Уроки «истории» Пушкина
Шестого июня день рождения Пушкина. Перечитала «Историю Пугачёвского бунта» и поразилась, как похожи смуты, бунты, революции и «майданы» всех времён и народов. Почти двести пятьдесят лет прошло, несколько государственных формаций сменилось, а предпосылки зарождения и механизм распространения смуты по сути остался тот же самый: недовольство народа, равнодушие властей, вера в доброго царя-батюшку, явление предводителя и слабость власти, недооценившей угрозу.
В конце своего труда Пушкин делает вывод:
«Разбирая меры, предпринятые Пугачёвым и его сообщниками, должно признаться, что мятежники избрали средства самые надежные и действительные к достижению своей цели. Правительство со своей стороны действовало слабо, медленно, ошибочно». (Совсем, как Янукович на Украине. Прояви он в свое время большую решительность, не шла бы там сейчас гражданская война и не погибло бы столько людей).
Пушкин работал в царских архивах, перечитал кучу разных документов, протоколов допросов, свидетельств очевидцев и участников тех событий. Возражая на упрек критика, писал, что если бы он использовал все акты, которые перечитал, то не хватило бы и десяти томов.
«История» написана кратко – простым ясным языком, на основе одних только фактов. В историческом труде Пушкин старался избегать эмоций, но временами не мог сдержаться – так его возмущали кровавые подробности этого бунта.
Явление Пугачёва на Яике как будто не было случайным. И в пушкинские времена была и такая версия: Пугачёва для смуты подослали враги России, которая в то время вела войну с Турцией – чтобы отвлечь силы, ослабить. «В Европе принимали Пугачёва за орудие турецкой политики. Вольтер писал Екатерине: «По-видимому, это кавалер де Тотт устроил этот фарс». Екатерина это не признавала или не хотела признавать. Этим отчасти объясняется медлительность власти: не привлекать большого внимания к внутренней проблеме государства.
Сам Пушкин мысли о внешнем влиянии нигде не высказывает, но на нее наталкивают факты. «Сей бродяга был Емельян Пугачёв, донской казак и раскольник, пришедший с ложным письменным видом (то есть с поддельными документами – Н.С.) из-за польской границы».
Кроме того ему помогают бежать из казанской тюрьмы. С какой стати кто-то освобождает неизвестного каторжника?
«Однажды он под стражею двух гарнизонных солдат ходил по городу для собирания милостыни. У Замочной решетки (так называлась одна из главных казанских улиц) стояла готовая тройка. Пугачёв, подошед к ней, оттолкнул одного из гарнизонных солдат, его сопровождавших; другой помог колоднику сесть в кибитку и вместе с ним ускакал по городу».
Позже Пугачёв объяснит, что солдат был подкуплен неизвестным купцом за 700 рублей для его освобождения. Деньги по тем временам огромные. Кому-то это было нужно?
Почва для бунта на Яике была подходящая: в народе давно зрело недовольство. А яицкие казаки только что жестоко усмиренные после очередного своего мятежа «супротив штата», только и ждали своего часа.
И вот появляется на хуторе Шелудякова неизвестный человек с черной бородой, старовер, которых здесь испокон веков принимали, как родных, косит сено, шьет казачке черевички и поначалу подговаривает казаков бежать в Турцию (это в страну, которая воюет с Россией).
«Но яицкие заговорщики слишком привязаны были к своим богатым, родимым берегам. Они вместо побега положили быть новому мятежу. Самозванство показалось им надежною пружиною. Для сего нужен был только пришлец, дерзкий и решительный, еще неизвестный народу. Выбор их пал на Пугачёва. Им нетрудно было его уговорить. Они немедленно начали собирать себе сообщников».
Как и сегодня, основная «протестная масса» того времени – это сельские жители, они легче поддаются на агитацию и провокации, и вообще будоражить народ по хуторам и аулам проще и безопаснее. Тем более, что беглого каторжника искали, и он скрывался то на одном хуторе, то на другом, «час от часу умножая свою шайку».
Сбежал Пугачёв из казанской тюрьмы 19 июня 1773-го года, а уже в сентябре по всему Яику пронеслась весть: слухи о смерти императора Петра Третьего ложны, он жив и скрывается у них здесь, на Яике.
«В городе все пришло в смятение. Недавно усмиренные жители начали перебегать на сторону новых мятежников».
Еще одно «надежное средство» к достижению цели была ставка на то, что яицкие казаки были сплошь староверами, Пугачёв – тоже, и он обещал казакам «пожаловать их крестом и бородою, реками и лугами, деньгами и провиантом, свинцом и порохом и всякою вольностию».
