Хотелось бы всех поименно назвать…
(Продолжение. Начало в №№ 11-12, 14-15)
«Тот не человек, кто это забудет!»
Фронтовой путь Лидии Георгиевны Чебаковой, выпускницы школы № 5 города Уральска, санинструктора полевого госпиталя 5530, пролег от Брянска до Берлина. Раны, стоны, перевязки, эвакуация – все дни превратились в одну сплошную кровавую круговерть, за которой забывали счет дням и ночам. «Держались за счет молодости, на патриотизме, на письмах из дома».
Но и письма из дома могли быть разными. Однажды она получила письмо, в котором ей сообщили, что на фронте погибли братья, тоже бывшие ученики Пятой школы. Но и в такие моменты нельзя расслабляться…
Во время освобождения Белоруссии в городе Речица они получили приказ занять под госпиталь дополнительное здание – прибудет новая большая партия раненых. Они все подготовили и на машинах, подводах отправились к железной дороге – встречать. «Ждем. Приходит состав товарных вагонов, двери закрыты. Когда двери открыли, все пришли в ужас: полные вагоны стариков и детей, если так можно назвать живые скелеты. Лица у всех были морщинистые, только дети поменьше ростом».
Носилки, которые санитары приготовили для раненых, не понадобились. «Мы носили их на руках, по несколько человек. И еще страшнее было от ощущения того, что они ничего не весят. Выхаживали мы их долго, каждый день многие гибли. Питание для них было нормальное, но организм его уже не принимал».
В Речинском госпитале Гомельской области Лида Чебакова вместе с другими медсестрами полевого госпиталя выхаживали узников концлагеря Озаричи, который фашисты устроили в Гомельской области Белоруссии. Об этом концлагере в отличие от Освенцима мало кто знает. Там без газовых камер и крематориев умирали в страшных муках не меньше. Не было даже бараков – просто огороженная колючей проволокой и минным полем территория на болотах. И вот туда немцы, отступая, согнали более 50 тысяч стариков, женщин, детей – мирных жителей западных областей Белоруссии и России. Многие погибли на пути к этому месту. Озаричи – единственный лагерь, где людей оставили умирать на болотах в холодное время года без еды и воды. И преднамеренно заражали сыпным тифом. По расчетам гитлеровцев, болезнь должна была перекинуться на солдат Красной Армии, освобождавшей эти территории.
Теория бактериологической войны против СССР давно витала в больных головах фашистской верхушки.
«Из пояснений рейхсарцтефюрера профессора Блюменталя своему помощнику профессору Гейману: «Не за горами дни, дорогой коллега, когда мы получим культуру чумных возбудителей в огромнейших количествах. Передача чумы воздушным путем вернее. Притом будет вызвана легочная форма чумы – очень страшная форма заболевания. Да и масштабы! Мы уже получаем такие агрессивные виды бактерий, каких нет в природе. Они идеальны для целей бактериологической войны. Нужно создать такие условия, при которых каждый стакан выпитой воды, каждый кубический метр вдыхаемого воздуха непременно заражал бы человека! Мы стремимся получить бактерии наибольшей вирулентности, чтобы даже наименьшее их количество давало ожидаемый военный эффект» (Из книги И. Куренкова «Генерал медицинской службы»).
Когда советские солдаты встретили на своем пути эти лагеря на болотах, они бросились спасать оставшихся в живых людей. И заражались тифом.
«Немцы отступили на более выгодный рубеж. А нам оставили лагеря зараженных тифом умирающих и умерших людей. Когда мы увидели это, нас охватил ужас. Народ сгрудился за заминированной и обнесенной колючей проволокой территорией и спрашивал нас: «Чьи вы?», и услышав ответ, что мы русские, советские, кинулся к нам через проволоку. Перелезая через проволоку, они попадали на минное поле и начали взрываться. Задние не понимали в чем дело, и в испуге давили на передних, прокладывая себе дорогу. С чувством радости и потрясения полуживые тоже поднялись и, выйдя из лагеря, падали, обессилев, по краям дороги. Солдаты помогали грузить ослабевших и больных. На третий день и наши солдаты заболели тифом. Замены не было. Траншеи и окопы рыли в болотной жиже. Подошли вошебойки, машины, в которых прожаривали выхлопными газами одежду солдат. Группами выводили с переднего края, и пока одежда прожаривалась, солдаты обнаженными бегали часа два вокруг машины. Так продолжалось каждый день в течение недели. Много хороших солдат умерло тогда от тифа». (Из воспоминаний бойца 65-й армии)
Концлагерь Озаричи освобожден 18-м корпусом Самарской 65-й армии с 18 на 19 марта 1944 года. «19 марта 1944 года наступающие части Красной Армии в районе м. Озаричи Полесской области Белорусской ССР обнаружили на переднем крае немецкой обороны три специальных концентрационных лагеря, в которых находилось свыше 33 тысяч людей. Эти лагеря размещались: первый – на болоте у п. Дербь, второй – в двух километрах северо-западнее местечка Озаричи, третий – на болоте в двух километрах западнее д. Подосинники» (из сообщения Чрезвычайной государственной комиссии об Озаричских лагерях № 73 от 30 апреля 1944 года).
