Эта память – наша совесть
Недавно два совершенно разных человека, не сговариваясь, высказали одну и ту же мысль, которая оказалась очень созвучна моему собственному мироощущению. «У меня две родины, а у вас – ни одной», – так ответила уральская поэтесса Тамара Шабаренина корреспонденту либеральной «Новой газеты». «У меня две родины – Россия и Казахстан», – сказал Алим Днишев, наш земляк, приехавший из Новороссийска к родственникам в Уральск.
Алим Хабиболлаевич говорит, что на сегодняшний день он, пожалуй, единственный казах – житель блокадного Ленинграда. У него есть соответствующий знак и удостоверение. Алиму Днишеву было полтора года, когда началась война. Они – мама, четырехлетняя сестра Сара и маленький Алим – были эвакуированы в 1942 году, когда вокруг Ленинграда уже сжалось кольцо блокады. Добрались до Казталовки, где жили родственники, потом сюда же с фронта после ранения приехал отец. Вся дальнейшая судьба семьи Днишевых была связана с Уральском и заводом имени Ворошилова. Когда в 90-е годы прошлого века завод потерял свое значение, инженер судостроения Алим Днишев уехал в Новороссийск, где и работает до сих пор.
Но как семья из казахской глубинки перед войной оказалась в Ленинграде?
– Нам часто задают этот вопрос, – сказал Алим Хабиболлаевич.
И рассказал, как их дед, Асет Днишев, из урдинских степей, совсем как Михаил Ломоносов из Архангельска, сам отправился за знаниями в Оренбург. Окончив медресе и получив также светское образование, вернулся в родные места, чтобы учить детей. Такой же тягой к знаниям отличался и отец – Хабиболла Днишев. Младший брат Алима – Бекет Хабиболлаевич Днишев родился после войны в Казахстане. Он живет в Уральске, работает на заводе «Гидроприбор». Историей своей семьи он заинтересовался давно. На основании документов и рассказов матери он записал все, что смог узнать о своих корнях. Эта статья написана на основании тех сведений, которые собрал и записал Бекет Днишев. Рассказ матери – Баупе Днишевой – он перевел на русский язык. Баупе апа хоть и хорошо знала русский язык, рассказывать о сокровенном ей было легче на родном, казахском.
Из Кошанколя в Ленинград
Хабиболла, или как его звали Кабеш, и Баупе родились в Казталовском районе, неподалеку от п. Кошанколь в самом начале прошлого века. По казахскому обычаю они были помолвлены с детства. Осиротевшую девочку воспитывал дядя – Кауден Чукаев. С Асетом Днишевым, отцом Хабиболлы – самым уважаемым в крае человеком – они дружили. Баупе посещала начальную школу, в которой детей учил Асет. Когда детям исполнилось по 18 лет, их поженили. И никогда потом они об этом не пожалели.
Хабиболла проявлял большие способности и стремление к знаниям и, легко окончив школу второй ступени, что по нынешним меркам равнялось бы десятиклассному образованию, в 1924 году поступил в Казахский краевой медицинский техникум в Оренбурге.
Шли первые годы советской власти, и молодежь горела желанием поскорее построить новую, счастливую жизнь. Хабиболла писал стихи и его выбрали редактором журнала под названием «Здоровье красной степи».
В 1928 году в Оренбург прибыла комиссия Казнаркомпроса (народный комиссариат просвещения) для отбора наиболее способных учащихся из числа казахской молодежи для обучения в вузах Москвы. Молодой советской республике нужны были кадры казахской технической интеллигенции.
Комиссия отобрала четверых, среди них – Хабиболла Днишев. Он сдал все вступительные экзамены на «5» и при конкурсе 25 человек на место, поступил в МВТУ, на электротехнический факультет, от него отпокочковалось затем МЭИ. Он стал студентом МЭИ (Московского энергетического института), после окончания которого был направлен в аспирантуру Ленинградского энергетического института Академии наук СССР. Из направлений научной деятельности выбрал гелиотехнику и вскоре вошел в состав основного ядра Среднеазиатского энергетического института АН СССР, став пионером советской гелиотехники.
