Хотелось бы всех поименно назвать…
(Окончание. Начало в №№ 11-12, 14-16)
Иностранцы не верили своим глазам…
Татьяна Петриченко (Землянова) родилась в Донецке. Нет, не на украинском Донбассе. Так назывался поселок в Теректинском районе Уральской области. Ведь еще и до войны, до поднятия целины, в Казахстане было много украинцев, которые называли основанные ими населенные пункты именами своих родных мест.
До войны Татьяна окончила семилетку, работала учетчицей в колхозе «Красный Октябрь», ведь из шести детей она была старшей, надо было помогать родителям.
С первых дней войны отец ушел на фронт, мать работала на ферме дояркой, и Таня стала ей помогать – и на работе, и дома. Месила красными от холода босыми ногами весеннюю землю – хлеб сеяли вручную, летом в зной не разгибала спины на прополке плантаций. На прополке она была старшей, ей уже 17 лет. А работали дети и по 8-10 лет. «Детский» рабочий день продолжался до 12-14 часов.
– А взрослые работали по 15-20 часов в сутки. Доярки после утренней дойки мазали глиной коровники, чтобы зимой коровам было тепло, а после вечерней дойки работали на току, – вспоминала Татьяна Петровна.
Тогда она – секретарь комсомольской организации – и всегда должна быть впереди. Верхом на лошади объезжала поля – чтобы все знать. По ночам готовила «Боевой листок» – о положении на фронте, о делах в колхозе. Утром развозила эти листочки по бригадам.
Зимой 1942 года стала посещать курсы снайперов, но на фронт ее не взяли. А в середине марта того же года направили на восстановление Сталинграда.
Сегодня это кажется уму непостижимым: разгар войны, только наметился перелом, а страна начинает восстанавливать разрушенное!
Разрушения были страшные. На протяжении 40 километров сплошные руины. Остовы разбитых, сожженных зданий, горы обломков рухнувших домов, перепаханная взрывами земля, тысячи трупов фашистских солдат и офицеров. Улицы и площади завалены битым кирпичом, искореженной арматурой, разбитой вражеской техникой, изрыты воронками авиабомб, снарядов и мин. Фашистские летчики сбрасывали торпеды и бомбы такой разрушительной силы, что взрывы вспарывали почву до грунтовых вод. Не сохранилось ни одного из 126 предприятий, при этом 48 заводов стерты с лица земли. Мертвыми гигантами стояли «Красный Октябрь», «Баррикады».
– Высадились на вокзале, от которого оставалась только куча обломков, – рассказывала Татьяна Петриченко. – Прораб Волков повез нас поездом по коридору высотой два-три метра из искореженной военной техники на тракторный завод. Расчищали территорию завода от обломков, арматуры, битого стекла. Построили столовую, в которой питались баландой, еще полагалось 600 граммов хлеба. Жили в палатках, спали на соломе, которую стелили на голую землю, потом сделали нары. Раздетыми, босыми и голодными встретили холода. Умирали узбеки, таджики, не привычные к нашим холодам. Потом приехали начальник участка Тартаковский и инженер Зак, увидели, в каком мы бедственном положении, и помогли получить постель, одежду – ватник, комбинезон, ботинки 41-го размера на деревянной подошве.
Многие иностранные государственные деятели и журналисты, посетившие Сталинград, считали, что он не подлежит восстановлению. Более того: союзники CCCP полагали нерациональным воссоздавать его на прежнем месте. Они предлагали отстраивать Сталинград на противоположном – левом берегу Волги, а руины прежнего города обнести колючей проволокой и оставить как память тем великим и страшным дням. Но Сталинград решено было восстанавливать на прежнем месте.
– Когда в осенне-зимний период из цехов под открытым небом выпустили первые трактора, иностранцы не поверили и прислали свои делегации. Приехали французы во главе с де Голлем, – вспоминала Татьяна Петровна.
Многие иностранцы до сих пор не могут поверить, что разрушенный в пыль город восстановили так быстро руками таких юных девушек, какой была в те годы Татьяна Петриченко.
Выжившие после бомбежек и оккупации сталинградцы стали выходить на расчистку родного города сразу после окончания боев. Но город еще долго залечивал свои раны.
А многие и в лаптях…
Когда началась война, Лене Забродиной (Красильниковой) было всего тринадцать. Отец ушел на фронт. Старшая из пятерых детей, она работала сначала на плантациях, а через год уже в полеводческой бригаде – косила, копнила, метала сено.
– На косилке работали три девочки, а четвертая на граблях. Работали одни женщины – от зари до зари. Одежды не было – фуфайки, дырявые валенки, некоторые и в лаптях, – вспоминала она.
