«Хорошее было лето…»
125 лет назад, летом 1900-го года, писатель Владимир Короленко посетил Уральск, объездил хутора и станицы, а потом написал очерки «У казаков». Но исторического романа о Пугачеве он так и не создал, хотя именно эту цель ставил перед собой.
Легенды и быль
Как объяснял сам Короленко, он предпринял эту поездку с целью «попытаться собрать еще не вполне угасшие старинные предания, свести их в одно целое и, быть может, найти среди этого фантастического нагромождения живые черты, всколыхнувшие на Яике первую волну крупного народного движения». Ведь кроме Пушкина, создавшего живой образ этого предводителя восстания в повести «Капитанская дочка», никто из литераторов даже не пытался это сделать. Кстати, когда Пушкин послал Историю Пугачевского бунта герою Отечественной войны 1812-го года Денису Давыдову (а в ней были жуткие подробности казней, которые совершал Пугачев), он приложил к подарку четверостишие:
Вот мой Пугач.
При первом взгляде
Он виден: плут, казак прямой.
В передовом твоем отряде
Урядник был бы он лихой.
Но Пушкин был в Уральске через шестьдесят лет после восстания, а Короленко приехал почти через 130. Но зато была надежда, что при всей замкнутости казаков (о чем Короленко предупреждали), они уже не побоятся говорить о бунте, который наверняка сохранился в рассказах, передающихся из поколения в поколение и в легендах. Многие, с кем разговаривал Короленко, отказывались говорить о тех событиях – «это речи политические». Да и указ Екатерины о «предании этого дела вечному забвению» действовал. Но все же память о тех событиях «чрезвычайно живо сохранилась еще на Урале, по крайней мере, в старшем казачьем поколении», — писал впоследствии Короленко. «Здесь ни строгие указы, ни глаголи и крючья Панина не успели вытравить из народной памяти образ «набеглого» царя, оставшийся в ней неприкосновенным, в том самом, – правда, довольно фантастическом, виде, в каком этот «царь» явился впервые из загадочной степной дали…».
Первым тему поездки Владимира Короленко на Урал исследовал преподаватель Уральского педагогического института Н.Г. Евстратов. В 1963-м году вышла его книга «В.Г. Короленко в Уральске», давно ставшая библиографической редкостью. В 2000-х годах вышла книга преподавателей ЗКГУ Н.М. Щербанова и А.Н. Евстратова «Короленко на Урале». В работе над этой книгой авторы использовали, в том числе, архивы Николая Гавриловича Евстратова.
Короленко в свой приезд в Уральск исследовал войсковой архив и личный архив Железнова, собравшего немало легенд о Пугачеве. Писатель отмечал, что, если «исторический» Пугачев остается «человеком без лица», то в легендах Пугачев – «лицо живое, с чертами необыкновенно яркими и реальными».
Короленко читает архивные документы, находит там много интересного, сообщает в письме жене: «Картина встает довольно полная. Некоторые детали уже теперь просятся на бумагу. … Знаю, что в историческом отношении теперь не навру, колорит времени и места передам…».
Эти архивные находки дополняют легенды, которые ему рассказывают местные жители и которые записаны Иоасафом Железновым. Короленко настолько увлекся этими легендами и верой казаков, что и сам порой начинал сомневаться: а, может, Пугачев и не самозванец?
На это указывает литературовед Николай Щербанов в книге о Короленко.
А, может, царь настоящий?
«Некоторые реальные исторические сведения о Пугачеве (он рано был произведен в хорунжие, имел почетную саблю, называл себя «крестником Петра Великого») давали повод писателю считать Пугачева одним из многочисленных побочных детей Петра Первого. В семье Короленко сохранилось воспоминание о том, что писатель в одно время искал подтверждение этой гипотезы: высчитывал возраст Пугачева, время пребывания Петра 1 на Дону в 1722 году, проездом, при возвращении из персидского похода. Он «с большим интересом вглядывался в различные портреты Пугачева, отыскивая в его лице черты сходства с Петром Первым».
Сам Короленко писал: «Говорят, Пушкин, в свой приезд и кратко-временное пребывание в Уральске, – показывал современникам бунта портрет настоящего Петра Федоровича, голштинская физиономия которого, как известно, нимало не походила на казацкий облик Пугачева. Однако теперь я слышал из нескольких уст, будто в этом портрете казаки признали как раз того самого человека, который был у них на Яике. Вообще, при указании на решительное отрицание историей всякой возможности этого тождества, даже у интеллигентных казаков вы встретите выражение колебания и скептицизма».