Это было так романтично – использование солнечной энергии. А где, как не в Казахстане, так много солнца? Но этой мечте не суждено было сбыться: в 1934 году сектор гелиотехники в Академии наук был ликвидирован, а аспиранту Днишеву в выборе другой темы научной работы было отказано. В этом году в Ленинграде был убит Киров, началась волна репрессий, под гребень которой попал и молодой аспирант Днишев.
После того как все работы по гелиотехнике были свернуты, Хабиболла Днишев работал на ленинградском заводе «Электроаппарат» в должности начальника центральной производственной лаборатории.
Смерть мела…
Когда началась война, у Баупе и Кабеша было уже двое детей – четырехлетняя Сара и полуторагодовалый Алим. И только спустя годы после войны они узнали, что в октябре 1941 года в ленинградском роддоме у них родился брат Карим. В списках жертв блокады Ленинграда значится новорожденный Карим Днишев, умерший от голода. Баупе апа хранила эту боль в своем сердце и не рассказывала о своем материнском горе детям.
– Долгое время родители вообще ничего не рассказывали ни о блокаде, ни о войне, – пишет Бекет Днишев. – Наверное, на это был запрет. На мои мальчишеские вопросы о войне отец сдержанно отвечал: «Тебе лучше об этом не знать». Запомнилась его фраза: «Какие люди, какие светлые головы погибли!». Ведь довоенный Ленинград был центром научной и культурной жизни страны.
Днишевы жили на Васильевском острове, на Биржевой линии в доме № 1. Этот дом в Ленинграде еще называли Домом ученых, здесь жили в основном сотрудники Академии наук. Кто был в Ленинграде, знает эти старые дворы-колодцы, огромные квартиры, превращенные в коммуналки, высоченные потолки в комнатах – как потом трудно было их обогреть. Зато в этих дворах все друг друга знали, и это многим помогло выжить. Днишевы дружили с Гриненко – глава семьи до войны тоже работал в АН – и Волошиными. Мара Волошина была художницей. Дети Днишевых, Гриненко и Волошиных росли вместе.
Сегодня многие удивляются: почему сразу, пока еще не замкнулось кольцо блокады вокруг Ленинграда, оттуда не эвакуировали всех женщин, детей, стариков? Да потому, наверное, что никто не верил в то, что вскоре им предстояло пережить.
Баупе апа вспоминала, что с началом войны Ленинградский горисполком сразу издал постановление об эвакуации детей. Их должны были подготовить к отправке: собрать вещи и жетоны с указанием фамилии, имени, отчества, места и времени рождения, родителей, родственников. Отправлять детей одних матери не хотели, и вскоре, по воспоминаниям Баупе Днишевой, это постановление отменили.
Город постоянно бомбили, а уже вскоре люди начали умирать от голода.
– Первыми стали умирать те, у кого не было запасов, – вспоминала Баупе апа. – Не запасов продуктов, а запаса здоровья и сил. Умирали молодые, чей организм требовал больше пищи.
Люди в буквальном смысле сходили от голода с ума. Баупе апа вспоминала, как однажды ее сильно напугал сосед. К соседке Фросе она ходила греть воду, и ее муж вдруг пристал к ней со странным вопросом: «Ты зачем забрала мой портсигар?». А она даже не знала, что это такое. Вскоре этот человек умер от голода.
Детей Днишевых спасала продуктовая карточка отца, который в это время проходил военную подготовку. Он отдал ее детям, сказав, что ему достаточно того, что дают в офицерской столовой. К мужу Баупе с детьми ездила каждый день – до тех пор, пока носить на руках маленького Алима уже не оставалось сил. Потом стала ездить одна, оставляя детей дома.
В осажденном городе действовали диверсанты, они пускали ракеты, указывающие места расположения важных объектов, поэтому учебная часть часто переезжала с места на место. Баупе однажды отправилась даже в Детское село. Муж ее ругал за эти вылазки, просил не приходить, не рисковать.