В 15 лет Лена «доросла» до прицепщицы в тракторной бригаде. Работала в паре со своей ровесницей Женей Коноваловой, а ее малолетний брат – на другом тракторе, был единственным «мужчиной» в их бригаде.
В 1943 году поехали на заготовку сена в Каратобинский район. Жили в степи, спали на земле, плели из тальника плетни – отгораживались от волков. Было страшно, трудно и голодно. Питались журмой. Особенно голодной выдалась зима 1944 года. Обессилили не только люди – верблюдов приходилось поднимать за хвосты, а лошади едва тащили возы с сеном. Но люди не унывали. И молодость брала свое – пели, плясали под гитару, мандолину, а вернувшийся с фронта раненым дядя Егор играл им на скрипке. Весть об окончании войны застала ее в поле. Вот тогда все плясали до утра.
Хотели быть героями
Если бы Елизавету Викуловну Маштакову (Березину) через много лет после войны попросили выточить деталь для затвора пушки на танк Т-34 или КВ, она сделала бы это без запинки. На всю жизнь запомнила каждую операцию, каждый размер и каждый измерительный инструмент, ведь ошибиться нельзя и на долю миллиметра.
Когда началась война, ей было 16 лет. Вся молодежь города Горького рвалась на фронт, но ее не взяли по малолетству. Провожали на фронт отцов, братьев, товарищей. Ополченцы уходили защищать Москву, как и в 1812-м году, от стен древнего новгородского кремля, мимо памятника знаменитому земляку Минину. Завод Красное Сормово стал выпускать танки, завод имени Орджоникидзе – самолеты, а завод имени Сталина, на котором она начала работать – затворы к пушкам. Город бомбили, но даже во время бомбежек они не уходили от станков. А стояли у станков женщины, мальчишки и девчонки. Отработав по 12 часов, они еще шли потом в госпитали – показывали раненым концерты, писали письма, смотрели фильмы, читали газеты.
«Огромное впечатление на нас произвела статья Лидова в «Комсомольской правде» – «Таня» с маленьким снимком молодой девушки с веревкой на шее. Мы тогда еще не знали, что ее настоящее имя – Зоя Космодемьянская. Мы читали и плакали и восхищались ее героизмом, и завидовали – хотели быть такими же, как эти герои, – вспоминала Елизавета Викуловна. – Только город Горький дал сто Героев Советского Союза».
Они хотели стать героями, а уже ими были. Потому что иначе, как геройским, их труд не назовешь.
В Уральск Елизавета Викуловна приехала вместе с мужем в 1957 году.
Хлеб для фронта
Клавдия Кузьминична Письменова в годы войны работала на Уральском хлебокомбинате. Все делали вручную – закидывали уголь в три печи, месили тонны теста, перетаскивали на руках сотни килограммов. «Хлеб мы пекли черный и серый, при замесе в муку добавляли овес, кукурузную муку. Но и такой хлеб выдавали по карточкам», – вспоминала Клавдия Кузьминична.
Но сухари для фронта делали из хорошей муки. Их сушили в огромных печах-тоннелях. Хлеб резали, укладывали в кассеты, ставили их на вагонетки по тонне весом и катили эти вагонетки прямо в печь. А температура там – 180 градусов. Потом сухари паковали в мешки и отправляли на фронт. Часто девчата клали туда и свои письма, а Клавдия свои стихи. Шили кисеты и туда тоже вкладывали свои письма. А как они нужны были там, на фронте!
Неизвестному солдату вместе с кисетом послала Клавдия свои незамысловатые стихи:
В пыли, в дыму передних линий,
К машине почты полевой
Придешь ты весь в засохшей глине,
Чтоб получить подарок мой.
И там, в лесу, по-русски просто
Ты улыбнешься, вспомнив вдруг,
Достав махорку из кисета
Тепло моих девичьих рук.
Обычно такие безадресные письма на фронте отдавали тем солдатам, кому никто не писал. И завязывалась переписка. Но Клавдии никто не ответил. Видимо, погиб солдат…
«Спаси вас Христос, дорогие женщины»
В 1941-м году Евдокия Чирикова проводила мужа на фронт и осталась одна с четырьмя малолетними детьми на руках. Работала в колхозе Каменского района, как и все женщины – от зари до зари. В 1942-м году в колхозе организовали бригаду по выращиванию проса, в которую вошла и Евдокия. Сами пахали на быках землю, сеяли, косили, молотили, сушили. И все подчистую сдали государству – для фронта, для Победы.
