Отметки памяти
В части, где служил сержант Хамза Сафин, иногда между боями выдавались непродолжительные передышки, и каждый старался по-своему использовать эти тихие, умиротворяющие часы. Кто-то читал свои или чужие стихи. Другой негромко напевал мотив какой-нибудь известной фронтовой песни, переделанной на свой, солдатский лад. Ну, например: «Не цветут там яблони и груши, но раздается свист и вой. Это наша «Катюша» поет немчуре за упокой». Иногда вокруг одного из бойцов собирались его товарищи, и он вслух читал им полученное из дома письмо. А иные просто дремали, пытаясь восполнить тревожный, прерывистый ночной сон. Именно ночью разведка немцев проявляла наибольшую активность, и нужно было проявлять особую осторожность, чтобы не оказаться у вражеских лазутчиков в качестве «языка».
Фронтовой портрет
Но однажды, это было зимой уже где-то в Прибалтике, помощник командира взвода сержант Иван Резанов – он был родом, кажется, из Москвы – попросил Хамзу посидеть недвижимо в окопе минут сорок – он будет его рисовать. Тот удивился, посчитав просьбу товарища какой-то причудой, и отмахнулся: мол, давай это отложим до следующего раза.
– Следующего раза не будет! – ответил Резанов и все-таки настоял на своем.
Почему не будет этого следующего раза – боец Сафин, простой паренек из рабочей семьи, не понимал, тогда ему неведомы были такие понятия, как вдохновение, творческий порыв.
Сержант Резанов вынул из потрепанного планшета плотный широкий лист бумаги и, положив себе на колено, стал быстро и уверенно водить по нему карандашом, бросая короткие взгляды на натурщика. Потом, подумав, свою работу протянул товарищу со словами:
– Пошли домой маме.
Подошли товарищи, взглянули на портрет и единодушно выразили свое мнение: похож, и очень даже. Нежданный-негаданный подарок пришелся кстати, ни о каких фотографиях тогда на фронте даже и мечтать не приходилось, и Хамза действительно отправил рисунок домой в Уральск с первым же письмом. В семье эту фронтовую реликвию хранили многие десятилетия.
Главный концерт в жизни
Заметное разнообразие в армейскую жизнь вносили фронтовые бригады артистов. Они обычно приезжали, когда часть выводилась в тыл из боя на отдых или переформирование. Где-нибудь на лесной поляне, из двух грузовиков, плотно подогнанных друг к другу, делалась сцена, а вокруг прямо на траве рассаживались солдаты и офицеры. Кто в минуты затишья выступал перед ними на фронте, Сафин, как и многие его товарищи, не знал. Исключение составлял, пожалуй, лишь Марк Бернес. Однажды еще перед войной подростком Хамза увидел его в советском фильме «Истребители», где он сыграл одну из главных ролей и исполнил песню «Любимый город», быстро ставшую, как сказали бы сейчас, хитом. С белой простыни, натянутой прямо на стене мазанки в их заводском поселке, в его жизнь в тот день навсегда вошел человек, чьи песни составили потом золотой фонд советского музыкального искусства. Когда наш земляк находился на излечении в Свердловске в госпитале после тяжелого ранения в голову, к ним с концертом прибыл Марк Бернес. Зал переполнен. Послушать любимого певца пришли даже те, кто по состоянию здоровья передвигался с большим трудом.
Алексей Покровский… Ныне подзабытый, а в советские годы очень популярный певец и актер. В победном сорок пятом ему было всего девятнадцать. Автору этих строк не удалось в его автобиографии отыскать ничего такого, что так или иначе его связывало с войной, за исключением одной вроде бы малозначимой детали: в том же победном году он поступил в труппу МХАТа в Москве. Большое место в его творчестве, в том числе песенном, впоследствии занимала война. «Огонек», «Эх, дороги…», «Бери шинель, пошли домой» – эти произведения были любимы миллионами и миллионами, а сам голос Алексея Николаевича ныне воспринимается как голос минувшей эпохи.
Уже много позже войны, будучи на отдыхе то ли в Кисловодске или в Ессентуках, Хамза Сафин увидит афишу с фамилией «своего» певца и, конечно, не упустит возможности побывать на его концерте. Там, на фронте, наиболее понравившихся артистов они вознаграждали не только аплодисментами и восторженными улыбками, но и свистом. И он, этот свист, был высшей формой выражения чувств… И еле удержался на том памятном концерте Хамза Абдрахманович от того, чтобы не поблагодарить своего любимца нехитрым мальчишечьим способом, набрав в грудь побольше воздуха…
Памятен ему также 1957-й. В тот год весной в нашей области случилось большое наводнение, в населенных пунктах были разрушены многие жилые дома и другие объекты. Чтобы восстановить их – требовались строительные материалы. Х.А. Сафин в то время возглавлял отдел капитального строительства управления сельского хозяйства. Для решения насущного вопроса обком партии направил его в Москву. И вот сидит он в кабинете заместителя министра сельского хозяйства СССР, ведавшего строительством, и в это время заходит кто-то из профсоюзных деятелей. Между ними завязывается жаркая дискуссия о том, кому из чиновников давать билеты на концерт, посвященный Дню Победы, а кому отказать, если кто-то раньше уже был на подобных мероприятиях.
– А можно мне, «колхознику» из провинции, на этот концерт? – не выдержав, робко поинтересовался наш земляк, и вскоре в его руках уже был заветный билетик.
Концерт проходил в роскошно убранном зале, среди бархата и золота, в бывшем здании Московского дворянского собрания. Но ничего из всего этого великолепия Хамза Абдрахманович не видел кроме выступавших на сцене Лидии Руслановой, Клавдии Шульженко, братьев Бунчуковых, Игоря Ильинского и многих из тех, кто пришел из его военной молодости, помогал скрашивать суровые фронтовые будни. Это был самый главный концерт в его жизни.
Встреча с Родиной
На всю жизнь запомнился ему один из февральских дней сорок шестого. Эшелон с демобилизованными военнослужащими, в котором был и Х. Сафин, двигался из Восточной Пруссии в сторону СССР. Подъехали к станции Негорелое. По вагонам пронеслось: остановка будет продолжительной – смена паровозов. И тогда из вагонов стали выпрыгивать солдаты. Но вместо того чтобы бежать за кипятком к пункту раздачи, как они обычно делали в таких случаях, фронтовики друг за другом опускались на колени, ложились на землю и целовали ее. Другие подходили к пристанционным березам, гладили и обнимали их, порой даже не скрывая слез. Деревья имели печальный вид: сильно посеченные пулями и осколками снарядов, без верхушек. Однако бойцы с такой нежностью и любовью прижимались к ним, будто встретили самого дорогого человека, с которым находились в долгой разлуке.
Среди «сентиментальных» солдат больше всего было людей уже в возрасте, семейных.
Оказалось, что Негорелое – это первая станция на белорусской земле, которая находилась на старой – до 1939 года – границе.
Любопытна история названия станции. В глубокой древности вокруг этого местечка простирались дремучие леса. Они горели, но огонь всегда обходил стороной это словно заговоренное место. Отсюда и название – Негорелое.
Правда, в войну и сама станция, и прилегающий поселок сильно пострадали, в том числе и от жестокого огня. Но даже в таком виде, разрушенное, сожженное, обезлюдившее Негорелое было дорого возвращавшимся с чужбины победителям – тут начиналась Родина…
