Эта память – наша совесть

(Окончание. Начало в № 52)

Три человека из семьи уроженцев нашей области вписаны в Книгу памяти жертв Ленинградской блокады: Сара и Карим Днишевы, Султанер Чукаев. В сердцах их родных,  блокаду переживших,  ее след  остался  навсегда. Блокада подорвала их здоровье и оставила щемящую нежность к городу, который  не удалось сломить и поставить на колени.

В то время, когда Баупе Днишева с детьми добиралась до родной Казталовки по Дороге жизни, а потом в эшелонах, ее муж находился в госпитале. 268-я стрелковая дивизия, в которой воевал Хабиболла Днишев, в боях за Ленинград потеряла две трети своего состава. Кабеш был командиром артиллерийской батареи. В блокаде и на фронте ему очень пригодилась его физическая подготовка. До войны он играючи подбрасывал пудовые гири, занимался классической борьбой, прошел подготовку в кавалерийском эскадроне, был награжден знаком «Лучший физкультурник СССР», «Ворошиловский стрелок» и был капитаном команды лыжников АН СССР, где в то время работал.

На фронт он взял только справочник артиллериста – для того, чтобы обучаться быстрым расчетам в боевых условиях. Этот справочник, который он носил в правом нагрудном кармане, и спас ему жизнь. Но удар осколка минометного снаряда был такой силы, что еще месяц в госпитале у него горлом шла кровь.

В госпитале его посетил комиссар Женетль, сообщил о представлении к награде, но никакой награды Днишев так и не получил. А комиссар вскоре погиб в бою.

– Никаких сведений о представлении командира минометной батареи Хабиболлы Днишева к награде в архиве Минобороны нет, – с горечью пишет его сын Бекет. – Даже медаль «За оборону Ленинграда» обошла его стороной. Если не считать ранения, которое привело к инвалидности, то он как будто и не воевал вовсе. Но отец никогда на это не сетовал, ведь воевал он не ради наград – за Родину, за счастливое будущее своей семьи.

А Баупе, добравшись до Александрова Гая, который местные жители давно стали называть сокращенно Ал-Гаем, уже почувствовала себя дома. Эти места были ей знакомы с детства. На станционном перроне царила суета, здесь был пункт отправки на фронт новобранцев. Добраться отсюда до Казталовки было несложно, особенно в сравнении с тем, каких трудов им стоило выбраться из блокадного города и под бомбежками преодолеть длинный путь.

В далекой Казталовке люди знали о Ленинграде только из сводок Информбюро да из стихов казахского акына Джамбула. Но весть о том, что из Ленинграда приехала семья Кабеша Днишева, мигом облетела не только Казталовку, но и ближайшие аулы. В дом к бабушке Алатай потянулись люди, несли на дастархан все самое вкусное, что было в доме. И только глядя на исхудавших до прозрачности ленинградцев, многие поняли, что в Ленинграде действительно страшный голод.

Странная девочка

– Какие здесь маленькие дома! – воскликнула маленькая Сара, когда они приехали в Казталовку. – У нас в Ленинграде большие и красивые дома. Вот кончится война, и мы вернемся к себе домой.

По воспоминаниям Баупе апа, её дочка Сара в страшные дни блокады была ее опорой и советчицей. Это она, обладая хорошей зрительной памятью, узнавала ставшие незнакомыми после бомбардировок ленинградские улицы и автобусные остановки. И когда делили хлебный паек, уговаривала маму съесть хотя бы кусочек, чтобы не потерять силы, и все повторяла: «Только бы с папой было все хорошо». В это трудно поверить, ведь в начале войны девочке было всего четыре года. Но, наверное, от страшных испытаний дети взрослеют быстро.

На необычную девочку приходили посмотреть даже из окрестных аулов. Но, взглянув в ее недетские глаза, испытывали какую-то неловкость перед этим ребенком и уходили.

Она очень тосковала об отце. Однажды Баупе рассказала, что видела во сне, что Кабеш вернулся домой из госпиталя. «Почему ты меня не разбудила, я бы тоже увидела папу!», – обиделась Сара на маму. А через несколько дней она проснулась счастливая: «Я тоже видела во сне папу, он поднял меня высоко-высоко, а потом поставил!».

