Сын завода
(Окончание. Начало в № 29)
Клавдия Антоновна не сразу сообразила, почему ее младший вдруг перестал ходить в школу. Думала – мальчишеские игры, завязал дружбу с нехорошими парнями. Но однажды на ее тревожные расспросы он и сам признался: поступил, дескать, работать на завод. Она печально покачала головой, но сына ругать не стала.
Работа Жени Гребнева заключалась в разноске разных документов и разнарядок по заводским цехам и службам, также, если в том возникала необходимость, ему приходилось вызывать из дома на производство рабочих и других специалистов. И нередко бывало так: человек отработал часов двенадцать, страшно устал, вымотался, а тут опять срочный вызов! И у Жени порой возникала такая жалость к трудяге, которому после многочасовой вахты вновь предстоит сейчас встать к станку, что он, бывало, обманывал свое начальство, говоря, что разыскиваемого не застал дома.
Мальчишку все любили на заводе, отношение к нему у многих было как к сыну родному. На Новый год заводчанам, у которых были малолетние дети, давали подарки, и каждый хотя бы две-три конфетки из пакета старался сунуть всеобщему любимцу, сыну завода. Домой в этот день он приходил с полными руками гостинцев. Вот было радости-то в семье, где нередко основу питания составляли жмых да картофельные шкурки.
Где-то к концу войны Женю Гребнева и других малолетних работников с предприятия «попросили». Сверху вдруг поступил строгий запрет на использование детского труда, видимо, рассчитывали на то, что скоро подросткам придет замена с фронта.
Подросток захотел свое образование продолжить не в школе, а в ремесленном училище №15. Дисциплина там была никудышной, занятия нередко пропускались, воровство и хулиганство процветали среди учащихся. Некоторые сюда на учебу присылались даже из мест не столь отдаленных. Заведение находилось рядом с городским рынком, и когда на его территории появлялись ребята из РУ №15 – торговцы быстро прятали свой товар. Как-то к ним в училище заглянул милиционер – искал, что ли, кого-то, а вскоре его в одних трусах спустили со второго этажа. Ругается, несчастный, кричит: «Наган-то хоть верните!» Через некоторое время с ехидными смешками и хихиканьем блюстителю правопорядка оружие спустили на веревке.
Удивительно, как только в этой плохо управляемой, стихийной массе молодых людей сумел разглядеть Евгения Гребнева Петр Александрович Атоян, в последующем бессменный многолетний заводской директор. Он присутствовал у них на выпускных экзаменах, новоиспеченного слесаря 3-го разряда сразу взял в свой трудовой коллектив.
С фронта прибыл отец, Константин Федорович, стал работать в том же самом пятнадцатом училище, где он, подучив немного наиболее способных ребят, организовал из них духовой оркестр. Весьма неплохой оркестр! Константин Федорович не раз рассказывал сыну о годах своей службы в казачьих войсках еще при царе-батюшке – в полковом оркестре. В Гражданскую войну молодой казак разыскал Чапаева, чтобы попроситься к нему на службу по своей – музыкальной – линии. Его к нему допустили. Правда, долго у прославленного полководца он не задержался – пулей вылетел назад. Когда Костя перешагнул порог служебной комнаты, то увидел Василия Ивановича в великом гневе. Он, держа у уха телефонную трубку, метал в чей-то адрес громы и молнии: «Я тебя арестую!», «Я тебя, сукин сын, расстреляю!» – и все в таком духе, да еще с отборным матерком.
Страшно стало парню, убегал он в тот день из чапаевского штаба так, как до этого, наверное, никогда белые не бегали.
В 1951 году молодого рабочего призвали в армию, на Тихоокеанский флот.
