Как всё начиналось…
(Продолжение. Начало в № 7)
Я забыл сказать о встрече с иностранными корреспондентами, которая у нас произошла во время переброски полка в район нашей постоянной дислокации. Ее, этой встречи, могло и не быть. До сих пор, несмотря на то, что минуло уже тридцать пять лет, к случившемуся где-то неподалеку от города Герат на западе страны относишься как к какому-то недоразумению, наваждению – промелькнуло перед глазами и исчезло.
Мы все время от самой границы двигались по хорошему бетонному красноватому шоссе, проложенному когда-то советскими строителями. Я был уже не очень молодым человеком, много успевшим поколесить по белому свету, но не могу припомнить, чтобы с таким жадным любопытством смотрел буквально на все, что встречалось по пути. Все – внешний вид местных жителей, селения, через которые мы без задержек следовали, пейзаж – свидетельствовало о том, что мы уже находимся в чужой стране, живущей по своим законам и обычаям, со своим жизненным укладом, уходящим корнями в толщу веков. В память врезались жилища афганцев, несколько походившие на культовые сооружения: крыши плоские, а их венчает нечто куполо-образное. И так повсюду, будь то глинобитная хижина бедняка или каменный особняк зажиточного землевладельца.
Машин нам попадалось мало, и то по большей части наши «ГАЗ-51» и «ГАЗ-53». Удивительна способность местных закупаемую за границей технику приспосабливать к своим внутренним потребностям. Те же «газики», например, после определенной доводки, произведенной в кустарных условиях, разумеется, тут уже в состоянии перевозить до тридцати человек – неприхотливые пассажиры плотно набиваются и в машину, и снаружи густо облепляют ее так, словно гроздья винограда. Транспорт раскрашивается и расцвечивается самым немыслимым образом, так что в нем не сразу признаешь старых знакомцев.
С каким жадным и неослабевающим интересом мы пялились на все, что проносилось по обе стороны дороги, с таким же неподдельным интересом встречало и провожало нас местное население. Видимо, оно впервые видело в таком большом количестве грозную военную технику, вытянувшуюся в колонну на километр с лишним. Но судьбе все же было угодно первую встречу устроить нам не с афганцами, а с иностранными журналистами.
Когда мы уже отмахали более ста километров, командование решило дать нам небольшую передышку; остановились тут же, на обочине дороги. Не успела осесть пыль, поднятая колесами тяжелых машин, как к нам кинулась неизвестно откуда взявшаяся толпа людей, одетых не по-здешнему. Они были обвешаны фотоаппаратами, в руках наготове держали диктофоны. Пишущая забугорная братия, а в том, что это была именно она, мы уже не сомневались, видимо, не знала русского языка, а мы ничего не понимали по-ихнему. И поэтому почти все вопросы, которые второпях задавались нам, оставались без ответа. Корреспонденты все время пытались сфотографировать нас на фоне боевой техники, старались заглянуть в кабины и кузова. Вся эта свистопляска вокруг нас продолжалась минут десять, нам все это стало надоедать, и неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не появились энергичные молодые люди в штатском. Они вежливо, но настойчиво, с использованием кое-каких русских специфических выражений, оттеснили непрошенных гостей как можно дальше от места нашей стоянки.
Зато общение с мальчиком-пастушонком лет двенадцати-четырнадцати нам доставило истинное удовольствие. Он пас неподалеку байских овец, грамоте был совершенно не обучен. За спиной у пастушонка в холщовой сумке лежал ягненок. Он, наверное, только что появился на свет. Лицо у мальчика было красивое, доброе, умное. «Кем он тут вырастет? – думал я. – Поможем ли мы, советские военные, изменить его горькую жизнь хоть немного к лучшему?» Объяснялись больше жестами. На прощание я подарил подростку новую общую тетрадь с надписью: «Юному афганцу. Учись, дорогой, писать на своем родном языке и по-русски».
– Я знаю, Анатолий Владимирович, что в Афганистане Вы вели дневник. Притом удивляют та точность и те подробности, с которыми Вы порой производили записи в нем. Что побуждало Вас к этому, ведь война – не лучшее место для такого рода занятий?
– С дневниками, – улыбнулся собеседник, – я стал дружить еще с той поры, когда учился в военном училище, и эту традицию решил не прерывать и в соседней стране. С дневником там я никогда, даже во время боевых рейдов, не расставался. Нередко записи и другие пометки приходилось делать буквально на коленях… Помимо суровых военных будней я своему дневнику доверял нередко и самое личное, самое сокровенное. С первых дней пребывания в ДРА я мыслями частенько уносился домой, к дорогой супруге Вере, Вере Васильевне. И хотя я регулярно отправлял ей из части письма со скупыми – цензура – сообщениями о своей службе, я то и дело поминал ее в дневнике. И после этого сразу как-то на душе становилось легче, как будто она была где-то рядом со мною. Я ведь одно время даже хотел, чтобы она действительно переехала ко мне и была бы со мною рядом, пока продолжалась моя нелегкая служба в Афганистане. Я знал советников, прибывших из Союза с родными, семьи их жили в Кабуле, дети учились в русской школе при нашем посольстве. Меня совершенно не смущало, что у моей жены, медика по профессии, специализация была самая что ни на есть женская – гинеколог. Без работы, был уверен я, она у нас не осталась бы. В частях немало служило представительниц прекрасного пола вольнонаемными – в госпиталях, столовых и так далее. Да и сама Вера Васильевна не прочь была сменить обстановку. Она, как только я убыл в Афганистан, вынуждена была на время переселиться к своим родителям в Старый Оскол.
