Мемуары несостоявшейся личности
Мне не было и пяти лет, когда я научился читать и считать до сотни. Все родственники прочили мне светлое будущее в виде министерского кресла. И только отец гордо говорил, что я буду лётчиком: «Они по семь тысяч получают!» Надо сказать, что это было ещё до денежной реформы 1961 года.
Но не сложилось в моей жизни ничего такого, что бы очень выделило меня из кучи сверстников. Да, до шестого класса я был не просто «круглым», а «шаровым» отличником, не допуская, что кроме «пятёрок» у меня могут быть и какие-то другие оценки. В то далёкое время школьники не покупали учебники, а получали их в школе – бесплатно. И не только учебники, но и тетради, хотя страна в то время ещё долечивала раны, нанесённые войной. Так вот, как только я получал учебники (это случалось в июле-августе), первым делом прочитывал «Родную речь», а затем изучал арифметику и русский язык. В шестой класс я пошел в большую (как тогда казалось), среднюю школу в райцентре Аксае. Ни в одной другой школе я не сталкивался с таким множеством соблазнов, конечно, в самом положительном смысле этого слова. Кружки: физический, химический, математический, биологический, литературный, драматический, спортивные секции, шахматно-шашечный кружок и так далее. Но гордостью школы были оркестры, да-да, не оркестр, а оркестры: духовой, русских народных инструментов, эстрадный. И это были оркестры полного состава – в каждом из них играли от двадцати до сорока музыкантов-учеников. Руководили ими замечательные педагоги Сергей Семёнович Трушин, Александр Тимофеевич Тимошенко. Драматический кружок вёл фанат литературы и искусства Юрий Павлович Фокин. Он вкладывал в нас всё что имел сам, не оставляя себе ничего. На свою скромную зарплату он покупал книги, альбомы репродукций лучших музеев мира. Чтобы лучше донести до нас творчество какого-то художника, он тащил из дома в огромном чёрном чемодане кучу альбомов его картин, с тем, чтобы хватило на каждую парту!
Он дарил нам книги великих писателей, а на уроках рассказывал о них так, что мы зачитывались дома этими книгами. Помню, я получил от него в подарок – как активный член драматического кружка – Шиллера и Флобера. Зная, что я увлекаюсь музыкой, он подарил мне журналы «Кругозор», в которых были гибкие вставки-граммпластинки с последними песнями, исполняемыми кумирами тех лет: Кобзоном, Кристалинской, Миансаровой, Магомаевым и другими. Надо ли говорить какое это было сокровище, учитывая полное отсутствие магнитофонов. Источником музыки для нас в то время были радиоприёмники, радиолы (те же приёмники, но с проигрывателем для пластинок). И слушали мы не только эстраду, но и классику – Россини, Верди, Бизе, Глинку, Чайковского… Конечно, не без влияния того же Юрия Павловича. А на уроках пения Сергей Семёнович устраивал нам игру «Угадай мелодию», исполняя различные мелодии на скрипке.
Безусловно, внеурочные мероприятия были намного интереснее уроков. Прибежав из школы, наскоро сделав домашнее задание, мы торопились обратно в школу, где нас ждали те же учителя, но с более увлекательными программами. Мы тогда не задумывались над вопросом, когда же наши учителя бывают дома, есть ли у них дети, как они успевают и в школе, и дома? Ведь придя в любое время в школу, мы почти всегда заставали наших педагогов за какими-то занятиями. Гораздо позже, вспоминая школьный коллектив, я понял, что у нас была какая-то особенная атмосфера, атмосфера доверия, уважения, какой-то привязанности между учителями и учениками, хотя незначительные конфликты происходили.