Баупе слабела, отдавая весь свой паек детям. Маленькая Сара это заметила, уговаривала маму съесть хотя бы кусочек. А однажды совсем не по-детски произнесла: «Мама, я так устала!». Вскоре Баупе заметила, что дочка начала заговариваться – первый признак серьезного расстройства центральной нервной системы. И тут – чудо – через линию фронта прорвался обоз с продовольствием. На детские карточки добавили по маленькому кусочку сливочного масла. Это оказалось лучшим лекарством для мозга.
Не упасть, не поскользнуться, дойти
Хабиболла ушел на фронт, а они остались в блокадном городе. Сохранился посадочный эвакуационный талон для семьи: дата отъезда 19 февраля 1942 года, вагон 10, вокзал Финляндский, время отправления – 18 часов, количество людей – трое. Баупе, Сара, Алим Днишевы. Но ни в этот, ни в другой день февраля они не уехали, талон так и остался неоторванным. Эвакуация состоялась только в конце марта, когда лед Ладожского озера днем уже начинал слегка подтаивать.
Бекет Днишев считает глубоко символичным тот факт, что оценкой прочности льда, разработкой безопасных маршрутов эвакуации людей и поставок в город продовольствия, занимался профессор Вейнберг, тот самый, под чьим руководством занимался научной работой их отец. Сам профессор от эвакуации отказался. Когда в апреле стало заметно движение льда в озере, ученый с юмором записал в своем дневнике: «Хорошо, что не дрейфит мое здоровье!».
15 апреля движение по Дороге жизни было прекращено, а через три от истощения умер профессор Борис Петрович Вейнберг.
– Его имя особенно дорого нам и, наверное, не случайно судьба предрешила так, что и в спасении нашей семьи было его участие, – говорит Бекет Днишев.
Из всего нажитого, что осталось в Ленинграде, Баупе апа с сожалением вспоминала только швейную машинку «Зингер» и тетрадки со стихами мужа, которые она заботливо сложила в чемодан, так и оставшийся в ленинградской квартире. Взяла только документы, отзывы о научной работе мужа и одну тетрадку стихов. С Марой Волошиной у них были одни на двоих санки с вещами и трое детей, которых они из последних сил дотащили до переправы. К счастью, она прошла благополучно.
После переправы на Большую землю путь до родных казталовских степей растянулся на долгих полтора месяца. Эшелоны подолгу простаивали на запасных путях. Люди знали, что в Ленинграде умирают от голода и на станциях к эшелонам с обессиленными ленинградцами выходили местные жители с незатейливой снедью. Но потом это запретили: наголодавшиеся люди набрасывались на еду, иссохшиеся желудки не выдерживали, и многие умирали.
В буфетах ленинградцам выдавали продуктовые пайки. На одной из подмосковных станций Баупе отстала от поезда. Пока стояла в очереди за пайком, поезд, в котором остались дети, ушел. Хорошо, что Мара со своей дочкой в тот раз была в поезде. Все отставшие кинулись к начальнику вокзала. Тот сказал, что на соседнюю станцию скоро прибудет проходящий поезд, который на следующем разъезде пройдет рядом с ленинградским. Выручил какой-то деревенский мужичок на лошади: посадил Баупе в сани и погнал лошадь наперерез, через поле. Мара, увидев Баупе, обрадовано сказала: «Ну, вот, а я уж думала и Баупе пропала». Случаев, когда пассажиры отставали от поезда, было много.
Мара с дочкой сошли в Мичурино – у них там были родственники. А Баупе с детьми поехала дальше – до Александрова Гая, что в 45 километрах от родной Казталовки. В Ленинград они с мужем вернутся только через 24 года, когда приедут на свадьбу сына Алима. Посетят свою ленинградскую квартиру, встретятся с соседкой Анной Гриненко. Но до этого времени им предстояли еще немалые испытания.
Автор: Наталья Смирнова
(по материалам братьев Днишевых)
