Три пушкинских дня
Вот и еще один год отделяет нас от того благословенного, когда посетил Уральск Александр Сергеевич Пушкин. 187-й! Ну и что? Пройдет еще двести, тысяча лет, а мы не перестанем гордиться этим и греться в лучах его поэзии. Пусть уральские краеведы спорят, кто сопровождал Пушкина в Уральск – Даль или Карелин, или вообще никого не было с ним в той коляске? Предполагают, с кем он здесь встречался. Воображают и описывают, как провел эти два с половиной осенних дня. Главное – он здесь был, и наш город с тех пор осенен этой пушкинской осенью и защищен его именем. С тех самых пор и осень у нас стала теплее и солнечней.
Как это можно было соединить? «Унылая пора – очей очарованье»? Ну, как может унылое быть очаровательным? А забываешь про холод, грязь и чувствуешь, видишь, понимаешь: ведь и правда – очарованье. Вот эта гениальная способность Пушкина соединить, казалось бы, несоединимое даже в простых вещах, эта вторая реальность в его стихах помогает пережить первую. Пугачев – злодей и Пугачев – добрый разбойник.
Своими солнечными стихами Пушкин сделал теплее наш климат, нашу зиму и осень. Кто из нас не восклицал, глядя, как «под голубыми небесами, блестя на солнце, снег лежит», эти слова: «Мороз и солнце – день чудесный!». Фазиль Искандер однажды сказал, что эти строки – средство не только от простуды, но и от депрессии. Да вообще все творчество Пушкина – средство от депрессии и способствует долголетию, как альпийский воздух.
Само рождение Пушкина – это какое-то необъяснимое чудо. «И случай – Бог, изобретатель», – писал он (конечно, не о себе). Но не может случайно оказаться в одном человеке такое количество талантов. Невозможно поверить, что явление Пушкина – случайная игра природы от слияния генов из горячей Африки и холодной России. Но – «здесь русский дух, здесь Русью пахнет!». И промозглую осень, и суровую зиму Пушкин делает по-африкански теплой.
«Нет загадки более трудной, более сложной, чем загадка Пушкина… Очень многое у Пушкина – тайна за семью замками», – сказал поэт Арсений Тарковский. Но Пушкин – простой, открытый, ясный, четкий, легкий, веселый. Ничего в нем нет мистического и демонического, весь он – свет. И творчество, и жизнь его короткая, исследованы вдоль и поперек. «Но вы чувствуете, что неведомое вновь отодвигается и нечто существенное, а может быть и главное, по-прежнему остается незатронутым…» – писал известный пушкинист Николай Гейченко.
Вот мы с детства знаем, что сказка «О рыбаке и рыбке» про жадную старуху, про то, что ненасытная жадность может оставить «у разбитого корыта». А недавно я о такой трактовке прочитала: эта сказка не про жадность, а про любовь. Про безусловную любовь старика к своей старухе. Мол, какая она никакая, а – своя. И Пушкин с первых слов это подчеркивает: «Жил старик со СВОЕЮ старухой у самого синего моря».
Иногда Пушкина попрекают – брал у всех. У народа – его сказки, у Шекспира – его сюжеты, «маленькие трагедии». Брал. И делал лучше, чем те, у кого брал. Он создал русский язык, приблизил его к народу. После тяжеловесных, как пудовые гири, стихов Сумарокова, Тредиаковского и Ломоносова – изящная легкость, простота. «Как просто он писал», – сказала мне однажды простая женщина, далекая от литературы. Фазиль Искандер говорил, что Пушкин русский язык взял и пропустил через грандиозный самогонный аппарат, возле которого дежурила Арина Родионовна, уже слегка принявшая – «выпьем с горя, где же кружка» – и от этого преувеличенно бдительная. И хотя Пушкин создал русский литературный язык для всех будущих поколений писателей, но первач он выпил сам. Так, незаметно, за сказками Арины Родионовны. Оставшегося хватило на великую литературу, но первач неповторим.
Пушкин не только навсегда остался лучшим поэтом России, но и образцом для писателей. После него были Толстой, Достоевский, Гоголь. Но при всей их гениальности никто из них не достиг пушкинской гармонии и теплоты. Но тянулись – вольно или невольно. Лев Толстой считал, что «Капитанская дочка» – слишком просто, но написал «Хаджи-Мурата» – произведение пушкинской прозрачности и простоты.
Не собирался Александр Сергеевич ехать в Уральск – ему достаточно было Оренбурга. Но приехал, потому что понял: Пугачев – не просто злодей. Еще до «Дубровского» угадал эту потребность народа в благородном разбойнике. И нашел этому подтверждение здесь, на берегу Урала.
Каждую осень мы вспоминаем эти три пушкинских дня в Уральске. И греемся этим воспоминанием у веселого пушкинского очага. Потому что ничего теплее Пушкина не было в мировой литературе. Да, он писал, что «на свете счастья нет». Зато есть он, Пушкин. Только руку протяни.
