Последний бой, он трудный самый
(Продолжение. Начало в № 39-46, 49, 50, 52, 1)
За их плечами была большая кровопролитная война. Даже совсем юные к весне 1945 года они были уже опытными воинами. Перед штурмом Рейхстага они не спали уже несколько суток, но не чувствовали усталости. Злая радость и единый порыв – к логову врага, к Рейхстагу! Впереди у них был последний и решительный бой.
На самом деле последним «логовом» Гитлера был не Рейхстаг, а здание имперской канцелярии, непосредственно Бункер. Но не случайно финальной точкой войны стал штурм Рейхстага, именно он был для советских солдат символом фашистской Германии. Наши бойцы знали совершенно точно: взовьется красное знамя над Рейхстагом, значит, войне конец, значит, победа – наша.
Для немцев Рейхстаг тоже был своего рода символом, надпись на его фронтоне: «Немецкому народу» была отлита еще из захваченных во время первой мировой войны французских пушек. Немцы тоже готовились к решительному бою. В парке Тиргартен был прокопан противотанковый ров с водой.
О моральном состоянии гитлеровцев в эти дни можно судить по переговорам через узел связи гитлеровского верховного командования. Перевод этих переговоров попал в руки военного корреспондента и писателя Бориса Полевого. Он опубликовал их в газете. Четыре пьяных телеграфиста заживо похоронены в бункере узла связи. Но командование сухопутных войск на юге Германии о положении в Берлине еще не знает и требует передать донесение генералу Кребсу. В ответ ему предлагают «поцеловать в ж… свою бабушку». Дальше разговор продолжается так:
Эдельвейс: Что за глупые шутки? Немедленно позвать старшего офицера А-15!
Ответ: Офицер насалил пятки. Все насалили пятки… Замолчи, надоел…
Эдельвейс: Какая пьяная скотина у аппарата?
Ответ: Вонючий идиот. По нам ходят Иваны. К тебе еще не пришли?
Эдельвейс: Настаиваю на связи с Кребсом. Сообщите обстановку в Берлине.
Ответ: В Берлине идет мелкий дождик. Отстань. Надоел. Все удрали. Танки Иванов над нами…
28 апреля упомянутый Кребс передал последний приказ: «Всем соединениям, сражающимся между Эльбой и Одером, всеми средствами и как можно скорее привести к успешному завершению наступление для выручки столицы рейха».
Но никто не откликнулся. Разгромленный вермахт уже не мог никого выручить.
Знамя над Рейхстагом
Штурм Рейхстага начался в полдень 30 апреля 1945 года. Фашисты защищали свою цитадель отчаянно: 250 метров до здания наши батальоны преодолевали несколько часов. В бой пошли даже взводы саперов, разведчиков, связистов. В три часа дня немцы неожиданно перешли в отчаянную контратаку. Командир 756-го полка Федор Зинченко вспоминал:
«Они развернулись двумя ровными цепями человек по 500 в каждой, при поддержке танков и самоходок. Шли во весь рост, непрерывно стреляя из автоматов. Шли с исступленностью фанатиков, не обращая внимания на наш огонь. Шли на неминуемую и абсолютно бессмысленную гибель… Позже мы узнали, что это были эсэсовцы из личной охраны Гитлера, его последний резерв» («Герои штурма Рейхстага»).
В начале войны такая психическая атака еще могла бы подействовать на наших пехотинцев. Но в 45-м, их, прошедших все круги ада, этим было не напугать. Самоубийцы? Ну, так, пожалуйста, получите.
А в это время Зинченко дает задание капитану разведки Кондрашову взять двух лучших разведчиков и прибыть с ними на командный пункт для выполнения ответственного задания.Тот привел весь взвод и даже 14-летнего сына полка Гошу Артеменкова. Все – лучшие. Капитан не знал из кого выбирать и привел всех.
– Сказано двоих, мать твою! – разразился Зинченко.
Кондрашов, скрепя сердце, назвал наугад две фамилии:
– Егоров и Кантария – к командиру!
Так они вошли в историю: сержант Егоров и младший сержант Кантария, водрузившие знамя на купол Рейхстага. Это было Знамя Военного совета армии. Оно и станет Знаменем Победы. Донесли его Егоров, Кантария и лейтенант Берест, в историю не вошедший. После войны, в тысячный раз отвечая на вопрос о водружении знамени, Кантария с иронией сказал: «Подали лифт, мы сели и подняли флаг на крышу».
В историю вошли двое, на самом деле на купол Рейхстага с боями шла целая группа бойцов, включая капитана Макова, лейтенанта Кошкарбаева, майора Бондаря при поддержке роты автоматчиков Сьянова и многими другими воинами. Но для истории, для символа хватало двоих.
А бой продолжался
Красное знамя развевалось над Рейхстагом, а бои внутри здания шли еще двое суток. И по мере того, как пехотинцы брали одно помещение за другим, здание как будто окрашивалось в красный цвет. Из каждого окна захваченного кабинета обязательно появлялось что-то красное – флаг, флажок, кусок материи. Но то, что ради этого солдат не щадили, устилая коридоры и лестницы трупами, это вранье.
Бой за Рейхстаг шел три дня. В самом Рейхстаге и на подступах к нему было убито и ранено 2500 немецких солдат и офицеров, захвачено 2604 пленных (в том числе два генерала).
