… «Успокоила степь и ее ковыли»
27 октября – сорок дней, как не стало Тамары Шабарениной, поэта, прозаика, публициста.
Она родилась в Сибири, вскоре после войны. Когда училась в седьмом классе, местная районка опубликовала ее стихотворение:
Осенний день в традиционной бронзе,
И в тишине, как в лодке на плаву.
Сентябрь-сентябрь: висит на нитке солнце,
Вот-вот сорвется… в желтую траву.
Тогда лучи окончатся, как рельсы,
И станет мне, и городу темно.
Сентябрь-сентябрь, слегка привстало сердце,
Чтоб посмотреть на школьное окно.
Она часто смотрела на рельсы, которые напоминали солнечные лучи. Они сходились там, куда уходили поезда, где не было могилы матери, контуженного на войне отца и шла другая, хорошая и сытая жизнь. И в пятнадцать лет она уехала вслед за старшей сестрой – на целину. Здесь обещали растить много хлеба, а значит, голода не будет. В Пугачевском совхозе работала на плантации, потом трактористкой. Восседая за штурвалом, пела песни и сочиняла стихи, чувствуя себя при этом «королевей королевы». Потом работала на Уральском мясокомбинате. Причем в самом «страшном» кишечно-моечнам цехе. И как протест против всей этой грязи, крови, смерти, тяжкого труда рождались стихи – чистые, звонкие, как трель жаворонка.
Вот уж действительно: «Когда б, вы знали из какого сора растут стихи, не ведая стыда». Замуж вышла за капитана речного парохода, как и нагадала когда-то сибирская знахарка – «муж будет полувоенной дисциплины». Ходила (речники, как и моряки не говорят — плавали) поварихой на пароходе в рейсы до Гурьева и окончательно влюбилась в степь и Урал.
Позже винилась перед «преданной» родиной:
Я тебя предала, как подружку, легко.
Развела я еловые лапы твои.
Приуральный простор опоил молоком,
И объятья свои – айналайн – отворил!
Предала я еловые лапы твои,
А потом, когда горем взыграла душа,
Усмирял ее, ревушку, яр Алмалы
И торчащая в горле Урала карша.
Так Урал на безводии – мель на мели.
Так раскаянье билось о след без следа.
Успокоила степь и ее ковыли,
Обласкали, влюбили в себя навсегда.
На ее талант еще там, в Пугачевском, обратил внимание писатель Николай Федорович Корсунов. Тем более, что он сам работал когда-то редактором Бурлинской районки. В Уральске она посещала литературный клуб, который вел Николай Федорович. Это была такая уральская богема, объединяющая творческих людей. В своей последней книге об Уральске «Остров» наш земляк писатель Геннадий Доронин единственную героиню вывел под подлинным именем.
«Ее звали Тамара Михайловна, и на ней была юбка, пошитая из бархата красного занавеса клуба мясокомбината, которым она заведовала много лет и где каждую свободную бумажку она записывала стихами».
«Куда, девочка путь держишь? – спросила Тамара Михайловна. И тут же, не дожидаясь ответа, сказала: «И я туда же!» – «Вы ведь в другую сторону идете, – заметила Лизавета. – Прямо в противоположную движетесь» – «Правда?», – удивилась поэтесса. Лизавета почему-то решила, что встреченная – поэтесса. – «А я всегда думала, что нет никакой разницы – в какую сторону двигаться. Главное – двигаться».
Лизавета правильно решила, что женщина в юбке из занавеса не могла не быть поэтессой. Красный бархат придавал ее стихам драматизма. И чуточку театральности. И совсем чуть-чуть пафоса. «Здесь юный век на брудершафт со старым…».
Очень точно писатель подметил черты Тамары. Книга Доронина написана в жанре фэнтези, но о Шабарениной все — правда, почти без художественного вымысла. И что поэтесса, и что всегда готова повернуть куда угодно. Единственная неточность — из занавеса у нее была не юбка, а кофта. В 90-е закрыли клуб мясокомбината, где она была заведующей и стали тащить оттуда, кто что мог. Тамара сняла бархатные портьеры, сценический занавес и раздала всем соседям на покрывала, а себе кофту сшила. Ее тогда пригласили на какое-то мероприятие, а надеть нечего. Вот и сварганила себе яркую блузу так, что все позавидовали – это она умела.
И то, что стихи записывала на каждой свободной бумажке – тоже правда. Поэтесса Татьяна Азовская ранние Тамарины стихи называла чистыми, прозрачными, акварельными. Но в каждом она умела найти то, что трогало душу. Стихотворение о Пушкине, о его приезде в Уральск она озаглавила его же строкой «Я здесь остался, б». А закончила пронзительным:
Урал руками разливными
Держал и держит это имя.
