Без скидки на детство
С Алексеем Михайловичем Шуковым меня свел, как это часто бывает в журналистской практике, обычный случай. Одна из тружениц тыла, рассказывая мне о пережитом в минувшую войну, о том, как они, дети, быстро взрослели, заменяя в труде ушедших на фронт отцов и старших братьев, вдруг вспомнила про Алексея Михайловича: вот уж кто действительно в полной мере познал, что такое война и, несмотря на юный возраст, внес свой посильный вклад в разгром немцев в Сталинграде и вообще в нашу общую Победу над фашистской Германией…
И в самом деле в биографии Шукова есть такие, прямо скажу, необычные факты, что если бы сам не встретился с ним, то подумал, что такое просто не может быть. А ведь когда враг пришел на нашу землю, ему исполнилось лишь одиннадцать лет.
– А я хотел бы начать свой рассказ с мамы, Лидии Лукиничны, в девичестве – Емелиной, – сказал Алексей Михайлович. – Она была удивительным, очень интересным человеком и заслуживает того, чтобы ее вспомнили. Она из казачьего рода-племени, дочь атамана в Горячкино, это поселок километров на четырнадцать ниже Лбищенска по Уралу. Закончив с отличием гимназию в Уральске, она с Николаем Балалаевым, своим первым мужем, окончившим, кажется, реальное училище, с энтузиазмом отправилась в сельскую глубинку «сеять разумное, доброе, вечное». Тогда, до революции, большинство населения у нас было неграмотным. В форпосте Лебедок, недалеко от Антонова (теперь этого населенного пункта уже нет), местные жители встретили их очень радостно и радушно. Молодых сразу обеспечили жильем, только что открывшейся школе, где маме предстояло обучать сельских ребятишек, выделили уборщицу и истопника. В свое распоряжение приехавшие получили также пару лошадей, а маме казачки еще и выписали из Петербурга добротное, всем на загляденье дамское седло.
И все бы шло хорошо если бы не Гражданская война, а затем еще другая напасть – людей повсюду целыми семьями стал косить тиф. Николай Ксенофонтович умер, а Лидия Лукинична чудом выжила.
Через некоторое время она вышла замуж за Михаила Шукова – из местных, вдовца, у которого был малолетний сын Иван.
– Мама, – вспоминает Алексей Михайлович, – приняла мальчика в семью как родного, а в 1930 году я у них родился. Но жизнь у нее, увы, со вторым мужем, моим отцом, не заладилась. Работы для него в колхозе не было, и он уехал на заработки в Гурьев. Звал ее впоследствии к себе, но она отказалась, не хотела бросать дело своей жизни, которому всецело посвятила себя. Видя, как у мамы все хорошо получается, местные власти поручали ей открывать школы и в других окрестных населенных пунктах – в Антоново, Круглом, Котельном, Базартобе, Кызылжаре, Красных Ярах. Открывать – это легко сказано. По сути приходилось ей все налаживать с нуля: создавать материальную базу, подбирать кадры, первое время самой учительствовать… Таким макаром она «пристроила» к делу государственной важности даже некоторых своих бывших подруг по гимназии. Параллельно с обучением детей вела курсы ликбеза среди колхозников. С утра у нее были в классе ребятишки, а вечером уже при свете тусклых керосиновых ламп за парты усаживались взрослые, порой люди уже достаточно преклонного возраста. Я не раз видел, – улыбается Алексей Михайлович, – как мама учила их пользоваться пишущими принадлежностями. Они даже карандаш брали в руки грубо, как вилы или лопату…
Лидия Лукинична взяла себе в помощники молодого человека – Самыкжана Баяшева из Калмыкова. Это был интеллигент, всесторонне грамотный, получивший образование в Санкт-Петербурге. Одет всегда безупречно, с галстуком-бабочкой на сорочке. С Лидией Лукиничной он часто вел разговоры о философии, музыке, литературе. Очень хорош у него был русский.
Юного Лешу он научил разным силовым приемам, а также делать по утрам зарядку и, как он, обливаться холодной водой. Все это у него вошло в привычку на многие-многие годы.
Самыкжан же во многом научил мальчика и грамоте. А вообще Леша начал читать рано, с пяти лет, вслух громко декламировал стихи.