Но нашим планам не суждено было сбыться – командование мне сказало как отрезало: ты, мол, человек военный, и никаких жен, детей рядом быть не должно!
– Значительно ли отличались функции Боровского-политрука в Союзе от того, чем позднее Вам пришлось заниматься уже фактически в условиях войны?
– Я вас немного поправлю. «Там» – в Афганистане – я был пропагандистом полка. Так незамысловато называлась моя армейская должность, на которой я пребывал в чине капитана. Что касается заданного вопроса, вы на него сами частично и ответили. В первом и во втором случаях моей повседневной задачей было повышать уровень политической подготовки солдат, сержантов и офицеров, их боевой дух. Единственное, что сюда потом добавилось – это фактор войны, постоянного нахождения в зоне боевых действий. И еще, правда, одна обязанность появилась, которая требовала, пожалуй, не меньше внимания и сил. Это работа с местным населением, в подавляющем большинстве своем – до 95 процентов – совершенно неграмотным. Главным моим оружием было слово, сила убеждения, но, несмотря на это, я не раз оказывался в довольно опасных для жизни ситуациях.
Через несколько месяцев после прибытия на новое место службы я пошел на повышение. Наш 28-й отдельный артполк подчинялся непосредственно армейскому командованию в Кабуле. Однако рядом с нами, в районе Шинданда, размещалась 5-я гвардейская мотострелковая дивизия, с которой мы часто взаимодействовали в ДРА. Наши пути с этой крупной частью пересекались еще в Туркестанском военном округе, в Кушке. Меня там, видимо, приметили, и когда в политотделе дивизии образовалась вакансия, пригласили туда пропагандистом. А вскоре не заставило себя ждать и присвоение очередного звания: майор. Примерно в то же время дивизию возглавил прибывший сюда Борис Громов. В то время он пока был еще полковником, огромная популярность и известность придут к нему позже, когда он в третий раз приедет в Афганистан и примет командование сороковой армией, последним покинет эту страну в феврале 1989 года. Уже с первых дней Борис Всеволодович произвел на окружающих самое хорошее впечатление – толковый, боевой офицер, прекрасно знающий свое дело, уверенный в себе…
С Громовым мы то и дело принимали участие в крупных боевых операциях. Перед каждым таким ответственным делом создавалась оперативная группа, которая и занималась детальной проработкой всех вопросов предстоящей операции. Наряду с комдивом в группу входили обычно представители штаба, оперотдела и я от политотдела дивизии.
На всю жизнь в память мне врезалась операция, которую мы проводили в соседней Фарахской провинции. Наша разведка сообщила, что в горном массиве под названием Биби-Бачаран сосредоточена крупная группировка душманов. Мы – туда. Артиллеристы, танкисты, разведчики… Возглавил операцию сам Громов. Прибыли на место. Огня решили сначала не открывать, попробовали воздействовать на врага моральным способом. В моем распоряжении была особая машина – автомобильная звуковещательная станция, сделанная на основе бронированной разведмашины. Только вместо башни на ней были установлены мощные колонки, слышимость составляла до пяти километров. С помощью афганца-переводчика Хабибулы Артиши, постоянного нашего спутника в подобных рейдах, мы обратились к тем, кто засел в горных ущельях, с тем, чтобы они не оказывали нам сопротивления, что, дескать, «шурави» пришли в Афганистан с миром, ничего плохого им не сделают, что наша цель – помочь народу страны построить лучшую жизнь. К сожалению, эти обращения, многократно повторенные, не дали никакого результата. И в конце концов пришлось прибегнуть к более действенному средству – оружию. Именно тут я впервые по-настоящему узнал, что такое гибель боевых товарищей, что такое мужество и героизм. И в этот же день я впервые со всей ясностью и глубиной осознал настоящие цели и задачи нашего пребывания в ДРА. Ведь до этого мы думали, что нам придется здесь лишь в основном осуществлять охранные функции, помогать афганцам в налаживании мирной жизни. А попали в самую настоящую войну! Потери от операции в Фарахской провинции, если не ошибаюсь, были такие: двое убитых и пятеро раненых. Но даже этих, в общем-то, небольших потерь, может быть, не было вовсе, если бы мы тогда имели хотя бы бронежилеты. Да что там бронежилеты! Кое-кто из военнослужащих, отправляясь в тот памятный рейд в Биби-Бачаран, воспринимал происходящее как просто некую устрашающую прогулку по отношению к потенциальному противнику, засевшему где-то далеко в горах.
Но самое худшее, пожалуй, было в другом. Как потом удалось выяснить, случившееся в Биби-Бачаран было крупной провокацией душманов – или тех, кто стоял за ними, – против нас, советских войск. Этот горный район, оказывается, был очень почитаемым местом у мусульман, захоронен там кто-то из святых, что ли. Естественно, сразу стали усиленно распространяться слухи среди населения, что «шурави» воюют со святынями ислама, что они уничтожают все то, что дорого народу Афганистана.
Для нас произошедшее послужило хорошим уроком, заключавшемся в том, что помимо всего прочего нам, военным, надо было не только уметь храбро и грамотно воевать, но и более или менее хорошо знать традиции и обычаи страны, куда мы прибыли для выполнения интернационального долга.
(Продолжение следует)
