Таким сохранила память
(Окончание. Начало в №33)
Был, конечно, концерт в театре Островского. Надев помятую казачью фуражку с малиновым околышем, Юрий Васильевич пел под гитару про атаманские сады.
Осенью того же года по инициативе Натальи Комаровой и уже известного краеведа Александра Курлапова, работавшего раньше в областном краеведческом музее и знавшего его запасники, была организована выставка икон православной церкви. Много трудился тогда А. Курлапов, протирая кефиром залежавшиеся в подвалах иконы. На открытие были приглашены священники Уральской епархии, и церковное многоголосие придало вернисажу особую торжественность. Выставку украсил первый приезд семьи Михаила Шолохова. Оттепель наступила и в отношении к творчеству лауреата Нобелевской премии. Отречение от коллективной собственности заостряли на «Поднятой целине», благословлял, мол, поддержку Иосифа Сталина.
Тогда и Пахмутовой попало за комсомольский оптимизм её песен. Но мало-помалу вразумление пришло: каждая эпоха имеет свои книги и песни, какой бы она ни была, и зачеркнуть её невозможно. Да и друг М. Шолохова Бисен Джумагалиев наладил, минуя правящие конторы, народную дипломатию, ездил в Вёшенку. И вот в раннюю осень того рубежного года ломается лёд охлаждения. Встречать делегацию горакимат попросил Юрия Васильевича Баева и его друга Александра Ялфимова на таможне в Озинках. Был на выставке с делегацией и Юрий Васильевич, но гитару не брал – не тот сюжет.
Что еще вспоминается, и стоит ли вспомнить? Помнится, как в 2001 году отмечали в драмтеатре 75-летний юбилей, а заочно и презентацию двухтомника казачьего фольклора Евгения Ивановича Коротина. Был концерт, и Юра был с гитарой, дальше – банкет, и даже бутерброды с чёрной икрой. А после – песни для своих самых-самых, где Юра раскрывался по полной.
Тогда я услышал его песню памяти В. Высоцкого. Песня была написана вскоре после драматической кончины его кумира, которому он охотно подражал.
Памяти В. Высоцкого
Что ж вы, кони, мои кони,
Приуныли, не резвы?
Отоснились вам погони,
И едва плетётесь вы.
Перестали зубы скалить –
Удила порвали рот!
Бросил вдруг ямщик скандалить,
Только горькую всё пьёт.
Не колдун в ночи пугает,
Не лихой разбойный свист –
То, что больше не играет
Тёмной ночью гармонист.
Нет, не слышно переборов,
И не та гармонь поёт.
У неё другой был норов,
И мотив совсем не тот.
А теперь гармошка всхлипнет,
Так в ответ – щелчок кнута.
Ох, и жарко к телу липнет
Эта злая доброта.
Так плетёмся еле-еле,
А вокруг – сплошной трактир,
В нём все те, кто не успели
Ко двору на званый пир.
Там не пьют, ведром лакают,
Песни буйные орут.
Да запевка не такая,
И аккорд не тот берут…
Кол осиновый – оглобля,
И петлёй висит хомут…
Запорю! – кричу, – угроблю!
Но не слышно никому.
Он хрипел, но не фальшивил,
Напоказ меха не рвал.
Глядя в пропасть, на обрыве
Плясовую нам играл.
1984 год
И Это написал второй секретарь горкома КПСС!
Как-то он пригласил к себе в гости Галину Гурьеву, с которой был знаком еще по школе и комсомолу, и ее подругу Надю – они тогда вели киноклуб «Иллюзион» и вытаскивали из местного кинопроката элитные фильмы.
«Я грустный человек», – сказал он гостям, взяв гитару.
Перезванивался ли он с Высоцким, не знаю, но с Булатом Окуджавой – точно. Тот и благославил его на издание газеты «Надежда», выхода каждого номера которой мы с нетерпением ждали, чтобы насладиться блястящими очерками работавшего в ней Бориса Пышкина, Татьяны Азовской, Галины Дырдиной. Газета смаковала темные страницы советского периода, отдельных персон КПСС, а в сущности пинала дохлого осла, ибо после августа 1991 г. уже не было ни КПСС, ни ВЛКСМ, а бывшие функционеры быстро перерождались в «нуворишей», тянувшихся к рычагам приватизированных заводов, аплодируя и посмеваясь втайне «улюлюкалкам» талантливых гладиаторов, прокладывающих им дорогу.
Было время запоздалого злорадства и бесполезной мести. Юра даже поехал на Грушинский бардовский фестиваль, который в начале июля каждого года манит бардов со всех сторон СНГ, и не только.
«Когда огни погасли в душах,
Когда друзья втихую пьют,
Всем – до свиданья, я на Грушу,
Там у костров ещё поют.
И пусть паскудит осень злая,
Рвёт жилы зимний марафон.
Всё. До свиданья. Уезжаю.
