«Красный граф» на Урале
140 лет назад родился писатель Алексей Толстой, еще один гений русской литературы, оставивший свой след в Уральске. В 1929-м году он, – к тому времени уже известный и признанный писатель – совершил путешествие по Уралу вместе с Валерианом Правдухиным, его супругой Лидией Сейфуллиной и другими. Его очерк об этой экспедиции вошел в сборник «Вниз по Уралу».
«Как представляется нам, у А. Толстого была своя, особая цель, которую он связывал с поездкой: здесь, на берегах Урала, переплелись остатки старого бытового, психологического уклада и ростки нового, рожденного революцией, а как раз в это время писателя волновали проблемы, нашедшие свое выражение в романах «Петр Первый» и «Хождение по мукам» – народная жизнь в ее исторической и социальной конкретности, в острейших классовых, идейных противоречиях», – писал об этом доцент Уральского педагогического института Николай Иванович Фокин.
А сам Толстой в одном из писем признавался: «… Страшно мечтаю об этой поездке».
Но Уральск его разочаровал: «Здесь была столица богатейшего края, но – ни намека на украшение жизни, на благоустройство: приплюснутые голые домишки, осенью – месиво грязи. Над этим убожеством – огромные церкви. Водопровода, канализации нет», писал он позже и делал пессимистический вывод, что только «через три тысячи лет» Уральск может стать «элегантным городом…»
Уральск, может, и был в те времена «убогим», но стремящимся к просвещению: писателей уважал, произведения их читал и именитых гостей ждал с нетерпением.
Пока путешественники переписывались, обсуждая с энтузиазмом предстоящее путешествие, город планировал встречи с ними на литературно-художественных вечерах. Газета «Красный Урал» сообщала: «В ближайшие дни в Уральске должна быть следующая вниз по Уралу группа туристов, в состав которой входят известные писатели Л. Сейфуллина, Ал. Толстой и Вал. Правдухин. Пользуясь их пребыванием в Уральске, местный Дом работников просвещения им. Фурманова устраивает 19 августа литературный вечер, названные авторы прочтут свои произведения».
Алексей Толстой уже прославился фантастическими произведениями «Аэлита», «Гиперболоид инженера Гарина», повестями и рассказами, готовятся к публикации первые части исторического романа «Петр Первый». Поэтому литературный вечер привлек внимание многих горожан и, прежде всего, членов местного литобъединения.
В Уральске путешественники останавливались в доме врача Журавлева – это его мебель стоит сегодня в музее «Старый Уральскъ», и, наверняка, в кресле-качалке сидел когда-то и Алексей Толстой, а за ломберным столиком разыгрывал партии с Валерианом Правдухиным.
В экспедиции участвовали не только супруга Валериана Правдухина, но и два его брата – Василий и Николай. Что интересно – о путешествии напишут все пятеро участников, добравшихся до конечного пункта. Не только профессиональные литераторы, а их трое в этом путешествии, но и братья Валериана Правдухина. В их очерках много различных деталей, характеризующих «советского барина», сибарита и гурмана Алексея Толстого.
Например, Николай Правдухин приводит такой эпизод из времени пребывания писателя в Уральске. Они посетили … сумасшедший дом. И потом писатель шутил:
– Восемь столичных дурней – четверо из Ленинграда, четверо из Москвы – заехали в чертово пекло и вот уже сутки жарятся в этом аду. Разве это нормально? Надо психиатру проверить, не сошли ли с ума эти парни? Не безумцы ли это?.. – говорил Толстой после этой «экскурсии» Николаю Правдухину.
Он сидел в это время в полутемной комнате журавлевского дома и, обливаясь потом, пил чай. «На столе аппетитно были расставлены местные яства: жареный судак в каймаке, румяные блинчики; в соседстве стояли зернистая икра и красиво нарезанные сочные ярко-красные помидоры. В сторонке ждали очереди сизая, крупная ежевика и соблазнительные ломтики чудесной, ароматной дыни…
Алексей Николаевич, улыбаясь, показал на стол: «Это, конечно, смягчает муки ада, но, боюсь, искушение сие не пройдет даром безумцу… Несовместимое сочетание для столичного желудка!»
Позже, когда уже отплывали от Уральска, все смеялись над Николаем: нашел, куда гостя повести – в психушку. На что Толстой серьезно ответил: «Это я… предложил Николаю Павловичу прогуляться к безумцам. Надо же писателю знать разницу между безумцами, сидящими в сумасшедшем доме, за решетками, и нами, примостившимися в утлых лодках. Там сидят крепко, прочно, под охраной гувернеров-санитаров… Ну, а мы?!»