«Зло, никем не преграждённое…»
И вот уже его встречают по станицам с хлебом-солью, тысячами переходят на его сторону. С теми, кто пытается этому противодействовать, жестоко расправляются.
«Пугачёв усиливался: прошло две недели со дня, когда явился он под Яицким городком с горстью бунтовщиков, а уж он имел до трех тысяч пехоты и конницы и более двадцати пушек. Семь крепостей были им взяты или сдались ему. Войско его час от часу умножалось неимоверно».
Что это были за «крепости», Пушкин потом описал в «Капитанской дочке». Помните, как поражен был герой повести Гринёв, увидев жалкий деревянный забор и плетень с двумя древними пушками? Самыми верными в этих «крепостях» были престарелые солдаты, а молодые, да если еще из казаков, изменяли присяге с ходу и с радостью присоединялись к бунтовщикам.
Станицу Нижнеозёрную защищал один ее комендант Харлов с несколькими старыми солдатами. Пугачёвцы быстро захватили крепость, израненный Харлов хотел от них откупиться, отдал им все свое имущество, но на площади уже поставили виселицу. «Перед ней сидел Пугачёв, принимая присягу от жителей и гарнизона. К нему привели Харлова, обезумленного от ран и истекающего кровью. Глаз, вышебленный копьем, висел у него на щеке. Пугачёв велел его казнить». Вместе с ним казнили еще нескольких человек, отказавшихся приносить присягу и целовать Пугачёву руку.
Из Нижнеозёрной Пугачёв пошел на Татищеву крепость. Сюда накануне Харлов отправил свою молодую жену, дочь коменданта этой крепости полковника Елагина. Крепость была укреплена бежавшим от Пугачёва отрядом Билова и казалась хорошо защищенной. Подъехав к крепости, бунтовщики стали проводить агитационную работу: уговаривали гарнизон «не слушаться бояр» и сдаться. А потом подожгли сено вокруг деревянных укреплений, те загорелись, солдаты бросились тушить огонь, и мятежники, воспользовавшись этим, захватили крепость с другой стороны. (Военной смекалкой Пугачёва восхитится потом сам Суворов. Ну, прямо, как будто он где-то обучение проходил, как «майданы» устраивать, и «крепости» поджигать).
Солдаты сдались, раненый Елагин и Билов сопротивлялись отчаянно. Зверства, которые творили пугачевцы, ужасающи.
«Билову отсекли голову. С Елагина, человека тучного содрали кожу; злодеи вынули из него сало и мазали им свои раны. Жену его изрубили. Дочь их, накануне овдовевшая Харлова, приведена была к победителю, распоряжавшемуся казнию ее родителей. Пугачёв поражен был ее красотой и взял несчастную к себе в наложницы, пощадив для нее семилетнего ее брата. Вдова майора Веловского, бежавшая из Россыпной, тоже находилась в Татищевой; ее удавили. Все офицеры были повешены. Несколько солдат и башкирцев выведены в поле и расстреляны картечью. Прочие острижены по-казацки и присоединены к мятежникам. Тринадцать пушек достались победителю».
Пугачевское войско было многонациональным.
«С каждым днем силы Пугачёва увеличивались. Войско его состояло уже из 25 тысяч; ядром оного были яицкие казаки и солдаты, захваченные по крепостям, но около их скопилось неимоверное множество татар, башкирцев, калмыков, бунтующих крестьян, беглых каторжников и бродяг всякого рода. Вся эта сволочь была кое-как вооружена, кто копьем, кто пистолетом, кто офицерскою шпагою. Иным розданы были штыки, наткнутые на длинные палки, другие носили дубины».
Пугачёв пытался склонить на свою сторону Нурали-хана, но тот переслал оренбургскому губернатору письмо самозванца со словами: «Мы, люди, живущие в степях, не знаем, кто сей, разъезжающий по берегу: обманщик ли или настоящий государь? Посланный от нас воротился, объяснив, что того разведать не мог, а что борода у того человека русая». Между тем, Нурали вошел в дружеские сношения с самозванцем, продолжая уверять в своем усердии императрицу, а киргизцы начали готовиться к набегам», – пишет Пушкин.
Власть проигрывала Пугачёву и в том, что сегодня называют «информационной войной». Манифесты неграмотного Пугачёва, которые он рассылал по городам и весям, были написаны ярким, эмоциональным и доступным простому народу языком. Царские чиновники писали свои «увещевательные» грамоты таким непонятным, сухим, канцелярским стилем, что простые люди их не понимали. Запоздалые меры приняла и императрица, пообещав награду за голову Пугачёва.
