Мемуары несостоявшейся личности
(Продолжение. Начало в № 1)
Раз уж заговорил об иностранцах, посещавших нашу «альма матер», расскажу ещё один случай. Вечером, часов в десять, перед тем как идти на отбой, сижу дома – пью чай. Вдруг прибегает посыльный от вахтёра общежития и говорит, что в общежитии находится какая-то комиссия. Я уже имел к тому времени достаточный опыт, чтобы не поверить, что в такое время найдётся комиссия, желающая проверить общежитие. Захожу в вестибюль и вижу гражданина китайской наружности, устраивающего разнос вахтёру. Я представился и попросил его предъявить мандат, разрешающий ему не только проверять, но просто присутствовать на территории училища. Он сунул мне документ, из которого я понял лишь то, что это китайский паспорт. В то время отношения с Китайской Народной Республикой были не самыми лучшими, были свежи в памяти события на острове Даманском и в Семипалатинской области. Я прикидывал и так, и эдак, что с ним делать, но ничего лучшего придумать не смог, кроме как выпроводить его с территории училища.
Что с ним произошло дальше – не знаю, но никаких последствий этот случай за собой не повлёк, и всё продолжалось своим чередом. Вот такие контакты с иностранными гражданами случались в нашей, казалось бы, богом забытой глуши.
Не могу не остановиться и подробнее не рассказать о Димке Павлове. Как я уже говорил ранее, он учился в группе, которую курировала Раиса Ивановна. За год учёбы он стал настолько необходим всем и каждому, что его уговорили остаться работать в училище. У кого бы что ни сломалось – телевизор, утюг, электроплитка – всё тащили в Димкину комнату в общежитии. Первая электрогитара, купленная для самодеятельности, вдруг перестала звучать, и Димка её отремонтировал, хотя впервые держал в руках. Его юмор, неиссякаемая энергия рвались из него наружу – он находил смешное там, где его никто и ожидать не мог, просто блистал остроумием. Для нас с Раей он стал как бы младшим братишкой, до того мы сдружились, да он и был на восемь лет младше меня. Когда провожали его в армию, я подарил ему свои наручные часы с будильником и дал наказ не просыпать подъём. Служил Димка в Чехословакии, в танковых войсках. Мы вели с ним переписку, получили от него фотографии, и конечно же радовались, что у него всё хорошо.
В то время государство очень заботилось о повышении образования своих граждан, даже был принят закон о всеобщем среднем образовании. И, конечно же, при училище была открыта вечерняя средняя школа. Директором к тому времени стал Соколенко Владимир Максимович, сменивший добряка Шума. Новый директор училища кардинально отличался от бывшего. Работая секретарём парткома совхоза, он на охоте подстрелил лебедя – за что и был сослан в СПТУ №153, что считалось крахом партийной карьеры. Этот штрих его биографии определил его реноме как директора, даже в какой-то степени и его личный характер, состояние, отношения с коллективом. Не признавая никаких методов воспитания кроме разносов, он всё же сумел заставить педколлектив работать с более полной отдачей сил и знаний, чем это было при добром Николае Григорьевиче. Так вот, приказом директора училища я был назначен директором вновь открывшейся вечерней школы. Кроме того, все преподаватели училища стали учителями в этой самой школе, в том числе и я получил учебные часы. С высоты сегодняшнего дня невозможно себе представить, как мы успевали всюду и везде – кроме должностей заместителя директора училища и директора вечерней школы я вёл общественные науки в рамках учебной программы училища, преподавал несколько дисциплин в школе и ещё вёл кружок политической учёбы для преподавателей и мастеров.
А в одиннадцатый класс ходили даже мастера групп, которые не имели среднего образования, и, это надо было видеть, когда они получали аттестат – зрелище впечатляющее! Седой дядька берёт в руки документ, и, чуть не плача, благодарит всех, кто помог ему постичь таинства науки. Помню такой случай, когда вручал аттестат зрелости мастеру производственного обучения группы № 23 Савосько Николаю Ивановичу. Было ему уже где-то под пятьдесят, высокий красавец с благородной сединой, очень похож на киноактёра Отара Коберидзе, он разразился такой витиеватой речью, какой от него никогда до этого не слышали.
Но мы немного отвлеклись от основных событий. Моя должность в среде преподавателей и мастеров, а также и учащихся прозывалась «замполит», то есть заместитель директора по политической части и подлежала утверждению в республиканском Комитете по профтехобразованию. А посему по прошествии нескольких месяцев я в компании ещё с двумя «замполитами» отправился в столицу Казахстана – город Алма-Ату. Я только дома узнал, что меня не утвердили. Оказалось, что заместитель директора по учебно-воспитательной работе должен быть членом КПСС.