Там май, там Грушинский сезон.
Здесь духота, здесь нет отдушин,
Зажат безвременьем мой рот.
Там время года – просто Груша.
Там кое-кто ещё поёт.
Торопит жизнь: скорей, скорее,
Осталось мало, чтоб успеть.
А там – я медленней старею,
А там я тоже буду петь».
Январь 2000 г.
На Груше он расслаблялся, но зато «медленно сгорел» в «Надеждинский» период. Я встречался с ним, безработный, занимаясь перепродажей и изготовляя флаги.
В «Надежде» произошел конфликт, разошлись пути Юры Баева с его другом и коллегой по горкому, шефствовавшим над газетой. Но талантам ещё было можно найти работу, и сразу же организатор частной медицины Волков (погиб на собственном вертолете осенью 2013 г.) предложил ему стать редактором газеты «Талап». Лучшая часть журналистов ушла с Ю. Баевым в новое издание.
Поездка на Грушу имела газетный очерк, где даже туалетные проблемы не затемнили общего ощущения вырвавшейся на свободу души. И я там был. Ливни, солнце, гитары и костры, пьяный кураж не затмили общего ощущения туристской интеллигентности под «изгиб гитары жёлтой».
В 2001 году стали собираться в музее Е. Пугачева поклонники казачьей культуры и фольклора. Инициаторами были Е. Коротин, Наталья Комарова и начинающий писатель Александр Ялфимов, он и вёл протоколы. Был один раз и Юра, помалкивал, но подпись свою под протоколом о создании фольклорно-этнографического казачьего центра (УФЭКЦ) «Яик» без колебаний поставил. Интерьер антикварной мебелишки, сруб, уносили нас в виртуальную сопричастность к великим страницам истории, и хотелось оживить её хотя бы в фольклоре. Там я и спросил Баева, как он относится к тому, что много стало атаманов, и разделение их на согласных с реальностью и несогласных растет. Он грустно посмотрел на меня: «Мне от этого скучно». Ему оставалось жить год с небольшим.
Помню, как стали они с А. Ялфимовым эксклюзивные сольные концерты устраивать в русском театре – «Все реже голоса друзей». Цены символические, чтобы окупить аренду. В зале аншлаг, Александр Петрович с неподдельным артистизмом рассказывал смешные казачьи эпизоды быта, которые называл рубками, а Юрий Васильевич под гитару в такт ему пел баллады по той же теме.
В те времена буржуазной, а скорее мелкобуржуазной расслабухи некоторые дамы, поднаторевшие в деньгах на разных товарных базах, стали устраивать, как в старину говорили, вечеринки с участием известных в городе музыкантов, поэтов, бардов.
Опасаться вездесущих стражников морали не нужно, и оттягивались по полной. Был такой клуб и в роскошной квартире под названием «Татьяна». Изобилие салатов, ветчины, шоколада и дорогих вин гарантировалось. От приглашённых требовалось одно: показать свои таланты. Приглашались известные в городе поэты Татьяна Азовская, Владислав Ирхин, Маргарита Порошина. Последняя была как бы постоянным членом клуба и советником. Пригласили и Юру. Как вспоминает Маргарита Порошина, он был красив, брутален, ухажорист.
Его гитара то смеялась, то плакала, а сам он был в рамках традиции известной семьи. Подарили ему на посошок отлитую в форме гитары бутылку вина. Удачно.
В сущности у меня с Юрой не было ни одного разговора, чтобы долго и по теме, обоюдной по интересу. Так что уж пусть простят меня читатели. Заходили к Юре по разным делам, значительным и не очень. Принёс как-то грустный материал по поводу сноса Дома учителя, где столько чудных вечеров в студенческие годы бывало, где студенческой театр ставил пьесы о молодежной жизни, а руководил им засл. артист КазССР Попов-старший, а младший – Станислав играл заглавную роль. Потом студенческий джаз Аркадия Гусейнова и танцы, танцы, танцы… Материал озаглавил: «Стоял тот Дом учителям знакомый». Материал взял и даже гонорар выдал, узнав, что болеет жена: «На уколы, бери, бери».