Наши потери – 63 убитых и 398 раненых.
Само здание Рейхстага не такое уж большое – три этажа, включая цокольный и купол, на котором и было установлено главное Знамя. Поразительно, как в этом здании поместилось столько обороняющихся, а их, на удивление, было гораздо больше атакующих, то есть наших. «Цитадель нацистской демократии» защищал сводный батальон эсэсовцев, ряд подразделений авиационных и зенитных частей, а также 300 курсантов-моряков. Всего более тысячи человек.
756-й полк Зинченко, который штурмовал Рейхстаг, после боев за Берлин был изрядно потрепан. По приблизительным подсчетам, наших было в три раза меньше, чем гитлеровцев. Кроме того, немцы хорошо ориентировались в здании, нашим бойцам пришлось идти наугад. Открывали двери, не зная, что за ними. Даже люк на крышу – чтобы поднять Знамя Победы – обнаружили чисто случайно.
Вот как описывает то, что творилось в Рейхстаге во время его штурма, солдат 3-й роты Иван Майоров.
«В Рейхстаге было до 500 комнат, множество коридоров, лестниц, различных малых залов. Их расположения мы практически не знали. От беспрерывной автоматной и пулеметной стрельбы, разрывов гранат и фаустпатронов в здании поднимался такой дым и пыль от штукатурки, что они заслоняли все, висели в комнатах непроглядной пеленой – ничего не видно, как в потемках. Когда наша 3-я рота очищала здание, я увлекся преследованием фашистов и не заметил, как оказался на балконе зала заседаний. Из другой двери ко мне бросились четыре фашиста… Спрятаться негде. Вот и вынужден был прыгнуть прямо вниз, в зал заседаний. Приземлился – ничего! И уже оттуда открыл прицельный огонь по врагу».
Вот такие они были теперь бывалые – наши бойцы, наша пехота, пропахавшая по-пластунски пол-Европы. Куда там какому-то Бэтмэну.
Эсэсовцев с этажей выбили – воевать против наших практически в рукопашную невозможно, это ведь не женщин с детьми в газовые камеры запихивать – но они закрылись в подвалах. И… затребовали переговоров. И чтоб офицер с нашей стороны был в чине не ниже полковника. Фашисты все еще мнили себя «высшей расой» и диктовали условия. Лейтенант Берест (один из тех, кто доставлял Знамя на крышу Рейхстага, но для истории остался в тени) оттер с лица гарь, побрился и ему стали искать полковничью форму. Выручили танкисты – нашли кожаную куртку на богатырскую фигуру лейтенанта, наскоро прикрепили погоны. Вот как описывает эти переговоры командир полка Зинченко.
«Впереди шел боец с белым флажком, подсвечиваемым карманным фонариком. За ним – Берест. Навстречу снизу вышла немецкая делегация.
– Я слушаю вас, господин полковник, – сухо начал Берест. – Докладывайте, зачем приглашали нас на переговоры.
Немца передернуло от этого «докладывайте», но он собрался и доложил: немцы оставят Рейхстаг, если их выпустят в сторону Бранденбургских ворот. Обычно невозмутимый лейтенант взорвался:
– От имени советского командования требую немедленно капитулировать. Понятно? Капитулировать!… Даю тридцать минут. Если по истечении этого времени вы не капитулируете, будет отдан приказ выкурить вас из подвала. На этом переговоры заканчиваю.
«Наш Берест – прирожденный дипломат, – шутили теперь в полку». Все требования были выполнены».
На поверженных врагов смотрели с достоинством
Зинченко рассказывает, что увидел на лицах сдавшихся немцев страх, злобу, обреченность. Они были уверены, что их тут же расстреляют. Зинченко только что получил похоронку на брата, и, наверное, очень хотел бы это сделать. Но он вглядывался в этих вчерашних «сверхчеловеков», пытаясь разглядеть в них что-то человеческое.
«Трудно из «сверхчеловеков» становиться пленными, недобитками когда-то «непобедимого» воинства, которое еще недавно наводило ужас на всю Европу и, казалось, что нет в мире силы, способной противостоять ему. Но нашлась такая сила. Вот они, победители. Восемнадцатилетние юноши и уже солидные бойцы. Измученные, грязные, оборванные. Но с каким достоинством смотрят они на поверженных врагов своих! Заглядывают им в душу, как бы стремясь увидеть, осталось там хоть что-то человеческое? Ведь с ними в одном мире нужно будет теперь жить…» (Зинченко. «Герои штурма Рейхстага»).
Все стены Рейхстага были расписаны нашими бойцами. Первыми это сделали пехотинцы. По праву. Многие считали, что здание Рейхстага после Победы было взорвано. Наши солдаты жалели не эту нацистскую цитадель, а свои росписи на его стенах. На самом деле здание никто не взрывал, оно осталось в Западном Берлине, долго стояло полуразрушенным. В 50-е годы сделали ремонт, разобрали обваливавшийся купол. При ремонте часть надписей немцы оставили, убрали только матерные – по согласованию с советским посольством. Оставил там свою роспись и Георгий Жуков, правда, на это его уговорили солдаты. Жуков осмотрел здание Рейхстага 3 мая 1945 года: ничего интереснее стопок «Майн Кампфа» и штабелей из коробок с фашистскими крестами там не обнаружилось.