Не все чиновники вели себя трусливо и нерешительно. Мужество и смекалку проявили генерал Бибиков, Державин. Бибиков писал Фонвизину: «Пугачёв не что иное, как чучело, которым играют воры, яицкие казаки; не Пугачёв важен, важно общее негодование». Державин, узнав, что «множество народа собралось в одной деревне с намерением идти служить у Пугачёва, приехал с двумя казаками прямо к сборному месту и потребовал у народа объяснения. Двое зачинщиков выступили из толпы и стали объяснять ему свое намерение, подступая с угрозами. Народ уже готов был остервениться. Но Державин строго на них прикрикнул и велел своим казакам вешать обоих зачинщиков».
«Вот какие люди колебали государством!»
Правительственные войска были разобщены, нерешительны, офицеры боялись измены своих солдат.
«Положение дел было ужасно. Общее возмущение башкирцев, калмыков и других народов, рассеянных по тамошнему краю, отовсюду пресекало сообщение. Войско было малочисленно и ненадежно. Начальники оставляли свои места и бежали, завидя бащкирца с сайдаком или мужика с дубиною. Селения были пусты, главные города в осаде, другие заняты шайками бунтовщиков, заводы разграблены и выжжены, чернь везде волновалась и злодействовала. Войска, посланные со всех концов государства, продвигались медленно. Зло, ничем не прегражденное, разливалось быстро и широко».
Пугачёв с мятежниками захватывал все новые города и селения, оставляя после себя пепелища, виселицы, горы трупов. Пушкин пишет, что ставка Пугачёва в Бердах стала «вертепом убийств и распутства».
«Лагерь был полон офицерских жен и дочерей, отданных на поругание разбойникам. Казни происходили каждый день. Овраги около Берды были завалены трупами расстрелянных, удавленных, четвертованных страдальцев. Шайки разбойников устремлялись во все стороны, пьянствуя по селениям, грабя казну и достояние дворян. Разбойник Хлопуша, из-под кнута, клейменный рукой палача, с ноздрями, вырванными до хрящей, был любимцем Пугачёва. Стыдясь своего безобразия, он носил на лице сетку или закрывался рукавом. Вот какие люди колебали государством!»
Мятежники грабили не только дворян, но и крестьян, разоряли и оскверняли церкви, снимали с икон оклады. У Пушкина в «Примечаниях к Истории Пугачёвского бунта» на десятках страниц перечисляются имена «убитых до смерти» – вместе с женами, детьми и всеми домочадцами – их были тысячи. И только когда Пугачёв собрался идти на Москву, когда осажденные правительственные гарнизоны и население в Оренбурге и Яике умирали от голода, наконец, поняли, как велика угроза трону и государству. С театра военных действий был наконец отозван Суворов. Но его вмешательство не понадобилось: стоило войскам произвести решительные и слаженные действия, как бунтовщики стали бежать и толпами сдаваться властям. Пушкин много раз в своем историческом труде называет бунтовщиков и самого Пугачёва «сволочью».
Он знал, что они еще хуже, чем сволочь. Пугачёв берет в наложницы Харлову, которая соглашается на это ради маленького брата. Но через какое-то время казаки стали «ревновать» ее к своему предводителю. «Она встревожила подозрения ревнивых злодеев, и Пугачёв, уступив их требованию, предал им свою наложницу. Харлова и ее семилетний брат были расстреляны. Раненные, они сползлись друг с другом и обнялись. Тела их, брошенные в кусты, оставались долго в том же положении».
Подлее поступка и вообразить трудно.
Это не единственный низкий и отвратительный поступок Пугачёва, который приводит Пушкин в «Истории». Также легко он отдает казакам своего любимца – писаря Кармицкого, подло расправляется со своим другом Лысовым, с которым перед этим пил вино. И все – из-за страха. Пугачёв в случае поражения собирался бежать, бросив своих сподвижников, а казаки собирались «предать его в руки правительства и тем заслужить себе помилование». Что они и сделали.
«Скоро настала весенняя оттепель, реки вскрылись, и тела убитых под Татищевой поплыли мимо крепостей. Жены и матери стояли у берега, стараясь узнать между ними своих мужей и сыновей. В Озёрной старая казачка каждый день бродила над Яиком, клюкою подгребая к берегу плывущие трупы и приговаривая: «Не ты ли мое детище? Не ты ли мой Стёпушка? Не твои ли черные кудри свежа вода моет?» – и, видя лицо незнакомое, тихо отталкивала труп».
А скоро по всей стране появились новые виселицы – теперь вешали бунтовщиков.
«Но нет худа без добра. Пугачёвский бунт доказал правительству необходимость многих перемен», – такими словами 180 лет назад закончил Пушкин свой труд.