Когда я узнал, что не утверждён, то поставил вопрос о переводе меня на преподавательскую работу – но не тут-то было. Преподаватели у нас были «белой костью», не знавшие ни подъёмов, ни отбоев в общежитии, никакой «чёрной» работы, отчитал часы – и домой. Мне же приходилось вместе с мастерами производственного обучения топтаться с семи утра и до двенадцати, а то и до часу ночи – пока последнего жителя «общаги» не свалит сон. Директор сказал, чтобы я готовился к вступлению в партию. Так как я был ещё в комсомольском возрасте, то одну рекомендацию мне дал райком комсомола. Вторую надо было получить у коммуниста со стажем не менее года. И вот в этот промежуток времени и втиснулась очень интересная история с директором нашей вечерней школы. Звали его Владимир Дмитриевич Быцкало, а в городе Харькове его невеста училась в архитектурном институте. К этому времени она его закончила, стала дипломированным архитектором, и они решили соединить свои судьбы законным браком. Володя слетал к ней, они обо всём договорились, и он пришёл к директору с заявлением об уходе. Но так как он был членом КПСС, то ему надо было сняться с учёта в райкоме партии. И вот тут-то началась такая эпопея, что я решил ни в коем случае не повторять его путь. Он летал в Харьков и обратно, ездил в обком КПСС, но его не отпускали, порекомендовав привезти невесту в нашу обитель, даже пообещали найти ей работу в совхозе. Всё это длилось довольно долго, он, бедняга, даже жил у меня в кабинете между перелётами Бестюба – Харьков. В конце концов со строгим выговором он уехал к своей невесте, а я стал всячески избегать всего, что могло привести и меня на тот же путь. Мне это удалось, и по прошествии трёх лет мы с супругой решили поменять место жительства на более для нас приемлемое – то есть вернуться под родительский кров, тем более что наша старшая дочка жила там.
Я принёс заявления директору училища, напомнив ему, что мы диплом отработали и имеем полное право уволиться. Но он был «тёртый калач» и сразу взять его на абордаж я не сумел. На семейном совете мы решили применить тактику моей тёщи – она все проблемы решала с помощью «зелёного змия». И вот в один прекрасный день, (а были летние каникулы) я пригласил Владимира Максимовича в гости, на чай с вареньем, которое привезла моя тёща. Правда, кроме варенья она привезла ещё бутылку спирта и бутылку коньяка. После того как мы выпили все тёщины гостинцы, я плохо помнил что было дальше, но наутро обнаружил заявления подписанными. Так закончились для нас с Раей первые три года нашей самостоятельной жизни. Опыт, приобретённый нами в училище, и в дальнейшем очень помогал нам выживать в непростых производственных отношениях самых разных трудовых коллективов.
Город Аксай, где я окончил школу, и где жили мои родители, был центром Бурлинского района, одного из самых мощных зерновых регионов Уральской области. Некоторые мои товарищи по школе жили и работали здесь, пока я набирался ума в институте и отрабатывал диплом вдали от родины. Здесь мы с женой и собирались поработать по специальности в одном из хозяйств, но судьба распорядилась по-своему. Главный агроном райсельхозуправления Гончаров Павел Михайлович попал в больницу с инфарктом, и нам предложено было дождаться его выздоровления. Или другой вариант: в управлении есть место инженера-землеустроителя – один работает, а другой ждёт. Решили, что я буду ждать места агронома в совхозе или колхозе. В общем, Раечка моя работала землеустроителем, а я сидел и ждал. Когда же главный агроном вышел на работу, то оказалось, что в хозяйствах мест вакантных нет, а есть место агронома-инспектора в районной семенной инспекции. Ловить было нечего, и я получил «Москвич-426», бур для отбора образцов семян и стал осваивать уже подзабытое ремесло.
А в это время первый секретарь райкома комсомола Петя Немировский, муж моей одноклассницы Люси Калюжной и мой хороший товарищ, собирался переходить на другую, более взрослую работу – на партийную. Он помнил мою активную общественную работу в институте и решил сделать меня своим преемником. Однако я, ссылаясь на свою непартийность и желание работать по специальности, сумел отвертеться. Тогда Петя нашёл мне замену в лице моего одногруппника по институту Володи Денисенко, работавшего агрономом-семеноводом в колхозе «Хлебороб». Володе, видимо, к тому времени колхозная жизнь достаточно осточертела, и вскоре я узнал, что он стал новым первым секретарём райкома комсомола. Непременно надо добавить, что мы с ним достаточно плотно общались по семенным делам. Я очень хорошо знал все или почти все его пристрастия, но среди них общественной работы никогда не наблюдалось. Как же я недооценил его способности! Он приходил ко мне почти каждый вечер с бутылкой, наверняка, где-то целый месяц или даже больше, и всё-таки «сосватал» меня заведующим орготделом. Когда я опомнился, то был уже в кресле заворга, недоумевая, как же это я, отказавшись от должности первого секретаря, поддался Володиному гипнозу.