В эти годы полным ходом шло расказачивание, раскулачивание. Практически чуть ли не каждый день в поселок приезжали по две-три подводы, забирали людей, и потом зачастую больше их так и не видели. Однажды приехали за Баяшевым и взяли прямо с занятий в школе. В вину, он был родом из Джамбейты, вменили какие-то связи с движением Алаш-Орда.
Лидия Лукинична гневалась: мол, как же так, ценный человек, много делающий для просвещения населения… Будучи уважаемой земляками, еще перед войной награжденной орденом Ленина, она решительно отправилась в райцентр вызволять из беды своего доброго помощника. Вскоре вернулась оттуда крайне подавленной, в слезах. Ничего не говоря, она вдруг начала лихорадочно сжигать в печи подшивки дореволюционной газеты «Нива», других печатных изданий и что-то еще такое, что, по ее мнению, могло хоть как-то скомпрометировать ее в глазах властей. Потом она еще раз ездила в Калмыково, пытаясь предотвратить расправу над Самыкжаном. И вновь безрезультатно, только еще больше измучила, измотала себя. Наконец кончилось тем, что она предала огню все то, что так или иначе связывало ее с прежней жизнью – альбомы со старыми фотографиями, письма, документы, книги, изданные в старорежимное время, а у нее была большая библиотека. Так что когда к Шуковым нагрянули с обыском, ничего такого, что как-то могло бросить тень на Лидию Лукиничну, найти не смогли.
– Однако после всего происшедшего мама не обиделась, не разочаровалась в людях, – делится седовласый ветеран. – Ее то и дело за работу премировали чем-нибудь. Однажды, помню, одарили радиоприемником. А она его – миру, в сельский клуб. И потом регулярно всем селением собирались там слушать передачи. Клуб был вместительный, в нем «крутили» кино, и когда строение хотели передать под школу, располагавшуюся в более стесненных условиях, мать категорично возразила: нет, где же тогда землякам собираться-то, как можно лишить их очага культуры!
Перед самой войной – переезд в Калмыково. Шукова зачислили в пятый класс. Но долго тут проучиться не довелось. Когда уже шла война, учитель математики, эвакуированный еврей из Одессы, обратил внимание на то, что мальчик много знает, подготовлен лучше своих сверстников, и поставил вопрос о его переэкзаменовке. И, в конце концов, Алексея перевели сразу в седьмой класс.
– Немец приближался к Волге, намереваясь овладеть Сталинградом, и даже нас, семиклассников, не говоря уж о более старших ребятах, стали учить боевому искусству, – продолжает Алексей Михайлович. – Набрали команду человек в девяносто, выдали всем винтовки, правда, без патронов, и отправили в Чапаево, где находился летний лагерь. В спешке никто даже не обратил внимание на мое малолетство, да и выглядел я несколько старше своего возраста – высокий, эдакий крепыш. А я помалкивал, не хотелось оставаться в стороне от того, что всех охватило. Почему взялись за ускоренную подготовку нас, подростков? – вопрошает собеседник и сам же себе отвечает: – Видимо, не было уверенности в том, что враг будет остановлен на великой русской реке, думали, он рано или поздно появится и у нас. Нам работники военкомата прямо так и говорили: «Готовим вас к будущей партизанской войне».
С мамой Лидией Лукиничной
До Чапаево мы добирались пешком несколько дней. Шли в основном в ночное время, потому что днем стояла неимоверная жара. В повозке ехал только старший, он был из фронтовиков, имел тяжелое ранение в ногу, и его подопечные не раз делали ему перевязки.
Лагерь располагался в лугах, на уральном берегу. Здесь все по-настоящему, как у военных, прибывших разбили по взводам и ротам. Была даже своя гауптвахта. Однажды Алексей с другом «залетел» сюда на семь суток. За то, что на посту оба уснули. Правда, «новобранцы» отсидели лишь половину положенного срока, и вот почему.
Как-то в лагерь не завезли продукты, и они, прознав про это, вызвались накормить всех рыбой. Подросткам, выросшим на Урале, не стоило большого труда решить эту задачу. Наделали из проволоки крючков, на лески пошли обычные нитки, набрали группу помощников, человек двадцать, не понаслышке знающих, что такое рыбалка, – и вперед! В первые же несколько часов наловили штук шестьдесят крупных рыбин, в основном сазанов. И так в течение трех дней, пока была необходимость, рыбный «конвейер» действовал бесперебойно. За это и скостили подросткам срок на гауптвахте.