В Кушуме путников ждали. Толстой еще в Москве просил Валериана Правдухина показать «хотя бы кусочек быта» уральских казаков после пережитых лет жестокой гражданской войны. В гости шли огородами, где кое-где работали женщины. Когда «безумцы» проходили мимо, женщины прекратили работу и из-под ладоней-козырьков смотрели на странное шествие. Николай Правдухин приводит такой диалог между ними:
– Мотри, китайцы?! Вишь, в юбках синих. И облик у марзи китайский. А может, кореи! Намедни сказывали, что наш Яик будут заселять кореями.
Лидия Николаевна приостановилась и молча прислушивалась к разговору.
– А ты по-нашенски умеешь? – спросила ее бойкая казачка.
За нее ответил Толстой:
– Она по-русски только ругается, говорить не умеет.
Женщины рассмеялись.
Лидия Николаевна только и успела сказать:
– Вас, Алексей Николаевич, зной лишил обычного остроумия.
Она и в своем очерке постоянно держит этот ироничный тон по отношению и к мэтру, и к другим участникам экспедиции. Очерк изобилует бытовыми сценками, описанием бесконечных рыбалок, охоты, шуток, розыгрышей, разных забавных ситуаций.
Чеканные строки Толстого в этом сборнике можно узнать, не глядя на фамилию автора. Его восхищенные тирады во время путешествия относительно Урала и природы остались в очерках других участников экспедиции. Здесь описательная часть сдержанна и при этом очень выразительна.
«Европа круто обрывается с правого берега. Налево – Азия. На правом берегу – казачьи поселки, налево – киргизские аулы и юрты. …Урал вьется по ровной, как стол, пустыне. Яры и светло-песчаные отмели, неширокие заросли ивы и тополя. Течение подмывает берег, песчаные обрывы с шумом рушатся в реку, обнажая веревки солодкового корня (миллионы пудов лакрицы), сваливая в Урал целые леса. На эту страну за четыре летних месяца не упало ни капли дождя. Зной. …Тишина здесь с девятнадцатого года, доисторическая, народу после гражданской войны осталось самое малое число. Раз в две недели проходит пароход. Прежде уральские казачки так берегли Урал, что за крик, – если кто шумел на берегу, беспокоя ленивую рыбу, – били и штрафовали. Теперь по руслу наколотили фашинных заграждений, сбивающих струю в фарватер, шлепают пароходные колеса. Осетр, любя выходить из омута на отмель, кушать и нежиться, недоволен шумом. Время заповедного Урала ушло безвозвратно. Старые казаки грозят покидать с кручи всех водных инженеров, бакенщиков и капитанов, поломать фашины. Но, думается, осетр, в конце концов, привыкнет к культуре, – обойдется».
Здесь утешает то, что и в начале прошлого века Урал местами мелел так, что казаки с возами на волах переходили его вброд, а пароходы садились на мель. … «Ты, трах… тарарах, – кричат в рупор с парохода, – проезжай скорей…» Но не торопится бородатый казак, бредя по пояс в воде за возом. Или зашуршало днище о песок – сели. Команда и добровольцы вылезают с лопатами в воду и разгребают песок, на закинутом якоре пароход протягивается по вершку в час».
Вот этот контраст – между великолепной природой и убогой жизнью – Толстого удивляет, и он его постоянно подчеркивает. Вот как он пишет о казачьих хуторах, через которые они проплывали и где останавливались.
«Кое-где – две-три глинобитные построечки без крыш, без кустика зелени. Это хутора. Трудно представить, где тут ютится жизнь. Но здесь еще приволье: хутора стоят на берегу степной реки. После спада вешних вод она превращается в цепь озер, зарастающих камышом и кугой. А есть хутора на безводье, у колодца, откуда руками два раза в день нужно вытянуть несколько сот ведер для скота. Вот уж где азиатская обреченность: жить долгие годы на таком хуторе среди навоза и мух, бушующих раздольно метелей, волчьего завывания… Какие же черепа должны быть у этих одиночек-хуторян, богатеев, владеющих, бывало, десятками тысяч голов скота!»
Но ведь жили и беззаветно любили этот край, это зной, эти бураны!
«Богатые казаки-скотопромышленники не только мирились с этим преисподним местом, но и разделяли весь мир на уральских казаков и на все остальное, которое называлось иногородними, трубакурами, в общем, сволочами (сюда входило население пяти земных материков). И за свой Уральск, за степи, гурты скота, за рыбу в заповедном Урале шли на красноармейские пулеметы, надев на шею иконы древнего письма».
Нелестно он вспоминает об Уральске и в путешествии.
«Вот уже неделя, как мы покинули Уральск. Приходилось много видать скверных мест, но Яицкий городок может привести в отчаяние. Безнадежное место …»
И здесь же восхищение природой, покоем, возвращением детского восприятия мира:
«За три недели шатаний с удочкой и ружьем я выпью до дна эту лазурную, то звездную, то солнечную чашу. Плеснется рыба на утренней заре, хрипловато просвистел кроншнеп, загоготали на отмели гуси, ветер напевает песни в сухой полыни, – все звуки – во мне, и во мне – огромный покой».