Так начались мои комсомольские будни, похожие на праздники, и праздники, очень напоминающие каторгу, поскольку мы их готовили и проводили для других: «Зарница», «Орлёнок», «Дорогами славы отцов» и так далее, и тому подобное. Моими коллегами по работе были Вася Чигвинцев, Дина Жумабаева, которые неплохо ориентировались в работе с молодёжью. Особенно, конечно, Дина – она была как рыба в воде, умела найти выход из любого, самого щекотливого положения. Компанейская, коммуникабельная, способная увлечь всех какой-то идеей, она была полной противоположностью Васе. Яикский казак, каковым он себя считал, старался казаться не по годам серьёзным, показывая, где надо и не надо, свою приверженность казацким обычаям. Не могу умолчать о великом казусе, происшедшим с ним. Он довольно долго не женился, объясняя это поисками невесты – настоящей казачки! Говорил, что повесит над косяком двери плеть-двухвостку и, в случае чего, будет «пороть» жену этой плетью. Вот уж над кем провидение жестоко посмеялось, а заодно и все мы. В тридцать лет он женился на «хохлушке», которая взяла его в такие «ежовые рукавицы», что он забыл про все казачьи обычаи, а плеть, видимо, спрятал куда подальше, чтобы жена не нашла.
Но время неумолимо движется, и вместе с ним мы выходим из комсомольского возраста – приходит пора серьёзных, взрослых дел. В то время кадры подбирали, воспитывали, с кадрами постоянно работали, их своевременно передвигали, чтобы не застаивались на одном месте. Подошло время, и меня тоже «двинули» инструктором в райком партии для дальнейшего «выращивания». К этому времени я уже благополучно прошёл кандидатский стаж и стал членом КПСС. Первым в райкоме партии тогда был Землянов Павел Николаевич, фронтовик, умный хозяин района, владевший казахским языком лучше, чем русским, что делало его речь очень своеобразной, имевший в своём лексиконе лишь одно страшное ругательство – «нешто так можно?». Но вскоре его проводили на пенсию, и ему на смену прибыл главный агроном областного управления сельского хозяйства Пашко Николай Алексеевич. Внешний вид у него был, конечно, колоритный, и, я думаю, не одна женщина сходила по нему с ума. Но это я предполагаю, а как было на самом деле – не знаю. А вот что знаю, то знаю: при Землянове политика в районе велась солидно, размеренно, без завихрений, а Николай Алексеевич ворвался и сразу начал махать шашкой направо и налево. Конечно, жителям района стало веселее жить, но тем, кого он прогнал с насиженных мест, было не до веселья. Меня уже готовили к работе секретаря парткома совхоза, но так как я хорошо писал доклады на конференции и пленумы, Николай Алексеевич решил держать меня в инструкторах до упора. Всё же я не зря имел хороших товарищей не только в обкоме партии, но и во многих районах области. И с их помощью всё-таки оказался в соседнем районе секретарём партийного комитета совхоза «Лубенский» – огромного, мощного хозяйства. Четыре отделения, девять тракторно-полеводческих бригад, три посёлка, не считая центральной усадьбы. Таков теперь был фронт моей работы, правда и помощников у меня было немало – сто пятьдесят коммунистов.
Был у меня в райкоме один «кореш» – заворготделом Ербулат Галиевич Абдрахманов, тоже закончивший агрофак, но на год позже. Впоследствии он мне по-дружески подложил хорошую свинюшку в виде строгого выговора с занесением в учётную карточку. Ему очень не нравилась моя независимая позиция, когда я, невзирая на лица, мог сказать всё, что я думаю по тому или иному поводу. Он долго ждал момента, и выбрал его очень удачно – во время проверки района комиссией Центрального Комитета. Я, конечно, был «выше» всяких оправданий, не сказал ничего в свою защиту и все члены бюро, опустив головы, проголосовали «за приведение в исполнение». Однако меньше чем через полгода меня рекомендовали вторым секретарём Джаныбекского райкома. Когда я приехал в обком заполнять документы и проходить собеседование, мой «друг» Ербулат работал там заместителем у Анатолия Владимировича Антонова в орготделе. Спросив у Анатолия, что мне делать с выговором – упоминать о нём в анкете или нет, я заметил, что Ербулат изменился в лице – он не сказал, что у меня есть «строгач». А поскольку о моём назначении уже знал первый секретарь обкома, то заднего хода уже не было. Анатолий Владимирович, как я понял, тоже не хотел неприятностей, поэтому Ербулат получил задание, чтобы через час от моего выговора не осталось и воспоминаний. По звонку Ербулата, в Чингирлауском райкоме собрали бюро и через какое-то время сообщили, что выговор снят. Последним кабинетом, где я получал напутствие, был, конечно, кабинет первого секретаря обкома партии – Иксанова Мустахима Беляловича. «Мы тебя направляем не только как секретаря, но и как агронома, а то мы направили одного, но от него никакого толку нет», – сказал он мне на прощанье. Этим «одним» в Джаныбеке был председатель райисполкома Ускумбаев Бахтыгерей Иксанович.
В ноябре месяце 1985 года Абай Салыхович Уразов, председатель облсовпрофа, член бюро обкома посадил меня в свою служебную красную «Ниву» ВАЗ-2121 и повёз меня на пленум Джаныбекского райкома Компартии Казахстана. Пятьсот километров пути – и мы в Джаныбеке, самой западной точке Уральской области, на границе с Волгоградской областью. Получилось, что я пересёк всю нашу область с востока на запад – восемьсот пятьдесят километров! Масштаб!
Владимир Гриднев,
2 группа, агрофак, выпуск 1970
