Фамильный рок
(Продолжение. Начало в № 47)
Новогеоргиевка. Большой населенный пункт в Приморском крае, на самой границе с Маньчжурией. На западе страны в самом разгаре была война, а тут, на противоположном ее конце, кажется, все делалось для того, чтобы ничто не омрачало спокойного течения жизни. Хотя враг находился совсем рядом. За речкой. Она прозывалась Раздольной, но была очень узкой, и не раз случалось так, несмотря на запрет, когда к ней с одной стороны подойдет кто-нибудь из наших солдат, а с другой – японец в своей неприметной темной форме. Они постоят, покосятся друг на друга, потом ополоснут руки в холодной и быстрой воде и молча разойдутся по своим местам. И так, буднично и размеренно, военная служба в Новогеоргиевке и окрестностях продолжалась изо дня в день, из года в год.
Однако где-то в самых верхах никаких иллюзий не питали и, видимо, считали, что воевать с милитаристской Японией рано или поздно все же придется.
Володя Иванов и шестеро его земляков, которых в одно время с ним забрали в армию из Камышлака, попали в одну роту, пулеметную, ею командовал старший лейтенант Попов, он был из бывших фронтовиков. Молодые люди сами попросили, чтобы их ни в коем разе друг с другом не разлучали, а предоставили возможность служить в одном подразделении.
Так случилось, что на первых порах непосредственным его командиром в отделении будет однофамилец – сержант Иванов. Он тоже из старослужащих. Лет на десять была у него разница в возрасте с подчиненными, и к ним он относился почти по-отечески. Был в меру строг, доброжелателен, служака еще тот, и никогда окружающие не замечали от него грубости, хамства. Владимир многому научился от командира, и это здорово помогло ему позже, когда, окончив сержантскую школу, он сам примет на себя командование подразделением.
Практически каждый день в части проходили занятия по повышению боевого мастерства личного состава. Надо было, например, за считанные секунды разобрать и собрать замок легендарного пулемета «Максим». Притом – с закрытыми глазами. У рядового Иванова неизменно был один из лучших результатов в роте.
В стрельбе из боевого оружия упражнялись на специальной площадке в сопках. Мало было просто поразить цель, следовало попасть в движущуюся. В остальное время несли дежурство на самой границе – в дзотах, капитальных сооружениях из бетона. В каждом дзоте имелось по три пулемета, по три боевых расчета. Этими опорными пунктами, если бы захотел противник, не так-то легко было овладеть. Даже в том случае, когда у него в руках оказался бы один из дзотов, он попал бы под сокрушительный огонь соседних.
На построениях из-за своего небольшого росточка Иванов всегда оказывался последним, замыкающим в ряду, и во время учений, когда приходилось таскать на себе тяжелый пулемет, ему доверяли в лучшем случае только коробку с боеприпасами. И вот с некоторых пор командир роты старший лейтенант Попов взял за правило вытворять с ним такую шутку. Когда он появлялся в казарме, то сразу кричал: «Рядовой Иванов, ко мне!» Тот быстро подходил к командиру и докладывал: мол, такой-то боец прибыл по вашему приказанию… В ответ же слышал зычное: «Встать под ручку!» Он уже хорошо знал, что означает эта самая ручка. Паренек приближался к двери, плотно прислонялся к ней спиной, так что головой упирался прямо в металлическую ручку. «Опять ты нисколько не подрос, мать твою раз так!..» – с деланным разочарованием произносил старлей, будто для него и впрямь ничего на свете не было горше этого.
Равномерное течение армейских будней нарушило чрезвычайное происшествие.
Чуть было не отправилась на тот свет рота в полном составе. Отравился старшина, снимавший пробу на кухне. Как ни бились врачи, спасти бедолагу не удалось. Расследование показало, что сильнодействующий яд в котел, в котором варилась пища, подбросил вражеский лазутчик. Он сумел скрытно пробраться не только через пограничный рубеж, но и проникнуть в расположение части.