И Черной речке – не дает!
В 90-е, оставшись без работы, она не жаловалась, не плакалась, хотя жилось трудно. Сказала с некоторым пафосом: «Я прошла этот период с высоко поднятой головой». Я бы сказала, что она и по жизни прошла именно так. Ее очерки об уральских спорт-сменах, о ветеранах войны, о земляках, о путешествии по Уралу вошли в сборники «Лига футбольных окраин», «Сафинские рощи», «По тревожному веку». Фразы – короткие, рубленые, как пульс взволнованного человека. Книги свои просто раздаривала.
В 90-е и у нее были мысли уехать, когда все уезжали. Но рвали на части два берега.
Бухарский берег ворот рвет!
Самарский берег отступает.
Духоворот, водоворот.
Даль закипает птичьей стаей!
Тамару Шабаренину называют поэтом, прозаиком. А еще она была гражданином. Ее гражданская позиция особенно четко проявилась в последние годы. Один из последних сборников стихов Шабарениной называется «Ономастическая трагедия». Стихи писала в период массового переименования улиц Уральска. Не могла не писать – о том, как «родовые таблички сдирали с коричневым мясом домов угловых»
И мало кто знает, какие острые она писала эпиграммы, и какие остроумные пародии на клеветнические и провокационные публикации разного рода «либералов», мечтающих о майдане в Казахстане. Вот, например, ответ Шабарениной на статью одного казахстанского «правозащитника». Она приводит сначала прямые цитаты из этой статьи.
«Самые отмороженные украинские нацисты – детский лепет… А вот в России…». «Люди не кричат «Хайль Путин: их нацизм марширует сидя у телевизора на кухнях… Их нацизм начинается со злобного «Понаехало». «Методически вбивается людям «ГБешный тезис»… «Путинская лапша»… «Врагами становятся все, кто угодно… представители сексуальных меньшинств»… «Кто тут про нацизм? Подойдите к зеркалу, господа. Эк, перекосило-то!».
И вот ответ Тамары под заголовком: «Чей нацизм нацистее?»
Нацист Украйны – не нацист,
А пташенька з потехою.
И как художественный свист –
Пред страшным: «ПОНАЕХАЛО»
Россия – тот ещё народ…
Жирует. РУ. не выключит.
Расист «Хайль Путин» не орёт
И марширует сидючи.
Во век с лапшою на губе.
Гляди, развесил ухи-то!
Так ведь, в башку его ГБ
ГБистский тезис вбухало!
И там нацист, и сям нацист:
Лютуют: «понаехало»
Степан с диваном – обнялись –
И по нацистски шпрехают!
… Ну, кто там пел про нацдерьмо?
– Я? … Зеркало утешило:
Не окосел! Но вот трюмо
Перекосило к лешему…
Вряд ли автор (кстати, с русской фамилией) той статьи про «нацизм в России» читал эту пародию на себя. А жаль.
Остроумные и смешные, но не злые, эти эпиграммы и пародии, бьют, как говорится, не в бровь, а в глаз. Вообще, такое впечатление, что она одна замечала в прессе эти призывы к «майданам», которые известно, чем заканчиваются. Вот цитаты из еще одной статейки.
«Тысячи казахстанцев полагают, что митинговать себе дороже».
«Проститутка поддела Сократа: Мне достаточно обнажить своё бедро и любой твой ученик пойдёт за мной, а не за тобой».
«Катимся в тьму пещеры». «Может, начнём шагать в гору?»
Пародия Шабарениной называется «Философия обнажения»
Я как Сократ взываю: – «В гору!»
Но в тьму пещер читатель прёт:
Мол, без палаток и без «скорой»
Он, умный, гору обойдёт!
Митинговать себе дороже! –
Сказало грозное УГРО…
Я в гору звал. Я лез из кожи
Я обнажал своё бедро!
… С горы спустился Далай лама:
«Поправь штаны! Ты чо, мужик?
Тощак! Постнее чем Обама:
Ни в отбивную, ни в шашлык».
Надо сказать, что автор той статьи про митинги, проститутку и Сократа сильно поправился с тех пор. Наверное, на зарубежных грантах.
Они дружили – журналист и писатель Геннадий Доронин, поэты (не любили они слово «поэтесса») Татьяна Азовская и Тамара Шабаренина. На уход Азовской шесть лет назад она написала «Реквием». Он заканчивается такой строфой:
… Нам горше тут, иль слаще – тут!
Ушли кордоны – не спросили.
А наши кладбища растут.
И держат сторону России!
Ее похоронили на краю Талаповского кладбища. И за могилой, в «сторону России», расстилалась степь, которую она полюбила не меньше сибирских лесов…
