Хуже смерти
Под таким заголовком 14 июля 1942 года была опубликована статья в газете «Красная звезда». В ней говорилось о зверствах фашистов по отношению к пленным. «Вчерашнее поле сражения немцы превращают в арену пыток для попавших в их руки мирных жителей, раненых и захваченных в плен красноармейцев. Кажется, что не наступление солдат и офицеров регулярной армии идет сейчас на фронте, а разбойничий налет банды убийц и истязателей. Они вооружены современной боевой техникой, овладели искусством ведения войны, но это не люди, не воины, а варвары, стремящиеся залить кровью весь мир и упивающиеся своими преступлениями».
Далее в статье говорилось о том, что фашистская армия не признает никаких международных законов отношения к пленным, если этот пленный – советский человек. «Каждый день приносит новые факты нечеловеческих мучений, каким подвергают немецкие солдаты и офицеры наших бойцов. Обезоруженные, обессилевшие от ран и лишений люди становятся объектом самых утонченных пыток и расстреливаются без всякого повода, без всякой вины. Советский боец, попавший в плен к немцам, проходит крестный путь невыразимых мук и, в конце концов, погибает под ножом палача или от голода и болезней в страшных застенках, именуемых «немецкими лагерями для военнопленных». Фашисты заживо сжигают наших бойцов на кострах, ломают им кости, вырезают на теле пятиконечные звезды, режут их на куски. Трупы дохлых лошадей, бурда из гнилой капусты – вот в лучшем случае пища, которую бросают немцы пленным. Только на днях бежавший из фашистского плена сержант Иван Иванович Юдин рассказал о расстреле 150 пленных на пути из села Николаевка под Таганрогом в село Степановка. В Харькове немецкие офицеры привязали 30 тяжелораненых красноармейцев и командиров к столбу на Лысой горе и на теле несчастных показывали солдатам приемы штыкового боя.
Неопровержимыми документами доказано, что эти зверства не являются результатом произвола единичных солдат и офицеров, а предписаны германским командованием. Германская армия сверху донизу — от ее главнокомандующего Гитлера до рядового солдата — повинна в бесчеловечном отношении к советским военнопленным. От имени палача Гитлера издан изуверский приказ верховного командования германской армии, в котором говорится: «Всякая человечность по отношению к военнопленному строго порицается. Германский солдат всегда должен давать почувствовать пленному свое превосходство…» И фашистские мерзавцы дают «чувствовать свое превосходство» штыком, огнем, пулей…»
В статье приводятся свидетельства вырвавшихся из фашистского плена, дневники убитых и взятых в плен немецких солдат, которые «обычно пытаются свалить всю вину на командование, эсэсовцев, офицеров». Но эти приказы находят ревностных исполнителей. «Циничные строки из дневника немецкого ефрейтора: «Трое пленных. Они забиты до смерти.
Нельзя думать, что это жестоко. Таков приказ командования. Мы выполняем его не без удовольствия». Мы запомним наглое признание из дневника другого мерзавца, убитого на Калининском фронте, унтер-офицера Гельмута Герхольда из 10-й роты пехотного полка 256-й немецкой стрелковой дивизии: «Наш взвод должен зажечь деревню. При огне мы могли лучше все разглядеть. Своим автоматом я уложил 4 русских. Из сарая вытащил трех русских. Двоих сейчас же расстрелял. Третьего послал к командиру взвода, по пути он был расстрелян другими. Потом в присутствии командира взвода расстрелял еще трех раненых русских».
Нынешние либералы, конечно, скажут – пропагандистская статья, чтобы солдаты сражались до последнего и в плен не сдавались. Ну, а куда деться от статистики, от фактов, которые рассматривались Нюрнбергским трибуналом?
В Великой Отечественной войне погибли миллионы советских военнопленных. Немецкий историк Штрайт называет цифру в 3,3 миллиона человек, из них около 2 миллионов умерли до февраля 1942 года. Американский исследователь А. Даллин называет в своей монографии цифру 3,7 миллиона человек.
Конвенция – не для советских
Всего в плену находилось, по одним данным, около шести миллионов военнопленных из СССР, по другим – 4-4,5 миллиона человек. Столь значительную разницу обычно объясняют тем, что немцы причисляли к военнопленным людей из ополчения, партийных работников, гражданских мужчин, в которых подозревали переодетых красноармейцев.
В среднем, в течение первых семи месяцев войны, в немецком плену в месяц умирало около 350-450 тысяч советских военнопленных.
На Нюрнбергском процессе генерал-полковник А. Йодль так объяснял гибель огромного количества военнопленных, захваченных под Вязьмой: «Они питались буквально корой и корнями деревьев, так как отошли в непроходимые лесные массивы, и попали в плен уже в таком истощении, когда они были едва ли в состоянии передвигаться. Было просто невозможно их везти… Поблизости не было мест для их размещения».
Однако объяснять «изначальной истощенностью» массовые смерти советских пленных немцам удавалось не всегда. Почему-то потери среди американских и британских пленных были намного меньше. В 1940 году в плен захвачено около полутора миллионов французских военнослужащих. Из них погибли около 40 тысяч человек (около 3%, при том, что потери советских военнопленных превышали 50%).
Били, насиловали, убивали
Но еще страшнее было положение попавших в плен женщин-военнослужащих.