Незадолго до начала военной кампании против Японии сюда, на Дальний Восток, стали прибывать с техникой и вооружением войска, принимавшие непосредственное участие в разгроме фашистской Германии. Часть их была размещена в Новогеоргиевке, остальных отправили в другие районы. Неизвестно почему, но всех новоприбывших здесь, в приграничном населенном пункте, стали называть «рокоссовцами». Может быть, потому, что они воевали на фронте под началом Рокоссовского, а может быть, причина была просто в огромной популярности легендарного полководца, о котором рассказывали на политзанятиях, и любой фронтовик, прошедший через испытания и невзгоды Великой Отечественной, как бы автоматически зачислялся в ряды доблестных «рокоссовцев». Но как бы то ни было, народ этот в основной своей массе действительно был боевой, бывалый, тертый, всякое повидавший на войне. На груди у каждого – ордена и медали, полученные за боевые заслуги. И на тех, у кого вся служба проходила на дальневосточных рубежах страны, приехавшие смотрели свысока, даже с некоторым пренебрежением: дескать, салаги, пороха не нюхали… И не раз случалось, что с танцев в местном клубе «салаги» возвращались с подбитыми носами и иссиня-багровыми «фонарями» под глазами. Бравые парни даже во время непродолжительного досуга не упускали случая поучить уму-разуму «желторотиков».
– Однажды ночью, – вспоминает Владимир Алексеевич, – мы в обстановке строгой секретности при полном боевом снаряжении совершили крупный марш-бросок. Долго передвигались по какой-то незнакомой местности, страшно устали, и облегченно вздохнули, когда нам разрешили сделать привал. И вот там-то нам объявили, что началась война с Японией и что нам предстоит перейти границу и углубиться в места, которые еще недавно занимали японские войска. Оказалось, что мы находились во втором эшелоне наших наступающих частей, а в первом, то есть впереди нас, – «рокоссовцы». Ох, и досталось тогда японцам от бравых фронтовиков. Так улепетывали, что бросали технику и склады почти целехонькими. Мы даже самих боев толком не видели, окромя трупов вражеских солдат… Местами их было такое множество, что они буквально устилали собой землю. И чуть ли не у каждого во рту – по сигарете. Это были проделки наших бойцов, которые даже в бою, под пулями и снарядами, не утрачивали чувства юмора. Среди погибших мы, конечно, находили и своих, клали на машины и увозили куда-то в тыл.
Хорошо запомнилось Иванову, как им был представлен первый японский военнопленный. Он сидел на земле и улыбался в окружении красноармейцев. Весьма бойко говорил по-русски. Может быть, был из переводчиков. Пленный попросил принести ему кусок сахара. Принесли. Положили на доску. Он как ударит ребром ладони по увесистому белому куску, тот – моментально в пыль. Потом наши пробовали сами повторить такой «сладкий» фокус, но ничего не получилось, кроме того, что у них с неделю после этого болели ладони.
Много раз затем судьба будет сводить Владимира Иванова с японскими пленными, ему даже придется их охранять и конвоировать при передвижениях, но среди них уже не будет таких веселых и бравых, как в тот первый раз. Это будут люди подавленные и сломленные, которые еще совсем недавно считали себя частицей сильной и непобедимой Квантунской армии.
– Несмотря на то, что мы по большей части находились во втором эшелоне наступающих, – продолжает вспоминать события почти семидесятилетней давности ветеран, – и обычно не могли, честно признаюсь, угнаться за этими «рокоссовцами», со всей яростью громивших в те августовские дни сорок пятого японцев, мы однажды попали в засаду на дороге между сопок. У нас поубивало практически всех коней, которые возили наши тачанки. Два или три дня мы буквально не могли поднять головы от земли, настолько плотный и прицельный огонь из автоматов и винтовок велся противником с высоких безлесных сопок. Мы не только лошадей, но и некоторых своих боевых товарищей потеряли в том жестоком сражении. Не знаю, чем бы все закончилось, не подоспей нашей роте помощь со стороны…
Автор: Евгений Чуриков
Фото из семейного альбома В. А. Иванова