В течение трех дней наши солдаты по разминированным проходам выводили, вывозили на повозках и выносили на носилках тысячи истощенных узников и тифозных больных. То, что увидели освободители, было настолько вопиюще, что в армейской газете 65-й армии «Сталинский удар» от 22.04.1944 года даже появилось специальное обращение к советским воинам: «Тот не человек, кто это забудет! Это нельзя, невозможно забыть, как облик своей матери и нежное личико своей дочурки. Вы помните, товарищи солдаты и офицеры, наши рассказы о лагере смерти, из которого одна наша часть освободила 33.434 старика, женщины и детей?..»
В материалах Нюрнбергского процесса также прозвучали эти цифры: среди освобожденных детей до 13 лет – 15960 человек, нетрудоспособных женщин – 13072 и стариков – 4448. Суд народов признал лагеря в районе местечка Озаричи Полесской области специальными концентрационными лагерями на переднем крае обороны. В выступлении Л.И. Смирнова, помощника Главного обвинителя от СССР, прозвучало: «В этих лагерях не было крематориев и газовых камер. Но по справедливости они должны быть отнесены к числу самых жестоких концентрационных лагерей, созданных фашизмом в осуществлении плана истребления народов».
Создание лагерей Озаричи – на совести не СС и зондеркоманд. Их создали немецкие генералы вермахта. То есть, это была военная операция, если так модно назвать чудовищное истребление людей холодом, голодом и эпидемией. Но немецкие генералы в большинстве своем ушли от ответственности.
А юная Лида Чебакова спасала истощенных детей в Реченском госпитале, но вскоре ушла со своим полевым госпиталем дальше – на Берлин. Там и встретила День Победы.
От Рейхстага веяло холодом
Надежда Глазкова до войны мечтала помогать рождаться на свет новой жизни. И после семи классов, которые окончила в поселке Чижа-2 Каменского района Уральской области, в 1940-м году поступила в Ашхабадскую медицинскую школу – учиться на акушерку. Там, в Ашхабаде, ее и застало начало войны. Она уже училась в мединституте, когда в Туркмении началась эпидемия тифа. Всех студентов-медиков бросили на борьбу с эпидемией. Шла война, которая отнимала у страны все ресурсы – производственные, продовольственные, человеческие. Врачей, медикаментов не хватало фронту, но их направили на борьбу с эпидемией.
Почти год Надежда проработала в ауле Багир, прививая местных жителей от смертоносной болезни. Потом медицинский караван на верблюдах три месяца обходил все кишлаки в пустыне Каракумы. В конце 1943-го года ее призвали в армию, в санроту. Участвовала в освобождении Белоруссии, Польши, дошла до Берлина. Награждена медалями «За боевые заслуги», «За взятие Варшавы», «За взятие Берлина», «За победу над Германией».
«На передовой линии я была один раз, – вспоминала Надежда Никифоровна, – вынесла с поля боя младшего лейтенанта, он был ранен в брюшную полость. На плащ-палатке я его дотащила до санроты, где ему оказали первую помощь и отправили в медсанбат. В этом бою я спасла еще двух раненых. Больше на передовой мне бывать не приходилось. Вся моя основная работа была в санитарной роте, где мы оказывали первую помощь, накладывали шины, перевязывали раны, помогали отправлять раненых на подводах, машинах в медсанбат», – так скромно описывает свои боевые подвиги Надежда Глазкова.
Целый месяц после капитуляции Германии часть, в которой она служила, стояла в Берлине. Но расписываться на Рейхстаге она не захотела. Даже подходить к нему близко не стала. Он вызывал в ней чувство отторжения. «Серое мрачное здание – от него веяло холодом войны», – вспоминала она.
После войны она работала в разных медицинских учреждениях Уральска.
В любых обстоятельствах оставались людьми
Довоенные репрессии и война осиротили многих детей. Детские дома переполнены, еды не хватало всем. Но детдома худо-бедно обеспечивали, в семьях порой было намного голодней. И педагоги, воспитатели делали все, чтобы хоть в какой-то мере вернуть сиротам радость детства. Во всяком случае, все, кто вырос в детдомах того времени, получили образование, стали достойными людьми и всю жизнь с благодарностью вспоминали своих воспитателей.