Учебка во Владивостоке. Курсант Гребнев – будущий подводник – стоит на посту, несет охрану здоровенных цистерн с горючим. У него за плечами старая берданка, без единого патрона. И так – каждое дежурство. Боец возмущался: «Столько бензина приходится охранять, и с чем – со старой рухлядью! Мало ли что может случиться! Безобразие!» Как-то, стоя на своем неизменном посту, он набрал побольше камней, к ним добавил палку покрепче; сказал себе: если что – буду отбиваться…
Стояла темная весенняя ночь. Вдруг тишину нарушили чьи-то шаги, они становились ближе и ближе. «Стой, кто идет?» – громко произнес часовой. В ответ – ни звука. Однако, судя по тому, что шаги раздавались все громче, кто-то продолжал упрямо переться прямо на него. Гребнев подхватил с земли палку и размахнулся ею прямо в темноту… Раздались крики, визги, неизвестный потребовал, чтобы часовой зажег свой фонарь. В вспыхнувшем ярком луче света он узнал старшего матроса, который обычно у них разводил наряды. А еще Гребнев увидел – или ему это показалось? – как у того на лбу, на том месте, куда он приложил свою палку, растут рога…
– Ну, Гребнев, я тебе этого никогда не прощу! – зло прошипел «старшой».
Командование части объявило бдительному курсанту благодарность за задержание «врага». Разводящему же пришлось некоторое время поваляться в госпитале, залечивая не представлявшие серьезной угрозы для жизни раны. Вышел из госпиталя и давай мстить курсанту Гребневу: Евгений каждый день драил полы в казарме, чистил туалет…
Гребневу, надо сказать, с первых дней не понравился этот матрос, было в его натуре что-то гниловатое, отталкивающее, и в те дни, когда он старался как можно больнее досадить Гребневу, эти его неприглядные качества проявлялись еще ощутимее, выпуклее.
Прошло полгода. Старшина 2-й статьи Гребнев уже служил на подводном флоте там же, на Дальнем Востоке. Мимо него однажды прошел матрос, не отдав чести старшему по званию. Гребнев его остановил, сделал замечание. В матросе он узнал своего бывшего непосредственного начальника из учебного отряда. Спросил, как он оказался тут, на базе подводных лодок.
– Меня сюда перевели по службе, – ответил тот. Но это было лишь полуправдой. Как потом выяснилось, его перевели на базу за какой-то серьезный дисциплинарный проступок.
Евгений узнал, на какой лодке будет служить его давний обидчик, и попросил знакомого старшину: мол, ты его с месяц потренируй, погоняй как следует… Через некоторое время тот приходит к Гребневу и жалостливо просит: «Прости меня, пожалуйста, Константиныч!..»
Потом несколько месяцев Евгений Гребнев служил в Китае, в приморском городе Циндао, на берегу Желтого моря. Это было в 1955 году. Туда перегнали целый отряд советских кораблей: четыре подводные лодки, два эсминца, тральщик… Среди личного состава упорно ходили слухи: все это – в подарок соседней дружественной стране. И действительно, вскоре по прибытии туда большую часть экипажей кораблей отправили обратно на родину. Оставшиеся же моряки стали обучать китайцев премудростям своего военного мастерства. Учеба последним давалась очень трудно. Нередко бывало так, что там, где нужно было умело и тонко действовать руками, хозяевами в ход грубо пускался лом и другие подручные инструменты. После этого нашим не раз приходилось ремонтировать сложную аппаратуру и механизмы. Панически боялись ученики погружения лодки в воду. Крики, шум…
Наконец советские флаги над кораблями сменили китайские, а старшину Евгения Гребнева и еще группу других наших моряков привезли в какое-то важное правительственное здание, где один из ближайших соратников Мао Цзэдуна вручил каждому по ордену – за заслуги перед Китаем. Вскоре железной дорогой их отправили в СССР. Службы на восточных рубежах нашей Родины оставалось совсем немного…
С 1956 года Е.К. Гребнев – снова на родном заводе. Правда, уже не слесарем (в них тогда не было необходимости), а фрезеровщиком. Для этого ему пришлось закончить заочно техникум, существовавший при машиностроительном. Потом была работа ещё мастером, технологом, начальником технологического бюро… В 1991 году Евгений Константинович стал пенсионером. Формально, потому что он по-прежнему продолжал трудиться. И, наверное, он еще не скоро ушел бы с прославленного машиностроительного, если бы не наступили тяжелые кризисные времена. Отсутствие заказов, массовые кадровые сокращения… Чтобы не отнимать хлеб у своих молодых коллег, ветеран Е. К. Гребнев ушел на соседнее предприятие «Гидроприбор», где плодотворно трудился еще лет семь-восемь.
Автор: Евгений Чуриков
Фото Ярослава Кулика
и из семейного альбома Е.К. Гребнева
