Никулина, Ермаков не просто не скрывал своего участия в расстреле царской семьи, но даже читал об этом лекции и имел за это поощрение от начальства. В воспоминаниях охранник царской семьи Стрекотин указывает именно на Ермакова, как на того, кто добивал штыком еще живых Романовых.
Неграмотному алкоголику Ермакову, как участнику такого важного революционного действа, пытались найти хорошее место.
Сначала он работал сотрудником органов в Омске, затем в Челябинске и Екатеринбурге. В 1927 году стал инспектором уральских тюрем. Эта профессия ему давалась легко. В 1935 году Никулин стал членом Научного общества при Свердловском областном музее революции. Этот убийца царской семьи дожил до 1952 года, пока не скончался от рака в больнице, которая находилась напротив Ипатьевского дома. Сохранились воспоминания старожилов города, которые видели его в конце жизни на церковной паперти: Ермаков просил милостыню.
Павел Медведев пережил своих жертв всего на год. Колчаковцы взяли его в плен, допросили, он отрицал свое участие в расстреле царской семьи, но его все равно оставили в Екатеринбургской тюрьме до окончания расследования. Он умер от тифа.
Медведев-Кудрин хвастался, что именно он убил царя: выстрелил, не дожидаясь, когда Юровский повторит приговор. О 20 годах его жизни после расстрела ничего не известно, однако в 1938 году он служил в НКВД. Во времена Хрущева получал персональную пенсию, перед смертью завещал главе СССР браунинг, из которого расстреливал царскую семью.
За 27 лет до этого…
Где сейчас хранится этот браунинг, не знаю. Но в нашем музее хранится вещь более значимая и самая что ни на есть мирная – молоток, которым будущий император Николай Второй в 1891 году заложил первый камень в фундамент храма Христа Спасителя – нашей Золотой церкви. В том году 23-летний цесаревич совершал кругосветное путешествие и на обратном пути посетил Уральск, который готовился праздновать 300-летие служения Уральского казачества Вере, Царю и Отечеству. К приезду цесаревича построили триумфальную арку – величественное сооружение, которое снесли после революции. Дочь тогдашнего атамана Шипова, уже в эмиграции, подробно описала, как готовились к приезду высоких гостей, какую программу для них приготовили.
«К полудню Наследник и его свита были в Уральске, – писала Наталья Шипова. – Запылённые нашей степной пылью, уставшие от дороги, но счастливые, после долгого путешествия, … вошли они в приготовленный и по-царски убранный атаманский дом.
На улицах при проезде, конечно, стояла тысячная толпа, неслось и перекатывалось русское «ура», но порядок, слава Богу, ничем нарушен не был. Нам сообщено было прискакавшим ординарцем, что, отдохнув, вечером, наследник цесаревич со свитою приедет к нам на дачу. В нашем парке, на берегу реки, раскинут был большой шатёр и в нём был сервирован чай, фрукты и всякие прохладительные напитки. Наш толстый буфетчик, Осип Иванович, сознавая, что и на него что-то возложено, важно разгуливал около стола, отдавая другим лакеям какие-то приказания. Он всегда был очень хорошим буфетчиком, и в Петербурге его всегда звали служить на придворных балах.
Около девяти часов вечера наследник цесаревич, с моим отцом и свитой, подъехал к нашей даче».
Шипова описывает, каким веселым и простым в обращении был Николай. «Наследник цесаревич был очень в духе; как сейчас вижу его молодое жизнерадостное лицо, добрый смеющийся взгляд его карих глаз и вьющиеся баки на загорелых щеках. Помню, что он довольно долго, стоя на балконе, разговаривал с моею матерью, а отец тут же рядом о чём-то говорил с кн. Барятинским. Наконец, моя мать сказала: – Да, что же мы стоим, ваше императорское высочество? Садитесь, пожалуйста. Наследник показал головою на моего отца и ответил: – Я не могу сесть, раз генерал стоит». Воинским званием Николай был ниже атамана и потому так сказал.
Показали ему скачки. «Я никогда не забуду этого эффектного и красивого парада. Казаки, одетые с иголочки, в своих мохнатых папахах, на крепко сбитых, выносливых, чисто военных лошадях, с пиками в руках, двигались рядами, как стройный лес. Самый строгий военный критик, мне кажется, не мог придраться к их военной выправке и дисциплине. Мощное – здравия желаем, ваше императорское высочество! – дружно катилось по уральским степям.
Наследник цесаревич был, видимо, приятно поражен этой картиной мощи нашего казачества. После обычного прохода всякими аллюрами, была, конечно, показана казачья джигитовка, которую цесаревич, несомненно, видал и раньше в манеже, но которая в степи приобретает свой особый колорит и стихийность. Высокий гость весело и радостно благодарил за парад, и также весело и радостно гудело в ответ казачье русское «ура».
