Фронтовая тайна
Ленинградское военное училище связи, эвакуированное к нам в Уральск с берегов Невы. Шёл второй год Великой Отечественной войны. Враг рвался к берегам Волги.
СЛУЧАЙ С БОТИНКАМИ
Прибыла группа молодых призывников, будущих курсантов. Парней помыли в бане, потом велели всем переодеться в новую курсантскую форму. Начальник училища прошел вдоль строя новобранцев во дворе, придирчиво осматривая каждого, и удивленно остановился около одного из них, который ростом был пониже других.
– Почему у вас разные ботинки? – обратился он к неловко стоявшему пареньку. Правый ботинок у него был на левой ноге, а левый, наоборот, красовался на правой.
– Я сознательно так обулся, – ответил новоявленный курсант. – А иначе – не смогу ходить, ботинки слетят. Они мне велики.
Впрочем, Мукаса Альмуханова – так звали молодого человека, призванного из Джамбейты, – не сильно опечалила история с ботинками. Когда они, выскочив из помывочного отделения, голые, толком не просохшие, толпой кинулись разбирать армейские вещи, первой мыслью у каждого было – схватить то, что лежало поблизости. Не то голышом так и останешься.
Офицер не стал распекать Мукаса, видимо, ему не раз приходилось сталкиваться с нечто подобным, он по-отечески распорядился подыскать ему на складе подходящую обувку, что в тот же день старшиной и было сделано.
В строю неподалеку стоял и другой призывник из Джамбейты – Кадир Гайсин, одногодок Мукаса. Служба у товарища только началась, подумал он с некоторой жалостью к нему, а несчастный его друг уже второй раз подряд попадает в неприятное положение.
Когда они, получив повестки, собрались в Уральск, то попросили у председателя колхоза хоть какой-нибудь транспорт. Тот дал лошадь с бричкой, в ней разместились еще шесть таких же, как они, призывников. Ехать предстояло полторы сотни километров, однако они не смогли преодолеть и десятой части пути. Через двенадцать километров лошадь пала. Её загнали: Кадир правил вожжами, а его товарищ Мукас все время нахлестывал несчастное животное плеткой. Зачем так тогда спешили – сами не знают. В результате до города добирались аж трое суток. И потом еще долго и горячо спорили парни, кто же из них повинен в гибели бедной лошади – тот, кто её нахлестывал, или тот, кто всю дорогу не выпускал вожжей из рук.
ТРУС
Бои под Полтавой. Рота, в составе которой сражался сержант Кадир Гайсин, отбивала одну за другой атаки немцев, пытавшихся овладеть пролегавшей поблизости железной дорогой. Наши ценой невероятных усилий удерживали её. Погиб командир роты. Ему прислали замену – какого-то щеголеватого капитана интеллигентной внешности, лет 35-40. Солдаты его сразу невзлюбили. Штабист. Держал себя все время на расстоянии от подчиненных. Ну зачем его прислали, возмущались они, он и пороха-то, наверное, никогда не нюхал. Прежнего ротного часто можно было видеть на боевых позициях, среди подчиненных. Он вникал буквально во всё, интересовался их нуждами и потребностями. Этот же больше всего отсиживался в каменном домике возле железнодорожной насыпи. Даже во время боев он не покидал своего убежища, как бы намеренно устраняясь от всего того, что происходило вокруг. И действительно – никудышным командиром оказался свежий назначенец. Глухое недовольство ротным росло все больше в солдатской массе.
Основная тяжесть по ведению боевых действий легла на плечи командиров взводов. И если в течение месяца наши устояли перед врагом, не оставили важного в стратегическом отношении рубежа, то главным образом только благодаря взводным и рядовым бойцам их подразделений.
Однажды, проведя артиллерийскую подготовку, продолжавшуюся минут тридцать, фашисты предприняли очередную атаку, намереваясь сбросить державших оборону с железной дороги. И в это время, как назло, куда-то исчез командир роты. Стали искать – нет, будто сквозь землю провалился. Командование ротой взял на себя пожилой старший сержант, исполнявший обязанности командира взвода. В конце концов и эта атака вражеских автоматчиков была отбита, железную дорогу вновь сумели удержать.
А капитана… Капитана обнаружили на приличном удалении от передовой, в сотне метров за домиком, в него была выпущена целая автоматная очередь. Стали разбираться в странной гибели офицера, но так и не нашли этому логичного объяснения. Лишь позже старший сержант, принявший на себя в один из самых критических моментов руководство боем, признался нескольким своим боевым соратникам, что это он убил труса и негодяя, когда тот пытался бежать с поля боя. Бывший солдат, всякого повидавший на своем веку, не понес никакого наказания. Никто из сослуживцев за этот поступок не посмел осудить его. Тайна смерти офицера, по сути отвергнутого личным составом подразделения, так и осталась тайной для вышестоящего армейского начальства.
В ОСВОБОЖДЕННОМ СЕЛЕ
Только что завершилась Корсунь-Шевченковская операция. Поспешное отступление немецко-фашистских оккупантов. Вдоль раскисших от весенней грязи дорог, на много-много километров, масса брошенной противником различной боевой техники. Зашли в небольшое украинское селение. Оно уже было полностью освобождено. Сразу обратили внимание на то, что местные жители поодиночке и группами куда-то спешили. Кадир Гайсин с несколькими своими сослуживцами заинтересовался этим, и они решили проследить, куда так торопился народ. Вскоре оказались возле небольшой каменной церквушки, стоявшей на самом краю села. Люди останавливались у входа, осеняли себя крестным знаменем, низко склоняя голову к земле, и затем исчезали в темном дверном проеме. У сержанта Гайсина, татарина по национальности, увиденное разожгло еще большее любопытство. На его малой родине, в Джамбейте, был тоже православный храм, однако службы в нем давно не велись, и Кадир не имел никакого понятия о том, что это такое. Он зашёл в церковь следом за всеми.
В церкви было многолюдно. Службу вёл тучный преклонных лет священник, с большой седоватой бородой. Когда он произносил слова молитвы, то в его устах часто звучало «Сталин», «Сталин»… Для того чтобы получше расслышать батюшку, Кадир, насколько это было возможно, приблизился поближе к амвону. Оказалось, что священнослужитель в своей проповеди возносил хвалу Господу Богу и Сталину за долгожданное освобождение от фашистских извергов, выражал надежду на мирную и счастливую жизнь своих земляков.
Люди, по крайней мере, в своей основной массе, были сильно истощены, бледны, очень бедно одеты, видно, им и в самом деле очень тяжело жилось под гнетом оккупантов. Но в эти минуты под тёмными сводами храма они впервые за несколько последних трагических лет свободно вздохнули, их лица светились неподдельной радостью. В таком едином порыве они давно не молились, и святые слова шли из самой глубины сердца.
Евгений Чуриков
Фото из семейного архива К.Х. Гайсина