Был и по поводу ажурных решеток в культовом здании старообрядческой церкви Покрова Пресвятой Богородицы, которые срезал какой-то начальник Гидроводстроя, тогда размещавшегося там. Просил дать бесплатно обьявление, авось найдутся. Меня предупредили, что в печали он – жене делают операцию. Поворчал, но дал. Никто не откликнулся. Гидроводстрой вскоре переселили в здание классического стиля, где размещались хозяйственная часть Уральского казачьего войска и его архив, где работал В.Г. Короленко. Потом в этом здании разместилась детско-юношеская библиотека к великой радости горожан. Но церкви Покрова Богородицы снова не повезло, её городские власти отдали под Дом культуры молодёжи – еще одно кощунство над религией, и пошли там увеселения под гитары и ударники, и даже казачье культурное общество при всей своей лояльности к религии, провело в культовом здании банкет с вином и песнями. Только уже в конце столетия вернули церковь по её назначению немногочисленным старообрядцам, где они поныне смывают грехи разгульного безбожия. Такие были времена…
Накануне того рокового дня я снова был в редакции «Талап». Юра стоял во дворе и задумчиво посматривал на небо. Был полдень, пятница, видимо примерялся к погоде, задумывал куда-то поехать. «Дождь будет», – сказал я, но он даже не взглянул на меня и молча ушел в кабинет решать какие-то дела, а я уехал домой. А утром Наталья меня ошеломила: «Погиб в дорожной аварии Юрий Баев. Не звони родителям, их откачивают успокоительным». Вспомнились услышанные от кого-то слова отца: «Боюсь за него». Видимо, предчувствовал. Никто в наш безумный автовек не застрахован, даже самый уравновешенный и правильный пешеход, а тут в автомобиле ночью возвращался с рыбалки. В ГАИ не звонил, и без меня хватало. Со слов других знаю, что после обгона не заметил прицеп на дороге.
Знал, что у Юры была глазная операция в Оренбурге. Одно утешает, что никто больше не погиб. Трагедии на дорогах давно уже стали привычными, и даже статистика никого не удивляет, но в этой погиб бард, поэт, журналист, личность. Невозможно утешиться! Рассказывает поэтесса Маргарита Порошина: «Мне утром позвонила корреспондентка: «Ты давно видела Баева?» «Мы позавчера с ним встречались, сегодня я понесу ему свои стихи, он назначил мне встречу». – «Он ждет тебя в выставочном зале». Пришла – толпы, толпы, толпы».
Вспомнились похороны Бориса Пышкина: так же было. Юра красив, как и не было аварии. Милиция не разрешила перекрыть проспект.
Я проводил собрание по выборам председателя КСК, и попрощаться с ним не смог.
А вскоре компания «Конденсат», президентом которой был его друг и соратник по горкому КПСС Валерий Джунусов, издала сборник его стихов, проиллюстрированный фотографиями его «звёздных» мгновений, вперемешку с чудесной поэтической графикой Уральска Рустама Вафеева.
Эта графика уютно оживляла стены комнат его редакции. Сорок девять лет ему было, когда мы расстались. Сборник собирали его коллеги по редакции, ТВ и городской прессе: М. Никитин, Ю. Юмашева, Н.Г. Чесноков, В. Джунусов. С некоторыми из них Юра был в последние годы в далеко не дружеских отношениях и даже более. Но что уже теперь, когда у гроба. Написано было от души, но как-то иконописно.
Но один очерк, написанный Валерием Джунусовым, мне понравился, и я его перечитывал несколько раз. Да ещё залег мне в душу очерк в газете его друга по корреспонденству и стройотрядам Назара Куангалиева, который я даже положил в архив.
У Назара, есть песня о Юре, его сокурснике. Я списал её в его исполнении. Но в том, теперь далёком, газетном реквиеме он вспоминал комсомольские стройотряды, вечерние костры и первые любовные всплески комсомольца Юры к комсомолке Рите Цукановой, которая потом станет его женой однажды и навсегда и останется верной семье.
Хотел я писать о Юре, о том, где видел, но сюжет тогда был бы ущербный, и приходится писать о том, что слышал, и так все-таки лучше.
Слышал и читал его самого, как он ездил в цыганский табор, что однажды на лето приютился где-то на окраине города, да приют получился грустный – убил кто-то одного цыгана, а у цыган правило: око за око. Поехал Юра в табор, хотя отговаривали, поговорил с цыганским бароном, ответного ока не получилось.
Рассказывал его друг об охотничьих выездах, и о том, что не любил Юра стрелять невинную птицу, а лучше так, – у самобранки с другом «за жисть».
Рассказывала Раечка Акмурзина, как, несмотря на небольшой рост, лавировал между спортсменами баскетболист Баев, как семья его вся спортивная была дружна с известным баскетболистом Муриком Акмурзиным, памяти которого в начале века проводились турниры в новом спортзале ЗКГУ.
Получился или нет у меня творческий его портрет – не мне судить. Но вот и эпилог.
Годины провели в драмтеатре Островского. Пел сам Юрий Васильевич, с диска, конечно, пел казачий ансамбль Натальи Комаровой «Не для меня придет весна, не для меня Дон разольётся».
Спас меня Юрий Васильевич от тоски, когда драма пришла в семью, и я остался весной 2005 года один. Спасали его стихи и поэмы, многие из которых я выучил и читал потом на концертах, да и просто так, когда взгрустнётся.
…К пятилетней годовщине того дня пытался провести бардовский фестиваль его памяти, но семья не согласилась, хотя по большому счету память о нём как о барде и поэте принадлежит не только семье, а всему городу.
Автор: Александр Комаров
