Земля и небо Михаила Коробкова

За два года войны он совершил 457 боевых вылетов, уничтожил десятки вражеских самолетов, прошел через фашистский плен и чекистские «чистки», но остался верен тем идеалам, за которые воевал. Мужество, честность, патриотизм для Михаила Евстафьевича Коробкова не пустая риторика. Эти качества своего характера он доказал всей своей жизнью.

В Качинском летном училище Михаил Коробков учился в параллельных группах с Василием Сталиным. А после окончания училища служил в части, которая была расположена в белорусской Лиде, в двенадцати километрах от границы с Германией. Поэтому и война для него началась даже раньше, 21 июня 1941 года.

«Немцы летали в нашем небе, а у нас был приказ: не поддаваться на провокации»

– Немцы задолго до этого дня начали наглеть: их самолеты летали над нашей территорией, а у нас был строгий приказ: не поддаваться провокациям, – рассказывал Михаил Евсафьевич о том, как тяжело было летчикам терпеть эту наглость. – Мы едва сдерживались, чтобы не поднять в воздух наши самолеты. Один летчик взлетел, так его чуть под трибунал не отдали.

Советские самолеты, которые немецкий разведчик зафиксировал на нашем аэродроме, почти все были уничтожены ранним утром 21 июня. Лишь несколько летчиков, и среди них Михаил Коробков, успели поднять свои машины в воздух. В том неравном бою на своих легких самолетиках они уничтожили девять тяжелых немецких бомбардировщиков. Десятки тонн смертоносного груза не долетели до Минска и Киева.

– У них броня, а у нас маневренность, – говорит Михаил Евстафьевич.

Это умение – то лететь на бреющем над самой землей, то взмывать вверх, то кидать машину в штопор – очень пригодилось ему в будущих боях.

Остатки эскадрильи отправили под Москву, на которую враг наступал стремительными темпами.

«Думал, если остановлюсь – замерзну»

Летчиков не хватало, и летали они почти без отдыха. Откуда брались силы? Этот вопрос до сей поры вызывает у Коробкова удивление: «Ведь за нами была Москва, Родина».

Ему часто поручали разведывательные полеты, а он не мог удержаться и не вступить в бой, увидев в небе вражеский самолет. Так случилось и одиннадцатого октября 1941 года. Он должен был разведать наступление немецких колонн на Москву, но, выполнив задание, не удержался и вступил в бой с немецким «мессершмидтом». Сбил одного, а другой подбил его самолет. До последнего он пытался довести машину до линии фронта, парашют раскрылся у самой земли и зацепился стропами за деревья. Подмосковный лес спас его от сильного удара о землю. Только освободившись от строп и спустившись на землю, он заметил, что рукав летной куртки пропитан кровью: в пылу боя он не заметил ранения. Кровь вскоре превратилась в ледяную корку: октябрь в том году под Москвой был очень холодным. Он вынул компас: идти надо на восток.

Ему было девятнадцать лет. Раненый, он шел без остановок по лесному бурелому более семи суток. Три раза переплывал ледяные реки.

– Я думал: если остановлюсь – замерзну, – вспоминал Михаил Евстафьевич.

К жилью выходить боялся: в подмосковных деревушках уже вовсю хозяйничали немцы. Лишь однажды он решился выйти к людям. Услышав в лесу какой-то шум, летчик затаился. И вдруг услышал сочный русский мат. Еще никогда он не звучал для него такой упоительной музыкой. Старик, рубивший в лесу дрова, привел его в свою затерянную в лесах деревушку, свободную от врага. В теплой избе первым делом осмотрели его раны и почерневшие от холода ноги. «Ну, если тебе моя бабка не поможет, тебе уже никто не поможет», – сказал старик. Новость о сбитом советском летчике мигом облетела деревню. И пока бабка натирала какими-то мазями его раны, к избе потянулись люди. Несли кто что мог: картошку, яйца, молоко. Но больше всего запомнились ему пироги с грибами.