– В самом лагере нас обучали строевой, стрелять из разных видов стрелкового оружия, в том числе из немецкой и финской винтовок. А в соседнем Горячкино, в окрестностях которого располагался артиллерийский учебный полигон, мы уже имели дело с пушками «сорокопятками» и противотанковыми ружьями. Последние были сущим испытанием для неокрепшего детского организма. При выстреле из ружья была такая отдача в плечо, что тело потом долго ныло, и мало помогали даже пучки травы, прикладываемые к уязвимому месту.
Когда отряд юных калмыковцев вернулся домой, из него выделили боевой костяк – человек в тридцать, самых крепких, выносливых, подготовленных. При каждом осталось оружие, выданное им еще перед Чапаево, более того – дали по 35 патронов. Закрепили за военкоматом, и они теперь должны были ежедневно являться на специальный пункт для выполнения различных специфических поручений. Так, вскоре на них возложили прием и размещение беженцев, которые прибывали пароходами со стороны Астрахани. Они буквально за два-три дня возвели для них близ райцентра большой палаточный городок. Питание, лечение приезжих, среди которых немало больных дизентерией – и к этому в той или иной мере привлекали юных помощников.
Несли они охрану продуктов, которые хозяйства тоже водным путем отправляли на фронт.
Лидия Лукинична среди учащихся школ и взрослого населения Калмыкова организовала заготовку и вязание из шерсти варежек, носков и других теплых вещей для фронта.
– Через наш район, – говорит А.М. Шуков, – прогоняли дальше на восток много всякого скота из западных регионов страны. Однако часть лошадей оставляли у нас, и мы готовили из них для кавалерийских частей, воевавших под Сталинградом, ездовых, годных к боевой службе коней. Папа и дядя, участвовавшие в сражениях в непосредственной близости от Сталинграда, потом, после войны, рассказывали мне, как наши кони тогда здорово помогли им.
В Калмыково дислоцировался батальон, тянувший линию связи со стороны Сталинграда в Куйбышев (ныне Самара), где тогда находились правительственные учреждения, эвакуированные из Москвы. Ребят тоже привлекали к этим работам. А когда военные уехали, выполнив свою задачу, на них возложили функции охраны и обслуживания важной коммуникации. Фашисты, видимо, что-то пронюхали про нее, потому что неоднократно предпринимались попытки вывести ее из строя. И однажды им удалось это сделать, в течение трех дней правительственная линия бездействовала. Расследование показало, что диверсия совершена в самом райцентре на усилительном пункте. Оказывается, накануне в штат организации приняли механиком какого-то новенького, родом из Западной Украины. Совершив свое черное дело, «западенец» попытался скрыться, но его вскоре поймали где-то в песках.
– Но поначалу, – с улыбкой признается Алексей Михайлович, – подозрение пало на нас, пацанов. Компетентные органы некоторое время продержали нас в кутузке, пока досконально во всем не разобрались. Зато затем, как только немчуру отшвырнули с Волги и погнали на запад, нам зачитали телеграмму самого Сталина, в которой нам выражалась благодарность за вклад в победу. А после завершения войны многих, в том числе и меня, ждала еще и правительственная награда – медаль «За оборону Сталинграда».
Война для Алексея Шукова закончилась таким образом. Он майской ночью дежурил в радиоузле. Случайно, где-то в начале четвертого утра, прослушивал эфир и наткнулся на одну из радиостанций, вещавшую на русском языке. «Победа! Капитуляция Германии!» – неслось из эфира. Парень, не долго думая, выдал это в поселковую сеть. И что тут началось! Еще было темно, когда веселые, возбужденные, плачущие от переполнявшей их радости люди потянулись к радиоузлу. Не скрывали своей радости и фронтовики, прибывшие в родные места на побывку. По казахскому обычаю требовалось вознаградить того, кто первым принес добрую весть. Когда выяснили, Алексею всего надавали: кто-то принес сапоги, другой притащил козу, третий подарил почти новое ружье…
Время безжалостно. Оно от нас забирает не только участников Великой Отечественной войны. Несколько лет назад А.М. Шукову позвонили из областного департамента по делам обороны и попросили в связи с каким-то юбилеем собрать вместе тех, кто когда-то, как и он, был удостоен медали «За оборону Сталинграда», кто нес все тяготы военной поры. Увы, уже тогда в живых не было никого из «юных солдат».
