Привет от городничего
Дамочку раздели… Когда придали ей нормальный вид, так сказать, «привели в чувство» и сделали макияж, то тряпье, которому лет сто, надевать уже не стали, решили сшить новое платье. Подобрали голубой шелк, белые кружева, облачили ее в изысканный наряд, и вот она готова к выходу в свет. Можно втыкать в ее воздушную кринолиновую юбку… иголки.
Но кто позволит? Константин Гутарев трясется над ней, дорожит, не для того ее покупал. Она единственная в его коллекции фарфора – в одежде.
– Где Вы раздобыли такую прелесть? – не могу отвести взгляд от утонченной фарфоровой куколки.
– Женщина из Селекционной привезла несколько фигурок, ну я и купил, – поясняет Константин Михайлович. – Это – игольница для белошвеек в царские времена, такую могли иметь только богатые люди, ей лет 100. Два башмачка из того же разряда, в подушечку, расположенную внутри, втыкали иголки.
Он достает «туфельки», одна тяжеловатая, вторая поменьше, более тонкая, на ней осталась надпись «Нюре, 1958 г». Константин Михайлович рассказывает о качестве фарфора, какой более ценен, чьей фабрики: Кузнецова, Гарднера, Храпунова. Показывает чайные чашки, поворачивая к солнцу, через которые просвечиваются рисунки, нанесенные на внешней стороне. Привлекает внимание парфюмерный набор, увенчанный голубыми куполами, необычных форм салатники. Впрочем, как пояснил Константин, изначально это были шкатулки для женской бижутерии, и лишь впоследствии они перешли в посуду. На некоторых стоит клеймо «НХ», оно ставилось на заводе Храпунова.
Кстати, о прецеденте на этой фабрике. В 1818 году там начали выпуск флаконов в образе монаха, несущего за плечами девушку. Вполне безобидный видок понуро бредущей, удрученной особы. Однако флакончик увидел архимандрит и поставил вопрос о запрете производства как порочащего монашеский сан и вызывающий соблазн. Проблема рассматривалась комиссией с участием Синода, министров, и Александр I в 1823 году запретил его выпуск.
И что же? Как всегда бывает при запретах, это побудило повышенный спрос и нелегальное производство. К слову, последнее имеет место во все времена.
– А это что за бедолага в согбенно-заискивающей позе, похожий на бомжа?
– О, это самый богатый человек – Плюшкин, скрывающий свое состояние за лохмотьями. А вот и надменная Коробочка, они из «Мертвых душ», – поясняет он. – Тут все в сборе: гоголевские и чеховские персонажи. – Он достает с полки разноцветные фигурки. – «Человек в футляре», «Хамелеон», «Собакевич», «Городничий»…
Я беру очередную мини-скульптуру, где двое упитанных мужчин с лоснящимися щеками, подбоченясь, как две торговки, что-то доказывают друг другу. Да это же Добчинский и Бобчинский – два болтуна-помещика из гоголевского «Ревизора». Следующая – «Лошадиная фамилия»… Помните диалог, по Чехову, когда один из собеседников не мог вспомнить фамилию врача? «Ну, такая фамилия у него… лошадиная, – силился он, – Кобылин, или Жеребцов, а может, Кобылятников, Уздечкин, Лошаков». Оказалось, Овсов.
Занятно все-таки угадывать в фигурках литературных героев. Более того, хочется подержать их в руках и вновь перечитать книги. Глядя на них, таких разных: веселых, сварливых, осторожных, хвастливых, приходит неожиданная мысль. Что когда они остаются одни, то продолжают жить своей жизнью: спорят, влюбляются, ссорятся, так и слышится пугающее: «К нам едет ревизор!» Такие яркие, живые в одеждах и мимике. Надо быть поистине талантливым художником, чтобы передать их эмоции. И от мастерского владения кистью зависит, будет ли персонаж притягателен, захочется ли его купить, «общаться» с ним.
– Что Вы чувствуете, находясь в их окружении?
– Просто сижу в кресле и тихо любуюсь. Недавно начал понемногу реставрировать. Только взгляд специалиста может отличить, что клюв, ушки или хвостик – неродные.
– Есть любимые?
– Да, завода Шиергольца из Тюрингии, основанного в 1817 году, – показывает мне статуэтку, отливающую перламутром. У лестничной балюстрады танцуют девочка с мальчиком.
Но самое интересное последовало дальше: владелец повернул скульптурную композицию другой стороной и провел моим пальцем по ее нижней части. Там оказалась шероховатость. «Что это, брак?». «Отпечаток пальца». Вот тебе раз, одни, «творя» что-то, стараются не оставить следов, немецкий же мастер напротив, так помечал свои изделия. Вот уж действительно не подделаешь.
– Когда появляется тяга к коллекционированию?
– Сам думал над этим, может, ген какой-то в ответе? Еще в школе собирал открытки, затем книги, марки и значки. А первый фарфор начал покупать в 74-75 годах. Основной бум пришелся на 90-е годы, когда многие стали уезжать отсюда и, чтобы не возиться с фарфором, предлагали купить. Так, у друга Андрея приобрёл кружку, лебедя и «Уланову». Раньше я, наверное, как и все начинающие брал все подряд, теперь выборочно.
– Выбрать есть из чего?
– В Казахстане практически нет, в России есть. Иногда не разбирающиеся в этом люди предлагают ничего не стоящие вещи за высокую цену. Например, обломок бронзового креста за 50 тысяч тенге, при его цене максимум в 300 тенге. Или бабушка принесла подстаканники, настаивая, что они серебряные. Обычный алюминий, пытаюсь объяснить ей.
– Вот что я купил на рынке, – показывает крошечную деревянную бочку на санках, с висящим на ней выдолбленным из дерева ковшом (все из фарфора, имитирующего дерево), – даже торговаться не стал, хоть и край отколотый. В таких бочатах в прошлом воду возили с реки. Показал ребятам, один посетовал: «Ну надо же, я ведь ее в руках держал».
– А это уже из грустных историй, – продолжает коллекционер. – Ушел из жизни человек… Неудобно было спросить, не продадут ли что. Потом слышу: дом продали, а все, что не нужно, вместе с фарфором, собрали в кучу и выбросили. И такое случается.
– Мечтаете найти еще что-то?
– На все сердца не хватит, – говорит мой собеседник и все же добавляет, улыбаясь, – «Толстого и Худого» пообещали…