Во время Великой Отечественной в рядах Красной Армии сражалось более 800 тысяч женщин, только из нашего Уральска на фронт ушли более трехсот девушек. Попасть в плен для них было страшнее смерти. Немцы приравнивали советских медсестер, разведчиц, снайперов к партизанам и не считали их военнослужащими. Поэтому германское командование не распространяло на них даже те немногие международные правила обращения с военнопленными, которые действовали в отношении советских солдат-мужчин. Многие советские женщины, служившие в Красной Армии, готовы были покончить с собой, чтобы не попасть в плен. Насилие, издевательства, мучительные казни – такая судьба ждала большую часть пленных медсестер, связисток, разведчиц. Лишь немногие оказывались в лагерях военнопленных, но и там их положение зачастую было даже хуже, чем у мужчин-красноармейцев.
В материалах Нюрнбергского процесса сохранился приказ, действовавший на протяжении войны: расстреливать всех «комиссаров, которых можно узнать по советской звезде на рукаве и русских женщин в форме».
Расстрел чаще всего завершал череду издевательств: женщин избивали, жестоко насиловали, на их телах вырезали ругательства. Тела нередко раздевали и бросали. В книге израильского историка Арона Шнеера приведено свидетельство немецкого солдата Ганса Рудгофа, который в 1942 году увидел мертвых советских санитарок: «Их расстреляли и бросили на дорогу. Они лежали обнаженные».
Светлана Алексиевич в книге «У войны не женское лицо» цитирует воспоминания одной из женщин-военнослужащих. По ее словам, они всегда держали для себя два патрона, чтобы застрелиться, а не попасть в плен. Второй патрон – на случай осечки. Эта же участница войны вспоминала, что произошло с пленной девятнадцатилетней медсестрой. Когда ее нашли, у нее была отрезана грудь и выколоты глаза: «Ее посадили на кол… Мороз, и она белая-белая, и волосы все седые». В рюкзаке у погибшей девушки были письма из дома и детская игрушка.
Известный своей жестокостью обергруппенфюрер СС Фридрих Еккельн приравнивал женщин к комиссарам и евреям. Всех их, согласно его распоряжению, полагалось допрашивать с
пристрастием и затем расстреливать.
В лагере
Тех женщин, кому удавалось избежать расстрела, отправляли в лагеря. Там их ожидало практически постоянное насилие. Особенно жестоки были полицаи и те военнопленные-мужчины, которые согласились работать на фашистов и перешли в лагерную охрану. Женщин часто давали им «в награду» за службу.
В лагерях зачастую не было элементарных бытовых условий. Заключенные концлагеря Равенсбрюк старались по возможности облегчить свое существование: голову мыли выдававшимся на завтрак эрзац-кофе, сами тайно вытачивали себе расчески.
В Равенсбрюке женщины-военнопленные шили обмундирование для немецких войск, работали в лазарете. В апреле 1943 года там произошел и знаменитый «марш протеста»: лагерное начальство хотело наказать непокорных, которые ссылались на Женевскую Конвенцию и требовали обращения с ними как с военнослужащими, попавшими в плен. Женщины должны были маршировать по территории лагеря. И они маршировали. Но не обреченно, а чеканя шаг, как на параде, стройной колонной, с песней «Священная война». Эффект от наказания получился обратным: женщин хотели унизить, а вместо этого получили свидетельство непреклонности и силы духа.
В 1942 году под Харьковом в плен попала санитарка Елена Зайцева. Она была беременна, но скрыла это от немцев. Ее отобрали для работы на военном заводе в городе Нойсен. Рабочий день длился 12 часов, ночевали в цехе на деревянных нарах. Кормили пленных брюквой и картошкой. Трудилась Зайцева до родов, ребенка помогли принять монахини из расположенного недалеко монастыря. Новорожденную отдали монахиням, а мать вернулась на работу. После окончания войны матери и дочери удалось воссоединиться. Но таких историй со счастливым концом немного.
Сожгли в крематории заживо
Только в 1944 году вышел специальный циркуляр начальника полиции безопасности и СД об обращении с военнопленными-женщинами. Их, как и других советских пленных, надлежало подвергнуть полицейской проверке. Если выяснялось, что женщина «политически неблагонадежна», то статус военнопленной с нее снимался, и ее передавали полиции безопасности. Всех остальных направляли в концлагеря. Фактически это был первый документ, в котором женщин, служивших в Красной Армии, уравнивали с военнопленными-мужчинами.
«Неблагонадежных» после допросов отправляли на казнь. В 1944 году в концлагерь Штуттгоф доставили женщину-майора. Даже в крематории над ней продолжали издеваться, пока она не плюнула немцу в лицо. После этого ее живой затолкали в топку.
Бывали случаи, когда женщин отпускали из лагеря и переводили в статус гражданских рабочих. Но сложно сказать, каков был процент действительно отпущенных. Арон Шнеер замечает, что в карточках многих военнопленных-евреек запись «отпущена и направлена на биржу труда» на самом деле означала совсем иное. Их формально отпускали, но на самом деле переводили из шталагов в концлагеря, где и казнили.
Некоторым женщинам удавалось вырваться из плена и даже вернуться в часть. Но пребывание в плену необратимо их меняло. Валентина Костромитина, служившая санинструктором, вспоминала о своей подруге Мусе, побывавшей в плену. Она «страшно боялась идти в десант, потому что была в плену». Ей так и не удалось «переступить мостик на причале и взойти на катер».
Немалое количество советских женщин-военнопленных после лагерей не могло иметь детей. Нередко над ними ставили эксперименты, подвергали принудительной стерилизации.