Как ни уговаривали его деревенские отдохнуть, Коробков снова отправился в путь. А из эскадрильи уже успели сообщить родным: пропал без вести… Но друзья и командир эскадрильи не верили: не таков Михаил Коробков, чтобы сгинуть в безвестности. Его появление вызвало в эскадрилье бурю восторга и радости.

Немцы под Москвой, а на Красной площади парад

В госпиталь отправляться он отказался наотрез, а начальство не очень настаивало: летчиков не хватало, а Коробков успел доказать и свое летное мастерство, и отчаянную храбрость. Коробков еще находился в санчасти, когда был получен приказ – лететь в Тушино для выполнения важного правительственного задания.

Первыми улетели «старики», но до Тушино не долетели. Тогда пришла их очередь. Коробкова из санчасти не отпускали – раны еще не затянулись, но он считал, что должен лететь во что бы то ни стало. К самолету он дошел, опираясь на палку, в кабину помог забраться техник. И только в Тушино им объяснили задачу: не допустить немецкие самолеты к Москве во время парада на Красной площади.

– Знаете, какой был эффект? – рассказывает Михаил Евстафьевич. – Парад на Красной площади, когда немцы в десятках километров от Москвы! Когда говорили, что все правительство и сам Сталин эвакуировались в Куйбышев! А главнокомандующий выступил перед народом с трибуны мавзолея! Это вызвало такой подъем, такую веру в победу, такой взрыв патриотизма!

Как и те, кто прямо с площади уходили на фронт, летчики рвались в бой. Но команды на вылет не последовало: небо над Москвой заволокло тучами, шел сильный снегопад, и немецкие летчики не рискнули бомбить город в такую погоду. Они ведь считали, что уже почти взяли Москву, и не могли даже предположить, что в такой ситуации на Красной площади будет парад.

В двадцать лет Михаил Коробков совершил уже сотни боевых вылетов, его приняли в партию, он получил звание старшего лейтенанта, был награжден орденом Ленина. О его храбрости и боевых подвигах писали фронтовые газеты. Вырезки из них Михаил Евстафьевич хранит до сих пор. А первый свой орден он каким-то чудом сумел сохранить даже в немецком плену.

Плен, проверки, Сибирь

Этот день – 6 мая 1943 года – он запомнил на всю жизнь почти поминутно. Утром сопровождал наших бомбардировщиков, днем с летчиками из «Нормандии» штурмовал немецкий аэродром, вечером сбил фашистский самолет и был сбит сам. Выпрыгнул с парашютом и попал в плен.

– На этом моя война и кончилась, – с горечью говорит Михаил Евстафьевич.

Его отправили в польский лагерь для пленных летчиков в Лодзе, потом перевели в лагерь под Нюрнберг, были и другие лагеря. Однажды ему удалось бежать, но был пойман и переправлен в Фалькенау. В лагере врач, потомок русских поволжских немцев, давал ему какой-то порошок, разъедающий рану на ноге. Таким образом, Коробкову удавалось избегать работы на немцев.

Освободили его американцы. И начались проверки уже на родине. В военную авиацию его не допустили. А он рвался в небо. Генерал-майор гражданской авиации, один из первых Героев Советского Союза, Василий Молоков сразу понял, что перед ним настоящий летчик и отправил его в Иркутск – в геолого-разведывательную партию. Приборов тогда в самолетах не было. Под крылом – сплошное море тайги. Курс приходилось прокладывать по рекам, по одному ему заметным приметам, а еще – чутьем. Кабина самолета открытая, температура за бортом минус шестьдесят-семьдесят. На руках – перчатки, на лице – маска из шкурок… мышей. Как оказалось, у них самая тонкая и теплая шерсть. Первую партию алмазов начальник геологопартии доверил доставить ему. Даже в воздушных боях с фашистами он так не переживал за безопасность полета, как в тот раз. Только когда приземлился и передал по назначению драгоценную коробку с алмазами, вздохнул с облегчением.

