Самый известный из панфиловцев
(Окончание. Начало в №№ 33-35)
Наверное, Александр Бек хотел написать книгу о Панфилове, но поговорить с ним не успел: генерал погиб 18 ноября 1941 года. Но, читая книгу, складывается впечатление, что в ней два главных героя – генерал-майор Иван Васильевич Панфилов и командир батальона, лейтенант Бауржан Момышулы. Все, что делает комбат – это школа, воспитание и направляющая рука Панфилова, который, по всей видимости, по-особому относился к Момышулы. Он не кричит, не отдает приказы, а направляет его в нужную сторону – как в отношении боевых действий, так и в отношениях с людьми. Мне кажется, он по-отечески любил этого горячего лейтенанта и позволял ему больше, чем другим. Например, носить шашку, что не полагалось комбату-артиллеристу по уставу.
«Нежно и сурово»
Однажды по поводу шашки и неформального обращения к генералу Момышулы сделал замечание заместитель командующего армии Звягин. Это случилось в штабе у Панфилова, к которому комбат заходил запросто и зачастую обращался неформально. Лицо генерала при этом пошло пятнами, что случалось в минуты сильного волнения. Но Панфилов защитил своего комбата. Он рассказал о том, как батальон Момышулы, отрезанный немцами, перехватил перекресток дорог у них в тылу и на сутки задержал гитлеровцев. Причем действовал не по приказу.
– У него был другой приказ: отходить, присоединяться к дивизии. А он остановился, захватил узел дорог. Беспорядок? Конечно, беспорядок… Но все-таки… Все-таки вот он каков, этот партизан с шашкой, – Панфилову хотелось обрести свой обычный, простой, нередко шутливый тон.
И Звягин смягчился: «А, вот каков! Казах? Хорошо».
Бауржана всегда раздражало, когда говорили, что, мол, хорошо, что батальоном командует казах. «Они не понимали, что этим походя, не думая, задевают мою национальную гордость», – говорил он Беку. Но Звягин это почувствовал и не продолжил фразу.
Рассказывая о своих встречах и разговорах с Панфиловым, Момыш-улы подчеркивает, что генерал никогда не повышал голоса. И однажды он даже спросил его, как он может командовать дивизией, будучи таким добряком?
Но Панфилов не добряк. Он просто человек, тонко чувствующий других. Он не кричит, не отдает приказы, но направляет комбата в нужную сторону. Знает, когда надо похвалить, а когда и жестко отругать. Но так, чтобы не задеть чести. Панфилов умеет отделить понятия «нанести обиду» и «дать справедливый нагоняй». И Бауржан постигает эту человеческую школу генерала – как в ведении боевых действий, так и в отношениях с подчиненными. Он тоже становится не просто командиром, но отцом-командиром, батяней-комбатом, за которым бойцы пойдут и в огонь, и в воду.
Устав Красной Армии, говорит Бауржан, не знал понятия «отступление». Здесь же им пришлось вести отступательные бои – самые сложные. И Панфилову, и Момышулы приходится на ходу вырабатывать новую тактику.
В начале ноября после того, как батальон Момышулы вышел из окружения, немцы притихли, наступила передышка. Бойцы отдыхали и на день Октябрьской революции даже полакомились присланными из Алма-Аты яблоками.
Панфилов постоянно объезжал позиции, беседовал с комбатами. Вскоре он сказал, что по данным разведки 16 ноября начнется наступление гитлеровцев. И батальону Момышулы – его последнему резерву на этом рубеже – нужно продержаться четыре дня. Он перечислил эти дни по пальцам.
– Первые сутки. Они будут для вас легкими. Семнадцатое. Уже придется вам тяжеловато. Восемнадцатое. Вы останетесь в окружении. Девятнадцатое… – Он помедлил, не дал никакой характеристики этому дню. – Да, и девятнадцатое. Надо, товарищ Момыш-Улы, удержаться до двадцатого. …Вам, товарищ Момыш-Улы, вашему батальону, будет тяжело. Очень тяжело.
Он подошел к буфету, вынул початую бутылку кагора, наполнил две большие рюмки, достал две конфеты, сказал: «Пусть надежда вам согревает сердце».
Мы чокнулись. Он протянул мне конфету.
– Ну, иди, казах.
Впервые он назвал меня так. Опять это было и нежно, и сурово. И тяжело. Я козырнул, повернулся и вышел».