Классным руководителем у нас была чудесная женщина, фронтовичка, прекрасный педагог Евдокия Маркеловна Турчина. Углядев в моём личном деле мои предыдущие заслуги, она очень удивилась и пришла к нам домой выяснить, кто или что мешает мне показывать чудеса в учёбе. Но даже после всего этого, меня никто не принуждал, не заставлял корпеть над уроками, чему я несказанно обрадовался и затерялся в общей массе троечников. Знаменателен для меня седьмой класс тем, что мне впервые повязали пионерский галстук. Моих друзей-одноклассников в это время уже ругали за то, что они часто оставляли галстук дома. Вступив в пионеры в третьем классе, они уже насытились ношением галстука – в то время как мне вся пионерская жизнь была в новинку. Я с удовольствием не только его носил, но и стирал, гладил. С интересом оставался на пионерские сборы, участвовал во всех мероприятиях, проводимых советом отряда и советом дружины. Когда я учился в третьем классе, мне тоже предлагали стать пионером, но моя мама была очень религиозной женщиной и не разрешала мне, как она говорила, отдавать душу дьяволу. И хоть я и не верил ни в бога, ни в дьявола, любовь к маме удерживала меня от желания пойти ей наперекор. Тем более, что моим воспитанием занималась как раз она – отец работал водителем в колхозе и общался со мной не очень часто. А всё потому, что возил он на «Победе» председателя колхоза имени Н.С.Хрущёва по фамилии Косяченко. По своей сути, он был двадцатипятитысячником, то есть был направлен из города в колхоз поднимать сельское хозяйство. Но что-то у него не ладилось в работе, отчего он крепко выпивал. Часто бывало, что отец по полсуток ждал его в машине, пока он проспится у знакомых. Иногда отец брал меня с собой покататься, и я вместе с ним попадал в этот переплёт… Ну так вот, закончив седьмой класс, я не захотел со свидетельством о неполном среднем образовании уходить куда-то из родительского дома, поэтому так же потихоньку «перелез» в восьмой класс.
В этот год к нам пришли ребята из семилетних школ, пожелавшие учиться дальше, и ушли те, кто с нетерпением жаждал выйти в самостоятельное плавание и учиться в вечерней школе. Так судьба свела меня с моим другом Галимом, приехавшим из соседнего района, и, благодаря которому я вновь почувствовал вкус к познанию мира. Галим был самым старшим в семье, на нём держалось всё домашнее хозяйство: кормёжка и поение скота, уборка навоза и так далее. Но всё равно у нас оставалось время, чтобы обсудить все мировые новости, обменяться услышанным и прочитанным. Особенное удовольствие нам доставляли события в мире музыки. Почему-то мы относились очень пристрастно к итальянской эстраде: Клаудио Вилла, Джанни Моранди, Доменико Модуньо, и, конечно же, Робертино Лоретти. В то время нам хотелось заниматься всем, чем только можно увлечься в нашем возрасте и в тех условиях. Мы вместе записались в кружок баянистов, правда, ходили мы туда не очень долго – всё закончилось разучиванием песни «Ехал казак за Дунай» для квартета баянистов. Но так как у меня был дома баян, купленный мне ещё в шестом классе, то я продолжал обучение самостоятельно. Было у меня ещё одно увлечение, которым заинтересовался и Галим – фотография.
Ещё в шестом классе я выменял за пару голубей довольно простенький фотоаппарат «Смена-2», которым более-менее овладел. Я делал фотографии моих родственников – получалось неплохо, но хотелось чего-то более существенного. Я сумел втолковать родителям, что фотокарточки будут ещё лучше, если купить аппарат подороже. В результате моих усилий была приобретена одна из лучших любительских камер того времени – «ФЭД-2».
Естественно, у Галима появился тоже не худший вариант фотокамеры – «Зоркий-С» с выдвижным объективом. Но, видимо, Галим гораздо раньше меня понял, что ничего серьёзного из этого увлечения не получится. Так я остался один на один со своими баяном и фотоаппаратом. Галим же уже в то время был нацелен на более высокие цели – его стали интересовать науки в более сложной степени, чем они давались в школьной программе. Всё это ему не доставляло каких-либо трудностей в отличие от меня, и в классе он становился всё более и более авторитетным. К десятому классу я понял, что с таким багажом знаний как у меня дальше колхозной свинофермы я вряд ли доберусь. Правда, было уже поздновато пополнять мозги, но всё же благодаря высокому уровню преподавания наук в нашей школе мне хватило их, чтобы поступить в институт.
Институт мы выбрали Западно-Казахстанский сельскохозяйственный в нашем областном центре и решили оба поступать на агрономическое отделение. Но если я сдал на четвёрки, то Галим, получив на химии и физике «блестящие» пятёрки, по русскому языку схватил «неуд». Проходной балл он всё равно набрал – но что делать с «неудом»? И тогда приёмная комиссия совершила беспрецедентный поступок – зачислила Галима в студенты! Надо сказать, что об этом решении никто из преподавателей никогда не пожалел. Как можно было не принять абитуриента из-за какой-то двойки по русскому языку, если он единственный, кто смог объяснить теорию относительности Эйнштейна?
