Знать корни свои
История семьи Гульжиян Шарафиевой отражена на пожелтевших от времени фотографиях, в письмах брата с фронта и ее памяти. Они родом из Каратобинского района. Здесь жили родители. Отца знали все, он портняжил, шил верхнюю мужскую одежду. Мать, тихая, скромная женщина – воспитывала детей, их в семье было восемь. На долю этих людей выпало много горя: голод, война, разруха.
– Жизнь родителей, – вспоминает Гульжиян апа, – легкой никогда не была. – В 30-е годы во время голодомора мать с отцом и детьми уехали в Каракалпакию. Отец устроился на фабрику. Наверное, это был бы незначительный эпизод их жизни, но именно там они потеряли свою дочь. Всех подробностей я не знаю, так как родилась гораздо позже, рассказываю то, что когда-то услышала от мамы.
На чужбине родители устроились неплохо, отец работал, а мама по-прежнему ухаживала за детьми. Но в родной поселок их все-таки тянуло. К тому же пришло письмо, в котором сообщалось, что голод отступил, жить стало легче. Они собрались уезжать, но с завода не отпускали. Поэтому уходили тайно, оставив в доме все вещи. Детей с собой сразу не забрали, на время оставили их в детском доме. Увязалась с ними лишь четырехлетняя дочь Нуржиян, которая стала плакать, так как ни за что не хотела оставаться в приюте. За остальными детьми родители вернулись уже потом.
Но к тому моменту из приюта пропала самая младшая Фатима. Мама говорила, когда они привели детей, вместе с ними в детский дом пришла женщина узбечка, которая просила отдать ей девочку. Ей отказали, но, видно, она ее все-таки увела. Всю жизнь мама молилась за здоровье дочери, чувствовала, что она жива, но найти так и не смогла.
Я родилась гораздо позже, в Каратобе. Мои родители были великими тружениками. Отец не только шил одежду, он ловил рыбу, сажал бахчи. Пахать землю, сеять, собирать урожай ему помогали местные. Одного парня, который всегда был рядом с отцом, я запомнила особенно. Он был шустрый, улыбчивый и много пел. Приходил с работы и весело кричал: «Файза апа (так звали мою маму), ставь самовар, чай будем пить».
Каждую свободную минуту юноша брал в руки домбру. У него был красивый, мелодичный голос, даже я, маленькая девчонка, это понимала. Это был молодой Гарифулла Курмангалиев. Однажды в аул приехали артисты, приметили его, посоветовали ему учиться. Уже потом он стал известным человеком, композитором, певцом, лауреатом Государственной премии Казахстана. Его имя узнала вся страна. А тогда они вместе с моим отцом сажали арбузы.
В Каратобе родители построили большой дом. Он простоял больше 70 лет, возможно, стоял бы и дальше, но недавно его разобрали. Оттуда ушел на фронт мой старший брат Садык.
Мы, дети, до конца не понимали, что значит война, так как не слышали ни взрывов, ни стрельбы, все это происходило далеко от нас. О том, что случилось что-то страшное, догадывались по угрюмым, заплаканным лицам взрослых. Добровольцы собирались у сельского совета каждый день. Мой брат ушел на фронт в первые дни войны, ему было 19 лет.
Я хорошо его помню. У нас сохранилась лишь одна фотография: выпускник школы, в татарской одежде, ему казалось, что перед ним вся жизнь.
Новобранцев отвозили в Актюбинск. Мой брат попал в 101-ю отдельную казахскую национальную стрелковую бригаду. Уже потом историки напишут об операции «Марс», о жестоком сражении, в котором погибнет почти весь ее состав.
Но сначала была учебка. Новобранцев учили элементарному – держать в руках винтовку и окапываться.
Мать не выдержала, поехала вслед за сыном в Актюбинск. У нее на руках был ребенок. Сначала она хотела его оставить, но ей посоветовали взять с собой, так проще купить билет на поезд. Я не знаю, за какое время и как она добиралась до части, но с Садыком они все-таки встретились. Руководство выделило им целых два дня, которые мать и сын в последний раз провели вместе.
Она всю жизнь со слезами на глазах вспоминала эти дни, рассказывала нам. Они стали для нее последним воспоминанием о Садыке.
Потом были письма с передовой, написанные красивым каллиграфическим почерком на небольших тетрадных листочках. Он был образованным, писал как на татарском, так и на русском языках. Рассказывал о себе мало, в основном спрашивал о доме, о братьях и сестрах, о самом младшем брате Шарипжане. Все его письма были датированы: ноябрь 1942 года, октябрь 1943 и так далее. За все время мы получили 37 фронтовых «треугольников». Содержание каждого послания мама знала наизусть. Последнее письмо, которое есть у меня, было написано в марте 1943 года. Но вроде бы была еще весточка и в 44-м году. Но она, к сожалению, не сохранилась. Есть еще документы, среди которых справка, выданная 6 июля 1942 года руководством Актюбинской воинской части 25/3 на имя Шарафиева С., в которой говорится, что его посетила мать Бекмухамбетова Файза, которая следует обратно до места жительства на станцию Чилик Чингирлауского района.
Я долгие годы искала сведения о брате, писала в разные инстанции, в архивы, в программу «Жди меня», но безрезультатно. В прошлом году я узнала о героическом подвиге 101-й казахской бригады. Мне в руки попала книга ветерана Великой Отечественной войны Какена Абенова, из которой я узнала, о страшных боях на Ржевском выступе.
Родителей давно нет, из детей в живых остались только я и младший брат Шарипжан, он живет в Московской области. Историю о нашей семье хранить будут мои дети, их у меня пятеро и внуки.
Всю свою жизнь я проработала учителем начальных классов. Мой супруг был директором школы. Все дети живут рядом с нами, они работают, у них свои семьи. Каждым из них я горжусь. Живет наша семья, соблюдая как татарские, так и казахские обычаи. Я сама активно участвую в жизни татарского культурного центра. Есть еще повод для гордости – моя внучка Разалия, учится в Татарстане в лицее для одаренных детей, туда ее пригласил сам президент Рустам Минниханов. Они случайно познакомились в прошлом году на встрече казахстанских татар с президентом. И это тоже страничка в истории нашей семьи.
