«Вот оно то, чего мы боялись»
(Окончание. Начало в № 13)
Советское правительство и в первую очередь Иосиф Сталин и Лаврентий Берия (руководитель всех работ по атомной проблеме в СССР) настаивали на скорейшем создании Советским Союзом своего атомного оружия. Поэтому научный коллектив Юлия Харитона ЗАТОРМОЗИЛ работы над собственными проектами, чтобы без промедления создать опробованные уже в Аламогордо, Хиросиме и Нагасаки американские бомбы. Без той серьёзной научно-производственной базы, созданной в СССР во время работы над атомным оружием в 1930-1940-е годы, любые добытые разведчиками данные оказались бы бесполезными. Конечно, это не означает, что те разведданные не представляли ценности. Их роль важная, но не решающая.
На мировом уровне
На страницах газеты «Известия» от 22 июля 1988 года академик А. Александров рассказал буквально следующее.
Ни Курчатов, ни другие участники проекта на чужие идеи не надеялись – искали свои. В то время, когда открытие нейтрона и деления урана открыли путь к практическому овладению атомной энергией, советские исследования в этой области уже находились на мировом уровне. Их вели в своих лабораториях И. Курчатов, А. Алиханов, Л. Арцимович, П. Лукирский – в Ленинградском, Ю. Синельников – в Харьковском физтехах. У советских учёных имелись иные, более надёжные источники информации, чем данные разведки.
Зная последние – до того, как опустился занавес секретности – работы крупного зарубежного исследователя и не находя его имени в научных изданиях (значит, он не сменил область своих научных интересов), нетрудно было определить, что он движется в том же направлении и что это направление опробуется в секретных атомных работах.
В том же интервью Александров вспоминает:
«Первая работа, которую поручил мне Курчатов, – термодиффузное разделение изотопов. Ничего хитрого в этой технологии не было. О ней ещё до войны, по немецким публикациям, докладывалось на физтеховском семинаре».
И это Курчатову, видно, запало в память. Александров возразил: «Но ведь на том же семинаре Арцимович предложил другие, более обещающие пути разделения». Курчатов ответил, что будет опробовать разные пути. Александров заметил: «Зачем делать то, что не понадобится?» – «А чёрт его знает, что понадобится? На всякий случай надо пройти и этот путь!» – «Так ведь большие энергозатраты, очень дорого будет». – «Сейчас НЕ ДО ЦЕНЫ!»
Очень показательный диалог. Как позже выяснилось, американцы шли именно по этому пути. Построили термодиффузный завод, он у них работал. В Советском Союзе сделали большую установку на одной из московских электростанций, на которой провели опыты и добились разделения изотопов, но отказались от этого метода, так как нашли более эффективный.
Не «деза», а факт!
Учёные много бились над замедлителями. Какой выбрать? Может, сверхчистый графит? Этим много занимались Игорь Курчатов и его команда. Да, графит подходит. А вот немецкий «урановый проект» провалился как раз потому, что Гейзенберг отверг графит как замедлитель в пользу тяжелой воды. На это обратил внимание историк Александр Орлов в книге «Тайная битва сверхдержав», изданной в Москве в 2000 году.
При этом он заметил, что «дело не в раскрытии атомного секрета, а в неотвратимости движения научной и технической мысли, которую не остановит никакая секретность» (стр. 71).
Советская научно-техническая разведка не могла пройти мимо открытия в 1939 году цепной реакции деления ядер урана, приводящей к высвобождению чудовищной энергии. Нарастала опасность нападения на СССР фашистской Германии, которая могла создать атомную
бомбу уже в ближайшем будущем.
Поэтому осенью 1940 года в ряд резидентур послали директиву выявлять центры ядерно-физических исследований, занятых разработкой атомного оружия, получить из них достоверную информацию о ходе таких работ. Большую роль в этом сыграл разведчик Л.Р. Квасников – благодаря своей научной подготовке он правильно оценил открывшуюся перспективу.
После начала Второй мировой войны, когда страны Европы оккупировала фашистская Германия, обстановка для работы нашей разведки чрезвычайно осложнилась. Развёртывать в третьем рейхе новую агентурную сеть стало рискованно. Поэтому акцент сделали на США и Великобританию: согласно информации Квасникова и других разведчиков, именно там и намечался «атомный прорыв».
В январе 1941 года в нью-йоркскую резидентуру послана из Москвы ориентировка о том, что в Нью-Йорке, в Колумбийском университете и в университете штата Миннесота ведутся работы по использовании энергии урана-235. Предлагалось проверить эти сведения.
В ноябре 1941 года в Лондоне побывали профессора Г. Юри и Дж. Пеграм – как предполагалось, с целью ознакомления с ходом работ над атомным оружием в Англии. Но ещё раньше лондонский резидент В. Горский получил подробный документ о деятельности уранового комитета.