Пока у хищника не станет красным клюв
Батальону впервые предстояло удерживать врага на пяти ключевых позициях. Целых четыре дня. Бой у деревни Матренино 16 ноября 1941 года войдет в историю Великой Отечественной войны. Но этот день, как и предсказывал Панфилов, был самым легким из четырех. На второй день Момышулы стало понятно – станцию Матренино им не удержать. Если он потеряет батальон, дальше воевать будет не с кем. И Момышулы отдает приказ – отступить. Это решение дается ему нелегко, ведь он – человек воинского долга и чести – нарушает приказ. Но он сохранит людей, они залягут по опушкам леса и не пропустят немцев дальше. А те пока и не собираются: ловят в деревне кур и поросят, лапают женщин. Пусть. Пусть порезвятся. «Подождем, пока станет красным клюв», – произносит Момыш-улы загадочную фразу. Но взводный Рахимов, казах, его понимает.
«Знаете ли вы, как в Средней Азии ловят хищных птиц? – объяснял Момыш-улы корреспонденту свой замысел. – Хищная птица, кидаясь на жертву, раздирает мясо и жадно клюет. Свежая кровь опьяняет хищника. Птица запускает клюв все глубже и, наконец, окунает до ноздрей. Такова ее жадность. Весь клюв делается красным. Пернатый разбойник уже ничего не чует, не смотрит ни направо, ни налево. Как только заклюется до того, что окунет ноздри, так цап его – и готово! Надо лишь дать время, чтобы клюв окрасился кровью от кончика и до основания. Враг, захвативший Матренино, запускал клюв все глубже».
И вот, когда немцы совсем расслабились, три отряда, по сорок человек с криком «ура», стреляя, понеслись к деревне. Пока немцы опомнились, наши уже добежали, ворвались, и теперь немцы бежали, забыв про сковородки с жареной свининой.
«Два часа назад мы тоже задали «драпака», уносили ноги. Однако наше бегство было вызвано приказом, было преднамеренным, а теперь враг удирал, обезумев. Это надо различать. Когда противник панически бежит, в преследовании даже самый боязливый или неопытный солдат обретает удаль».
Момышулы докладывал Панфилову: рота Филимонова с трех сторон вторглась в Матренино; значительная часть немецкого батальона уничтожена; остатки бежали; командир батальона взят в плен.
А на роту Заева надвигались танки. Бойцы замерли в окопах, притворились мертвыми – нужно было отсечь немецкую пехоту от машин. И когда цепь немецких автоматчиков, перебежав замерзшую речку, подошла к брустверу, по ним открыли шквальный огонь. По танкам ударила артиллерия. Легкие пушки, со всех сторон окруженные противником, жили, дрались. Отряд истребителей танков под командованием лейтенанта Угрюмова – совсем мальчишки – уничтожил двадцать танков. «Хлопчик, малец, а остановил колонну. Погиб самоотверженно, осмысленно», – говорил позже Панфилов.
Немецкий генерал-полковник Эрих Гёпнер, командовавший 4-й танковой группой, которому довелось столкнуться с панфиловцами, напишет в своих донесениях Гитлеру: «Дикая дивизия, воюющая в нарушение всех уставов и правил ведения боя, солдаты которой не сдаются в плен, чрезвычайно фанатичны и не боятся смерти».
«Иди, казах!»
«Массовый героизм – не стихия. Наш негромогласный, неказистый генерал готовил нас к этому дню, к этой борьбе, предугадал, предвосхитил ее характер, неуклонно, терпеливо добивался уяснения задачи, «втирал пальцами» свой замысел. Напомню еще раз, что наш старый устав не знал таких слов, как «узел сопротивления» или «опорный пункт». Нам их продиктовала война. Ухо Панфилова услышало эту диктовку. Он одним из первых в Красной Армии проник в небывалую тайнопись небывалой войны, – говорил Момышулы Беку. – Оторванная от всех маленькая группа – это тоже узелок, опорная точка борьбы. Панфилов пользовался любым удобным случаем, чуть ли не каждой минутой общения с командирами, с бойцами, чтобы и так и эдак растолковать, привить нам эту истину. Он был очень популярен в дивизии. Разными, иногда необъяснимыми путями его словечки-изречения, его шутки, брошенные будто невзначай, доходили до множества людей, передавались от одного к другому по солдатскому беспроволочному телефону. А раз бойцы восприняли, усвоили – это уже управление».