Кабеш приехал из санатория в сентябре 1942 года. Любимую дочку застал в постели с высокой температурой. Он поднял ее высоко-высоко, и, казалось, от этого счастья болезнь отступила.

Но истощенный организм не мог справиться с воспалением легких. Девочка угасала на руках у отца. А она не отпускала его от себя ни на минуту. Через неделю после приезда Кабеша, Сара умерла. Единственную в здешних местах маленькую жертву ленинградской блокады похоронили на местном кладбище за пересохшей речкой Карасу. Не суждено было маленькой Саре вернуться в свой большой красивый дом в Ленинграде.

Ленинград мой, милый брат мой

Перед войной полуторагодовалый Алим уже что-то щебетал и твердо стоял на ногах, бегая за старшей сестрой. За время блокады он разучился не только ходить, но и произносить какие-то звуки. В доме бабушки Алатай двухлетний Алим сразу стал центром внимания. Но сам он был, как сжатый комочек: не говорил, не улыбался, сколько ни пытались его развеселить присказками и разговорами. Оживлялся только при виде еды. Для бабушки он был первым внуком, наследником, и она приложила все силы, чтобы выходить внука: подкладывала ему самые вкусные кусочки, рассказывала сказки, пела казахские песни и колыбельные. Но мальчик упорно молчал и был не по-детски тихим. Заговорил он, спустя год и на удивление взрослых – на русском языке. А ведь все последнее время он слышал вокруг себя казахскую речь. А вскоре он уже вовсю болтал, мешая русские слова с казахскими.

– Помню, как меня ставили посередине комнаты, и я рассказывал стихотворение: «Там под вечер тихо плещет невская волна, Ленинград мой, милый брат мой, Родина моя!», – вспоминает Алим Хабиболлаевич. – И взрослые хвалили меня, хлопали в ладоши, хотя многие не понимали русского языка.

Алим оставался у бабушки даже после того как отца перевели на работу из райисполкома на оборонный завод в Уральске. Бабушка считала, что сельский воздух, айран, курт и иримшик, куда она добавляла хотя бы ложечку сливок, помогут восстановить здоровье внука.

– Казталовка спасла меня. Очень мало детей моего возраста выжили после блокады. А в Казахстане я, пожалуй, единственный… – с благодарностью вспоминает казталовское детство Алим Хабиболлаевич.

Первый класс он окончил в местной казахской школе, вместе со своими друзьями и детьми из детдома, которых осиротила война. Но потом родители забрали его в город. Семь кварталов от рабочего поселка до десятой школы Алим преодолевал с трудом. Надрывный кашель, который часто мучил его, пугал родителей, врачей, окружающих. Старушка Башмачникова, врач заводской медсанчасти часто посещала Алима, прописывала ему, кроме лекарств различные народные средства, компрессы, натирания, парное молоко со сливочным маслом, кисели. Продукты выдавали по карточкам, но Баупе умудрялась доставать для сына все необходимое. А еще она учила его быть смелым и не давать спуску хулиганам. «Будут обижать, иди прямо, не сворачивая, и смотри обидчику прямо в глаза», – говорила она сыну. И этот рецепт быстро отвадил всех хулиганов.

Алим запоем читал книги, хорошо рисовал, его акварели выставляли в Доме пионеров среди лучших работ. И если в учебе он нисколько не отставал от сверстников, то физически был слаб: на физкультуре не мог пробежать стометровку, его заносило из стороны в сторону. Отец заставлял его больше ходить, понемногу бегать. Алим и сам очень хотел стать таким же сильным, как папа. Он стал бегать, ходить на лыжах, из крепкой дубовой палки смастерил во дворе «штангу», навесил на нее разные железки и качал мышцы. Он уже не задыхался при беге, его стали включать в соревнования – сначала школьные, потом городские, и к старшим классам Алим уже защищал честь школы на городских спартакиадах.