Его содержание однозначно говорило о развёртывании работ по созданию атомной бомбы: данные о конструкции («пушечного типа»), величине критической массы урана-235, механизме возбуждения в нём цепной реакции…
Руководство НКВД и, прежде всего Л. Берия, восприняли это донесение как дезинформацию, но затем выяснилось, что всё это правда.
В феврале 1942 года фронтовые разведчики Красной Армии изъяли у пленного немецкого офицера бумаги, которые доставили в научный отдел Государственного Комитета Обороны (ГКО). По ним стало очевидно, что Германия намерена иметь атомное оружие. Берия пишет письмо Сталину с предложением создать при ГКО специальный отдел для организации и руководства работой по созданию атомной бомбы.
В конце того же года у Сталина состоялось совещание с участием академиков А. Иоффе, Н. Семёнова, В. Хлопина и Петра Капицы. На этом совещании принято решение приступить к созданию советского атомного оружия и организовать для этого специальный центр под названием «Лаборатория № 2 АН СССР». Он начал действовать в марте 1943 года.
Бескорыстные союзники
В такой обстановке, как особо подчёркивает Александр Орлов, создание агентурной сети из осведомлённых специалистов, непосредственных участников ядерных программ, стало особенно актуальным. И такая сеть была создана. Придумали кодовое название проблемы атомного оружия – «Энормоз».
Много ценных сведений добывала лондонская резидентура. А вот в Нью-Йорке дела шли неважно. Положение изменилось с организацией здесь самостоятельной резидентуры под руководством Л. Квасникова. Он организовал вербовку в 1944-1945 годах нескольких агентов, имевших прямой доступ к информации о разработке конструкции атомной бомбы и её испытании.
Немало участников ядерных разработок сотрудничали с советской разведкой, исходя из
МОРАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ соображений, прошли обучение приёмам разведывательной деятельности, проверены, надёжны и действовали совершенно БЕСКОРЫСТНО. Потому, что многие западные учёные тогда симпатизировали идеям социализма.
Это потом социалистические идеи, извращённые такими деятелями, как Н. Хрущёв, потеряли свою привлекательность. А тогда, в послевоенные годы, социализм имел большой авторитет в мире: коммунисты в оккупированных гитлеровцами странах были в первых рядах движения Сопротивления.
Александр Орлов со ссылкой на исследование В. Сойфера «Мифы о «краже века», («Известия» от 7 октября 1994 г.) приводит поразительный факт.
По воспоминаниям работника лондонской резидентуры В.Б. Барковского, один из британских физиков САМ пришёл к советским дипломатам с СЕКРЕТНЫМИ данными. Не взял НИ ПЕННИ. В конце концов начальник Барковского приказал хотя бы накормить как следует добровольного информатора, явно недоедавшего: в Англии, как и в СССР, в разгар войны практиковалось распределение продуктов.
Барковский заманил информатора в ресторан, но тот от еды и выпивки отказался, а потом отчитал его за то, что тот транжирит деньги в те дни, когда солдаты его страны гибнут под Сталинградом.
В годы войны советское посольство часто посещал немецкий эмигрант, бежавший из Германии, доктор Кучинский. Как-то он сказал нашему послу И. Майскому, что в Англии, в атомном исследовательском центре с 1934 года работает его друг Клаус Фукс. Майский предложил организовать его встречу с сотрудником резидентуры в Лондоне полковником С. Кремером. Она состоялась летом 1942-го на тихой улочке британской столицы.
Фукс заявил, что согласен помочь Советскому Союзу по идеологическим мотивам. От денег отказался, заметив, что англичане хорошо ему платят, и он ни в чём не нуждается. Фукс настаивал лишь на одном: его материал через несколько часов должен быть на столе у Сталина! У Кремера не было прямой связи со Сталиным, но имелась связь с человеком, который бывает у Сталина. Условие Фукса приняли.
Во время повторной встречи Фукс передал Кремеру крупный блокнот 40х20 сантиметров, заполненный формулами, и сказал: «Здесь всё, что необходимо знать вашим специалистам по организации работы над созданием атомного оружия».
Несмотря на собственные очевидные успехи, советская разведка реально оценивала свой вклад в создание атомного оружия: НИКОГДА не ставила результаты своей деятельности выше достижений учёных, прежде всего советских. После создания в срочном порядке и испытаний первой советской атомной бомбы «РДС-1» вновь форсируются работы по отечественной военной атомной программе.
В создании ВОДОРОДНОЙ бомбы СССР шёл своей, никем не проторённой дорогой, показав лучшие результаты, чем американцы. Как и в случае с созданием советской атомной бомбы, у заокеанских
стратегов вырвалась та же фраза: «Вот оно то, чего мы боялись!»