Особенно реалистично и в то же время наивно рассказывает уральское предание о том, как царь Петр Федорович потерял престол. Все произошло, как у простых людей загулял царь с фрейлиной Воронцовой, и Екатерина поступила, как любая оскорбленная женщина: закрыла ему двери в царские палаты. «Подняла образа и объявила себя царицей». Отправился Петр Федорович в Кронштадт, а его и туда не пустили. Испугавшись, он вынужден был скрываться в глухих местах.
В этой легенде – два подлинных факта. Настоящий царь действительно имел любовную связь с Воронцовой. И второе – после низвержения с престола он действительно кинулся в Кронштадт, где его не приняли..
Дальше по казачьей легенде низвергнутый царь по какому-то высшему предопределению должен был скитаться пятнадцать лет и только по истечению этого срока объявиться. Но попав на Яик, увидев страдания казаков «под давлением вопиющей неправды и репрессий», царь решает объявиться раньше, чем ему было предопределено. И именно поэтому восстание подавлено, считали казаки.
«Это нарушение веления высшей воли, вызванное состраданием и нестерпимой жалостью к измученному народу, является в преданиях тем трагическим двигателем, который определил судьбу движения. Всё было за Пугачёва, но выиграть свое дело он не мог именно потому, что начал его не в срок», – такое мнение казаков, пишет Короленко в свойственной ему манере.
Даже публичная казнь Пугачева не поколебала веру казаков в том, что он жив, а казнили совсем другого. Мол, пощадила Екатерина своего мужа. Эта легенда обрастала всевозможными деталями и подробностями, вплоть до того, что кто-то видел, как выходит Пугачев из опочивальни Екатерины.
Из-за этой любви к самозванцу досталось от казаков и атаману Мартемьяну Бородину, который был главным противником Пугачева и старался удержать казаков от бунта. К тому же, Бородин сопровождал плененного Пугачева и грубо с ним обходился. По легенде, за это неуважение к царственной особе Мартемьян Бородин наказан. То ли сама императрица велела его казнить, то ли сын, Павел Петрович, отомстил за отца. А скорее всего, выйдя в отставку, Мартемьян Бородин просто отошел ото всех дел, чувствуя отношение к себе со стороны казаков.
Когда Железнов упорно доказывает, что казаки по своей наивности и неграмотности поверили в то, что перед ними настоящий царь, это понятно: писатель всю жизнь стремился смыть с уральского казачества репутацию бунтарей и смутьянов. Но ведь и Короленко проникся этой верой. Вот он пишет:
«Когда в таинственном купце, в плохой рубахе и простых портах, приходилось признать царя и объявить об этом войску, – то казак Мясников, пожав плечами, сказал: «Ладно. Мы из грязи сделаем князя». Но это думали далеко не все даже из первых участников. Когда же Пугачев, одетый в царскую одежу (кафтан подарил киргизский хан), на отличном коне, с двумя знаменами и отрядом выехал к форпостам, – тогда ему навстречу устремились искренняя вера и искреннее чувство, которые сопровождали его все время до плахи».
Повесть «Набеглый царь» Короленко не написал, хотя эта идея не оставляла его всю жизнь. Пугачевские легенды, которые он собирался включить в повесть, напечатаны уже после его смерти.
Но зато Владимир Короленко оставил цикл замечательных очерков «У казаков» с описанием природы, быта, традиций, характеров. Чехов называл эти очерки «чудесной вещью». А писатель всю жизнь вспоминал лето, проведенное в «маленьком домике на берегу тихой речки». Здесь, на даче, он жил со всей семьей, отсюда отправлялся в путешествия по станицам.
«Каждый раз, как приходит лето, мне вспоминается Уральск, сады, фермы и хочется … вспомнить наше путешествие по степям и станицам. Хорошее это было лето», – писал он своему уральскому другу Верушкину, который сопровождал его в поездках по краю. И передавал привет Деркулу Иванычу, Чагану Петровичу и Яику Горынычу. Такое уважительное обращение казаков к своим рекам его восхищало. А «таинственная тень» Пугачева, которая виделась ему среди лугов и садов, так и осталась тенью, легендой.
Но благодаря интересу к личности Пугачева имя еще одного писателя добавилось в звездный список тех, кто посетил наш город.