Крыльев лишить нельзя

Но в 1949 году Сталин издал указ – всех пилотов, побывавших в плену, лишить возможности летать. Для Коробкова это было ударом. Он писал Сталину, Швернику, доказывал, но ответа не дождался. Тогда сам поехал в Москву. Ему предложили работу в аэропорту. И через год ему вернули удостоверение пилота. Все эти годы Коробков добивался восстановления в партии, писал Хрущеву и добился, чтобы ему вернули партбилет. А потом еще много лет добивался восстановления партийного стажа. Вскоре он уже был командиром эскадрильи, а в 1962 году его назначили начальником аэропорта Уральска. Правда, взлетную полосу, способную принимать только легкие самолеты, назвать аэропортом можно было только с натяжкой. И Михаил Евстафьевич сразу стал добиваться строительства нового аэропорта. Сегодня мало кто знает, что аэропорт в районе Подстепного — детище Михаила Коробкова.

– Мы его тогда дома почти не видели, – вспоминает Александра Тимофеевна, жена Михаила Евстафьевича. – Однажды я его спросила, нельзя ли там у них купить стекла для дачи, ведь туда стройматериалы привозят, а с ними в то время был дефицит. Он просто рассвирепел: «Ты что, с ума сошла?! Нам самим не хватает!».

Это «нам» многое говорит о характере Коробкова.

В 1973 году новый аэропорт уже принимал самолеты.

Историю аэропорта, людей, которые создали его славу и гордость, Михаил Коробков изложил в своей книге «Земля и небо Приуралья». Материал для этой книги он собирал много лет. Там десятки имен – летчиков, техников, всех, кто создавал авиацию Приуралья. И ничего о себе.

Практически ослепший, он и сейчас продолжает переписку с военными историками и летчиками, его имя упоминается в книгах генералов авиации. Не раз они специально приземлялись в Уральске, чтобы встретиться и поговорить с Коробковым.

– Со многими из них он учился вместе, воевал, теперь уж никого не осталось, – говорит Александра Тимофеевна. – С Сергеем Долгушиным, генералом авиации, Героем Советского Союза всю ночь проговорили, Виталий Рыбалко здесь тоже останавливался. Они ведь в начале войны все были молоденькими лейтенантиками, а стали генералами.

Александра Тимофеевна уверена: ее муж тоже стал бы генералом и получил звезду Героя, если бы не плен. И только сам Михаил Евстафьевич ни разу не высказал обиды: на Родину, как на мать, не обижаются.

Неожиданный подарок

В прошлом году от московских поисковиков он получил неожиданный подарок: вместе с книгами ему передали фотографию и письмо на незнакомом языке. На этой фотографии юный летчик Коробков стоит со связанными за спиной руками в окружении людей в военной форме — не советской и не немецкой.

– Я сначала думала, что написано на немецком. Пригласила приятельницу – она в школе немецкий язык преподавала, а оказалось, что это не немецкий, а то ли испанский, то ли итальянский, – рассказывает Александра Тимофеевна, жена Михаила Коробкова. – Эту фотографию поисковикам из Испании прислал сын того летчика. Сказал, что отец всю жизнь переживал из-за того, что сбил русского и не знал, остался ли он жив в немецком плену. Сказал: «Как бы отец был рад узнать, что этот летчик жив! Жаль, что он не дожил до этого дня».

Михаил Евстафьевич фотографию показал, но публиковать ее отказался категорически: «Это мое, личное». И добавил, что это самое неприятное воспоминание в его жизни.

По его мнению, фотографировали его «для пропаганды». О другом он из скромности умалчивает. А дело в том, что советского аса вражеские летчики знали по воздушным боям и почитали за честь сфотографироваться рядом с достойным противником, которого «победили».

10 апреля Михаилу Евстафьевичу исполнилось 93 года. 9 Мая он считает своим главным праздником.

Автор: Наталья Смирнова
Фото из альбома М.Е. Коробкова