Хабиболла работал на заводе и там же стал работать после окончания школы его сын Алим. Двухгодичный стаж на производстве был необходимым условием для поступления в Ленинградский кораблестроительный институт. О Ленинграде, городе, в котором он родился, Алим мечтал с детства. Он поступил в кораблестроительный институт и в городе своего детства встретил и свою будущую жену Светлану. В 1966 году они пригласили родителей на торжество по случаю их бракосочетания. И если Кабеш не раз после войны бывал в Ленинграде в командировках, то Баупе приехала сюда впервые после эвакуации в 1942 году.

После радостных свадебных хлопот и торжеств, они не могли не посетить дом, в котором жили и с которым было связано столько счастливых и трагических моментов их жизни. Из тех, кто там жил до войны, застали только Анну Сидоровну Гриненко, которую Баупе когда-то ласково называла Нютой. Сначала Нюта не узнала Баупе, а после обняла ее и прослезилась. Потом они вспоминали прошлое, рассказывали друг другу о своей послевоенной жизни. Муж Анны Сидоровны во время войны был контужен, долго болел и умер, а сын хорошо помнил и Сару и тетю Баупе.

Они стали расспрашивать Нюту о своем племяннике Султанере, ведь столько лет после войны они пытались его разыскать, но в списках эвакуированных его не было. Последний раз Баупе видела его в начале блокады Ленинграда. Султан сказал, что их, учащихся ФЗУ, отправляют в эвакуацию. Но Анна Сидоровна сказала, что Султан приходил уже после того как эвакуировалась Баупе с детьми. На его припухшем лице она заметила явные следы голода. В тот свой приход Султан объяснил, что отказался от эвакуации и записался в народное ополчение. Ему было шестнадцать лет. Султан погиб – или в ополчении, или от голода. В Книге памяти жертв Ленинградской блокады вписаны трое – Днишевы – Карим, умерший вскоре после рождения, пятилетняя Сара, которую блокада догнала в Казахстане, и их двоюродный брат Султан Чукаев.

От той зимы никак не отогреться

Хабиболла Днишев тридцать лет проработал на оборонном заводе и был достойным представителем первой волны советской технической интеллигенции. Его не стало в 1973 году.

– Его мечта залить солнечным электричеством просторы Казахстана сегодня воплощается в жизнь, его биографию изучают школьники, – с гордостью пишет об отце его сын Бекет. – Мама, как и предсказывал отец, дожила с нами до 96 лет.

Я работала в заводской многотиражке и дружила с младшей дочерью Днишевых – Асей. Когда узнала, что ее родители – ленинградцы-блокадники, удивилась и просила, чтобы ее мама рассказала о блокаде. Но она сказала, что мама не хочет об этом вспоминать. Баупе апа рассказала об этом сыну. На родном языке. Но, наверное, нет такого языка, каким можно было бы передать все то, что они видели и что им пришлось пережить.

Можно ли забыть зашитые в одеяла детские невесомые тела, которые везли на санках, чтобы похоронить? Или сугроб на дороге, который кажется непреодолимой преградой? Или очереди за хлебом, которые с каждым днем становятся все короче, и все понимают, что кто-то опять умер, но хлебный паек все меньше и меньше. А в это же время в промерзших залах Большого драматического театра, на Мариинке, падающие от голода артисты играют спектакли, поют и танцуют. Разве можно не гордиться своей причастностью к такому мужеству и стойкости?

После войны американский президент Эйзенхауэр посетил Ленинград и был поражен: никто из переживших блокаду не жаловался. «Все мы были поражены тем фактом, что, говоря о потерях, каждый ленинградец произносил это с гордостью в голосе», – писал он.

Нет, не потерями, конечно, гордятся ленинградцы. А силой духа, который помог им выстоять.

На Пискаревском кладбище лежат тысячи ленинградцев. За речкой Карасу в Каратобинском районе одна маленькая Сара. Алим помнит, как однажды Кабеш и Баупе пели грустную песню «Қара торғай». Отец петь любил, а пение мамы он услышал впервые. И столько проникновенной грусти было в этом их пении, что Алим понял – они поют в память о своей дочери Саре.

Автор: Наталья Смирнова
(в статье использован материал Бекета
и Алима Днишевых)