Александра Денисова в Круглоозерновский детский дом попала в 1939-м году в десятилетнем возрасте. 22 июня 1941-го года весь детдом знал, что началась война.
«Мы, дети, спорили, что месяц-два – больше война не продлится, что товарищ Сталин разобьет фашистов, он обязательно победит, – вспоминала Александра Никитична. – Мы тогда безгранично верили в его мудрость, силу и умение все преодолеть. Но шли месяцы, все чаще стали поступать в наш детдом эвакуированные дети разных национальностей из Белоруссии, Украины, других городов, оккупированных фашистами. Жили мы не совсем сытно, но дружно. Имели свою плантацию, несколько лошадей, коров. Учились, трудились. Всю свою жизнь с благодарностью вспоминаю наших воспитательниц – благородных, чутких, добрых, заменивших нам родителей: Надежду Ивановну Каймашникову и Ольгу Фотиевну Пальгову. Они день и ночь были с нами. В семь утра будили нас и в 10 вечера, уложив нас спать, уходили домой. Но случись что – они и ночью были с нами. А Ольга Фотиевна даже жила в комнатке во дворе детдома. Ее сын Борис приезжал на каникулы из Уральска, и мы радовались вместе с нею. Так жили мы в ожидании победы, но фронт все приближался».
И тогда они, подростки, решили, что тоже должны помогать – ковать для фронта оружие. Для этого надо поступить в ФЗО. Но им всего по 13 лет. Решили, что нужно прибавить себе года.
«Мы – Гайша Адилова, Сара Рымбаева, Вера Чаганова и еще несколько человек – так и сделали. Когда вечером на линейке, на которой нам всегда сообщали положение на фронте, спросили, кто из 15-летних желает поехать учиться в ФЗО, мы все с надеждой сделали шаг вперед. Так, в декабре 1942 года одели нас в хлопчатобумажное стеганое пальто, кирзовые ботинки, посадили в сани, дали в узелок дневной сухой паек и привезли нас, промерзших, в школу ФЗО. В то время она находилась в двухэтажном здании возле Пушкинского садика. Я хотела быть токарем, чтобы скорее делать снаряды, оружие для фронта. Но меня почему-то направили в судоплотники. Тогда кадры готовили быстро и через три месяца, в марте 1943 года я была направлена судоплотником 3 разряда на пристань «Уральск».
Ту весну после снежной и суровой зимы старожилы Уральска запомнили надолго. Урал, все реки вышли из берегов. А у нее – ботинки из свиной кожи на деревянной подошве. «Чтобы они меньше промокали, многие подвязывали к ним, как коньки, деревянные ходули сантиметров на десять». Но ей и без того трудно ноги передвигать от слабости и недоедания. Деревянную тяжесть на ногах она не носила, от чего и деревянные подошвы быстро оторвались. Босую девчонку направили в затон – «на баржи».
«Нам, пятнадцатилетним, приходилось делать все – перегружать мешки с мукой, зерном с барж в вагоны, выгружать с барж двухметровые бревна, уголь из вагонов, таскать воду в огромные чаны. Жили впроголодь: рабочим в день полагалось 600 граммов хлеба, служащим – 450, да 100-150 граммов сахарина в месяц – вот и весь паек. Ели лепешки из мучели (мука из просяной шелухи), и хоть они горькие, как хина, но все же что-то в желудке есть, ели жмых – кто что достанет. Большим подспорьем были зимой тыквы и картофель. Но люди не роптали, знали – нужно терпеть во имя Победы, что во всех наших бедах виновата война, фашисты. В то время чувство патриотизма, долга в каждом человеке было огромно», – вспоминает Александра Никитична.
Однажды послали подростков в Бударино собирать колоски. Туда доставили пароходом, а оттуда три дня шли пешком голодные. Ночевали на хуторах, где с ними делились нехитрой едой.
«Не знаю, много ли мы сохранили таким образом зерна, но из отдельных колосков на полях вырастали большие копны».
Александра Денисова, как и миллионы таких же, как она, подростков, внесла свой неоценимый вклад в Победу. Вспоминая те трудные годы, она приходит к выводу: мы победили, потому что были все вместе.
«Горя и забот было в каждом доме много, но люди с пониманием относились друг к другу, были дружны, добры, не делились на национальности, готовы были прийти на помощь и приходили, делились последним, и как бы ни было трудно, не озлоблялись. Наверное, поэтому наш народ и победил».
(Продолжение следует)