– Как сейчас помню последний день уборки нашего драгоценного проса в 1944-м году, – вспоминала она. – Ожидались дожди. Из области нам прислали две полуторки. Весь день мы нагружали их на поле и всю ночь разгружали на элеваторе. Когда взошло огромное красное солнце, и все просо было перевезено, наш звеньевой Иван Таршилов, единственный среди нас мужчина, снял фуражку и трижды перекрестившись, поклонился нам, восьми до смерти уставшим женщинам: «Спаси вас Христос, дорогие женщины». И это была вся награда за наш труд. А к обеду пошел дождь. Но мы все сделали вовремя.
«Ты за маму? Нет, за себя!»
В повестке у отца было написано: «Призван на 45 дней». Ждали его до нового, 1942-го года. Мать в сене хранила на этот случай арбуз. А на новый год этот арбуз достала: «Ешьте, дети, отца, видимо, не дождемся». Позже получили извещение, что Кузьма Щурихин пропал без вести при форсировании Днепра в 1943 году. Но они его ждали до конца войны и после ее окончания тоже ждали – ходили встречать все эшелоны с фронта.
Александре Щурихиной было тогда 13 лет. После шестого класса она уже работала – курьером. Глядя на худенькую девчонку в разных солдатских ботинках огромного размера, ее спрашивали: «Ты за маму?». А она с гордостью отвечала: «Нет. Я за себя».
Работали в колхозе, ездили на заготовку дров для госпиталей, детских домов. Но тяжелее всего было дежурить в госпиталях. «Раненые иногда лежали на полу – не хватало коек. Отовсюду стоны, запах крови. Стирали окровавленные бинты, часто без мыла, холодной водой. Руки распухали, кожа трескалась. Никакими словами не передать чувство радости, когда кончилась война. Все жители Уральска вышли на митинг на площадь имени Ленина, плакали от радости. Чужие люди целовали друг друга…»
Жилось трудно, но люди были добрые
Клава Якимова жила в небольшой деревушке под Иваново. Учились в войну быстро, и в 15 лет она уже после сельхозшколы работала агрономом-пчеловодом. Пешком исходила весь район. «Приходилось ходить густым лесом и поздно вечером. И не было случая, чтобы кто-то меня обидел или напугал. Люди были добрые, хоть и жилось, ой, как трудно, – вспоминала она. – Бывало, припозднишься в дороге, попросишься ночевать – не откажут да еще угостят последней картошкой с соленым огурцом, а кто побогаче, так и стаканом молока. Очень тяжело жилось колхозникам. Не было техники. Выручали лошади, крупный рогатый скот да руки человеческие, женские. Это надо было видеть. Впрягались две-три женщины, а четвертая изо всех сил давила на ручки плуга. И откуда только сила бралась – не сломались, выдюжили… До сих пор помню вкус маминых лепешек из картофельных очисток с лебедой без муки. И как плакала соседка, которая кормила сына блинами, которые неизвестно из чего сделала. «Ну, как, Валерка, наелся?» А он: «Нет, мам. Вот если бы блины были с хлебом».
Через сорок лет после войны поехала Клавдия в свою деревню и низко ей поклонилась.
Самый страшный зверь – на двух ногах
В 13 лет Тоню Домашневу и Аню Погадаеву в колхозе имени Сталина Приурального района называли задавальщицами. Нет, девчонки не задавались. Они – задавали. Пшеницу из скирда в барабан молотилки. Да чего только они не делали! «Когда сев – на сеялках стояли, когда уборка – грузчики зерна».
Зерно в мешках грузили на бортовые машины, а до бортов не доставали. Однажды приехал кто-то из начальства и посоветовал купить девчатам туфли на высоких каблуках – чтоб доставали. Эх, да того бы начальника заставить грузить эти мешки по 70 килограммов весом!
В бригаде был один мужчина – весовщик. Он с фронта вернулся инвалидом. И однажды сказал: «Плохие вы будете, девчата, жены своим мужьям». А они думали: «Как это – плохие? Мы же такие работящие»! И только позже поняли – от таких тяжестей у них могло и детей не быть.
Однажды Тоня шла домой из бригады и встретила в степи огромного волка. Смотрели они друг на друга – оба голодные. И Тоня то ли от страха, то ли по какому-то наитию громко запела и пошла прямо на волка. «То ли песня моя ему понравилась, то ли от неожиданности, но волк меня пропустил, – вспоминала она. – Иногда и зверь понимает человека. А звери – это фашисты. Они хуже любого волка».
Но домой пришла, полуживая от страха.
Все они – труженики тыла – те самые «винтики», про которые говорил Сталин в своем тосте после Парада Победы. Люди, «у которых и чинов мало, и звание незавидное», но без которых и маршалы, и генералы «ни черта не стоят». Потому что они, эти простые, скромные люди – основание пирамиды, которое держит вершину, государство, страну.