После джигитовки были скачки, за которыми наследник цесаревич следил с большим интересом. Скакали казаки и скакали киргизы, которые также очень спортивны: среди них были замечательные наездники».
Показал Шипов Наследнику свою ферму, где впервые в наших краях построил оросительную систему, и цесаревич посадил там дуб (интересно, жив ли он до сих пор?). Вечером на атаманской даче в нашем парке был прием и пел молодой Шаляпин с «малороссийской труппой». Концерт затянулся до двух часов ночи, немолодая свита Николая устала, но он не хотел уходить из нашего парка, от нашего Чагана, от гостеприимной дачи.
«Помню, как князь Барятинский, безумно уставший и со страшной головной болью, попросил мою мать намекнуть об этом цесаревичу.
– А то ведь он неутомим, – прибавил Барятинский, – а завтра опять рано вставать, программа на завтра большая», – пишет Шипова.
На балу в Казачьем собрании Николай без устали танцевал с дочерьми Шипова, и их мать – урожденная Ланская, дочь Натальи Николаевны Гончаровой – просила его меньше обращать внимание на ее дочерей – «вы их видите в Петербурге», а приглашать казачек, ведь всем хотелось потанцевать с будущим императором.
Конечно, устроили для Наследника показательную плавню на Урале в Ханской роще. «Казаки сговорились заранее: выезжали сразу по две будары и тут же закидывали сети для лова, – вспоминала Шипова. – Картина была замечательная, и по красоте, и по оригинальности приёмов. Через час рыбы было наловлено огромное количество и можно было наблюдать, что содержит, в смысле природного богатства, только одна наша река. Наследник был в восторге и громко выражал свое одобрение.
По окончании плавни для всего мобилизованного казачества был сервирован завтрак на открытом воздухе, на лужайке, на берегу реки.
Как сейчас, вижу эти бесконечные длинные столы, покрытые белыми скатертями. У каждого был свой прибор, с красивым стаканом, в память посещения наследником цесаревичем Уральска. Поблагодарив казаков за плавню, цесаревич, в сопровождении моего отца и своей свиты, подошел к одному из приготовленных столов; загремел казачий духовой оркестр, чередуясь с песенниками. Я думаю, что наследник цесаревич никогда так близко не соприкасался со своим народом, со своим казачеством. В воздухе чувствовался в этот день какой-то особенный подъём и энтузиазм.
Помню, что один казак написал к приезду августейшего казака красивые патриотические стихи и принес их моему отцу. Отец приказал песенникам их разучить и спеть во время завтрака. В памяти осталось окончание стихотворения:
И ныне, как встарь,
Присяга и царь
Два слова заветные будут.
Ты, наш Николай,
Отцу передай:
Уральцы тех слов не забудут!
Эти слова неслись над простором реки, гудели, как страшная клятва в сводах старого парка…
Когда произнесены были тосты за государя императора, государыню императрицу, цесаревича и всю царскую семью, грянул гимн, сопровождаемый дружным «ура!». Наследник цесаревич, в свою очередь, встал и поднял бокал за свое Уральское доблестное казачество. По окончании завтрака, под звуки гимна, он хотел было сесть в коляску, чтобы ехать в Уральск, но тут вся эта многотысячная казачья толпа кинулась к экипажу, выпрягла лошадей и, на своих плечах, донесла коляску с наследником цесаревичем до самого Уральска.
У цесаревича на глазах были слезы от умиления, мой отец также плакал… Вся эта вперед несущаяся огромная толпа, эти бородатые лица с возбужденными глазами, эти вверх летящие мохнатые шапки, это многотысячное русское «ура», – все это представляло собою воистину особенную и трогательную картину… Вот когда, действительно, был царь и народ…».
Народ, который потом допустил то, что случилось…
Вспоминал ли Николай в Ипатьевском доме об этом порыве верноподданнических чувств уральских казаков, об этой клятве? Прощаясь с Уральском он сказал: «Я никогда не забуду тех дней, которые я здесь провел, и те минуты, которые вы заставили меня пережить».
Еще один момент, связавший два этих диаметрально противоположных события – радостного и трагического. В парке, рассказывая атаману Шипову о своем путешествии, Цесаревич рассказал о нападении на него в Японии – когда ему чуть не проломили голову самурайским мечом. Шипова вспоминала, что, рассказывая об этом эпизоде, Николай, дотронувшись до раны, «очень добродушно сказал: «Мои друзья японцы…».
Через много лет костная мозоль, образовавшаяся на черепе от этой раны, поможет опознать останки Николая Второго…