Он, конечно же, не кричал на вступительном экзамене, что знает теорию относительности. Просто преподаватель, поражённый глубиной его знаний, поинтересовался – знает ли он теорию Эйнштейна? Ну, он и выдал! Может быть, по прошествии сорока пяти лет он и забыл этот случай, для него-то он был обыкновенным, рядовым, а меня тогда распирало от гордости, что у меня такой друг!
Пролетели, прошумели студенческие годы… Мы стали дипломированными специалистами, образцовыми мужьями, заботливыми отцами. Мой Галим с красным дипломом уехал в Есиль, на опытную станцию – двигать науку. Оттуда его направили на работу в Монголию, где он вместе с семьёй пробыл долгих шесть лет. А я с женой Раечкой распределился в сельское профтехучилище в Кустанайскую область, где мы стали Раисой Ивановной и Владимиром Ивановичем.
Привыкли, будучи студентами, по два-три раза в месяц бывать дома, особенно на первых курсах. Скучали по дому, по школе – приезжали на школьные вечера, прочие мероприятия. Теперь же нас ждала самостоятельная жизнь, где надеяться на подсказку учителей и родителей уже не приходилось.
Поезд №89 сообщением Днепропетровск – Барнаул дотащил меня до станции Тобол, где и выкинул среди ночи на перрон вокзала. До автобуса, идущего в направлении места жительства моей жены, у меня оставалось ещё часов семь-восемь. Дождавшись автобус, с большим наслаждением развалился на сиденье, но скоро утренняя прохлада сменилась таким зноем, что даже открытые настежь окна и люки не спасали от изнуряющей казахстанской жары. Однако, это было лишь введением в настоящую преисподню, когда из автобуса пересел в попутную машину, перевозившую уголь. Чемоданы побросал в кузов на уголь, а сам втиснулся в кабину. Если кто-то помнит этот автомобиль – «ЗИЛ-164» (под псевдонимом «Захар»), то может себе представить, что значит сидеть в его кабине при плюс тридцати градусах за бортом. Но через какой-то час я уже разглядывал появившийся слева от грейдера посёлок, а справа – моё будущее место работы – сельское профессионально-техническое училище №153.
На следующий день я начал знакомство с педагогическим коллективом и местом работы. Директором был Николай Григорьевич Шум, добрейший человек и, как это часто бывает, не то чтобы большой, но всё-таки любитель выпить, как говорится, в хорошей компании. Заместителем по учебно-производственной работе у него был Павел Михайлович Елисеев, безусловно правая рука директора – на нём держался весь учебно-производственный процесс в училище. Умный, толковый, эдакий мужиковатый увалень – он имел непререкаемый авторитет как в педколлективе, так и среди учащихся.
А вот должность заместителя по учебно-воспитательной работе была вакантна, и мне было предложено стать этим самым заместителем директора. Надо, конечно, констатировать, что специалистов с высшим сельхозобразованием среди педагогов было только двое, даже заместитель директора имел за плечами только диплом индустриально-педагогического техникума.
Чем можно развлечь в свободное от учёбы время парней и девчат в возрасте от пятнадцати до двадцати лет? Тут мне пригодилось умение обращаться с баяном и навыки организации работы художественной самодеятельности. Пытался я сотворить и что-то вокально-инструментальное, но был напряг с инструментами, да и с музыкантами тоже. Зато хор и солисты были на загляденье и на заслушанье! Получали призы на районных смотрах, на областных фестивалях – в общем, здесь было всё нормально. Но особой моей гордостью был новенький радиоузел, который мы с Димкой собрали в моём кабинете. Вывесив огромный динамик-колокол на крышу двухэтажного учебного корпуса и проведя в комнаты общежития радиоточки, мы в свободное от учёбы время транслировали всевозможные концерты, записанные на бобинный магнитофон с различных радиостанций мира. Этот «мафон», как придумал ему кличку Димка, назывался «Яуза-5». Был он грубо скроен, да крепко сшит – не ломался, не капризничал, хотя пользовались им все кому не лень. Одна беда была – не хватало магнитной плёнки – приходилось делать перезаписи. А однажды мы удивили польских студентов, невесть каким образом попавших в наше училище в сопровождении районного начальства, врубив им радиостанцию «Варшава». Правда, Марылю Родович с её «Разноцветными кибитками» мы не смогли найти, тем не менее у них всё равно влажнели глаза, и нам было приятно, что мы доставили людям вдали от дома такое удовольствие.
Владимир Гриднев,
2 группа, агрофак, выпуск 1970