Они встретятся еще раз. И снова Панфилов скажет ему: держаться до двадцатого. «В ночь на двадцатое снимайтесь, уходите. Сегодня уже верю – свидимся», – сказал генерал.
«Он протянул мне руку. Последний раз на меня смотрели его узкие, монгольского разреза, глаза. Как и позавчера, он произнес: «Иди, казах».
На следующий день генерал-майор Иван Васильевич Панфилов погибнет от осколка немецкой мины. Незадолго до этого его дивизия получила звание гвардейской, а он сам – третий орден Красной Звезды. Это была вторая война Панфилова с немцами. В Гражданскую воевал с басмачами. Герой фильма «Офицеры», которого играл актер-фронтовик Юматов – полная калька с образа генерала Панфилова, они даже внешне очень похожи.
Не мог фронтовой корреспондент Александр Бек поговорить с самим Панфиловым. Но нашел того, кто рассказал о нем и о том, как в ноябре 1941 года под Москвой стояла насмерть его дивизия.
«Ради чего я дерусь за Москву?»
«Ваше божество – правда!» – он (Момышулы – Н.С.) угрожающе на меня взглянул. Я покосился на его шашку. Обе мои руки, которые Баурджан Момыш-Улы обещал одну за другой отрубить, если в книге, написанной по его рассказу, я совру, были, к счастью, еще целы», – с долей иронии пишет Бек.
В книге, почти документально описывающей события осени 1941 года под Москвой, много лирических отступлений. Момышулы вспоминает отца, степь. «Когда кончится война, вернусь туда. Степь – это символ вольности, свободы. В городе чувства скованы. А в степи едешь, едешь. Пришло настроение – запоешь. Я был рожден для свободы, был рожден в степи, а стал, видите, солдатом, офицером. Солдат – это символ дисциплины. Сумеете ли вы передать это в книге: несвобода ради свободы?»
Размышляет: «Ради чего готов умереть, на этой размытой дождями земле Подмосковья? Сын далеких-далеких степей, сын Казахстана, азиат – ради чего я дерусь здесь за Москву, защищаю эту землю, где никогда не ступала нога моего отца, моего деда и прадеда? Дерусь со страстью, какой ранее не знавал, какую ни одна возлюбленная не могла бы во мне возбудить. Откуда она, эта страсть?»
И сам себе отвечает: «Казахи говорят: «Человек счастлив там, где ему верят, где его любят». Вспоминаю еще одну казахскую поговорку: «Лучше быть в своем роду подметкой, чем в чужом роду султаном». Советская страна для меня свой род, своя Родина. Я, казах, гордящийся своим степным народом, его преданиями, песнями, историей, теперь гордо ношу звание офицера Красной Армии, командую батальоном советских солдат – русских, украинцев, казахов. Наши дети бегают вместе в школу, наши отцы живут бок о бок, делят лишения и горе тяжелой годины. Вот почему я дерусь под Москвой, на этой земле, где не ступала нога моего отца, моего деда и прадеда!».
Удивительно, но в книге, написанной еще в годы войны, всё как будто из сегодняшнего дня. «Мир хочет знать, кто мы такие. Восток и Запад спрашивают: кто ты такой, советский человек? Мы об этом сказали на войне. Сказали не этим болтливым языком, которому нипочем солгать, а языком дисциплины, языком боя, языком огня. Никогда мы так красноречиво о себе не говорили, как на полях войны, на полях боя…» – так отвечает на этот вопрос солдат, воин, казах Бауржан Момышулы.
После войны Бауржан Момышулы сам стал писателем. Написал книги «Битва под Москвой», «Психология войны». В последней есть такие слова: «Есть книги, которые пишутся кровью, а не типографской краской». Эти книги стоит прочитать. Один из читателей пишет: «Я бы выпустил стилизованное издание этой книги: страницы, как будто обгоревшие, а в обложку вплавил бы парочку гильз. Настолько ярко вырывается пламя войны с её страниц».
Фидель Кастро на вопрос, кого бы вы назвали героем Великой Отечественной войны, ответил: «Казаха Бауржана Момышулы, героя книги «Волоколамское шоссе». В 1963 году Момышулы пригласили на Кубу. В военном училище он читал учащимся лекции на тему «выход из окружения без потерь» и «ведение ночных боёв в наступлении».
Скончался Бауржан Момышулы в 1982 году в Алма-Ате. Звание Героя Советского Союза ему присвоено посмертно – в 1990 году.
