Выстрадать, чтобы жить…
Тома Трофимова жила с родителями в Ленинграде на Невском проспекте, когда пришла война, внезапно, сурово и трагически. Папа, работавший на одном из заводов, ушёл копать рвы вокруг города. Там вскоре и погиб. Как и при каких обстоятельствах это случилось – семья так и не узнала. Мама одна осталась вместе с двумя детьми, девочками, младшей из которых – Томе было всего пять лет.
В сознание девочки навсегда врезались каждодневные бомбежки и артиллерийские обстрелы, вой сирен, неподвижные силуэты аэростатов в грозном ленинградском небе, а еще – мучительное, никогда не покидавшее чувство голода. Давали хлеб, но в таких мизерных количествах, что он лишь на коротенькое время приглушал мысли о еде. Из всех троих наиболее тяжело было маме, она таяла буквально на глазах. Женщина отдавала детям последнее, что у нее было – свой паек. И вот настал трагический день, когда ее не стало. Последнее воспоминание, связанное у младшей Трофимовой с мамой, – это санки, на которых какие-то люди медленно, с остановками, увозили ее на кладбище…
Потом был детдом, в который определили обеих сестер. Но ненадолго. Их разлучили: Люся, которая была старше на десять лет, осталась в осажденном городе, а Тому по «дороге жизни» через Ладожское озеро зимой 1943 года увезли в Ивановскую область, в маленький городок Кинешма. Здесь она впервые увидела немцев, и были они не такие страшные как там, в ее родном городе, когда черные самолеты с крестами кружились в небе как коршуны, сбрасывали бомбы, сея повсюду на земле смерть и разрушения. Рядом с их детдомом находился лагерь, в котором содержались пленные солдаты вражеской армии, и иногда у маленькой Томы они вызывали даже что-то вроде жалости.
В детдоме после войны ее разыскала Люся, и это было похоже на чудо, потому что, казалось, проклятая война навсегда разлучила сестер. Были слезы радости, плач и воспоминания о минувшем… Оказывается, старшая сестра потому осталась в Ленинграде, что кому-то надо было трудиться в тылу, приближая долгожданную Победу. Смерть никого не щадила, ни старых, ни молодых, люди нередко гибли прямо на рабочем месте, у заводского станка, от истощения и фашистских бомб.
Однако радость от встречи у сестер Трофимовых была недолгой: им вновь предстояла разлука – Тамара в силу своего возраста должна была еще находиться в детском учреждении. Но они условились, что как только младшая подрастет, Люся обязательно заберет ее к себе и уже никакая сила никогда не сможет их разлучить.
После окончания восьмого класса Тамара Трофимова поступает в кооперативное училище в Иванове и там же, получив диплом, устраивается поваром в столовую какого-то учреждения. Однако чужой город есть чужой, и девушка уезжает в Пермский край, в небольшой городок Очёр, где жила ее сестра. И тут, между прочим, случай свел ее однажды с пареньком Геной Зотовым. Встреча была, в общем-то, мимолетной, но она оставила достаточно глубокий след в душах молодых людей.
Уж слишком многое в их судьбах было на удивление схожим.
У Гены отец, возглавлявший колхоз в деревне Калинино Очерского района, в 1941 году был призван в действующую армию, на фронт. В следующем году родные получили похоронку, извещавшую о гибели пятого марта 1942 года в боях за Родину Николая Зотова. Для его супруги, скромной сельской учительницы, это было сильным ударом – шестеро детей, мал мала меньше, осталось на ее попечении. Особым здоровьем Татьяна Ивановна не отличалась. Еще в годы Гражданской войны, идя как-то с подружкой в гимназию в Оханске (это тоже в Пермском крае), они обе получили ранения от разорвавшегося рядом снаряда. Особенно досталось Тане, она, в частности, лишилась ноги.
В июле того же, сорок второго Татьяны Ивановны не стало. Некоторых детей забрал к себе дед Петр, папин отец, а Гена, которому тогда было семь лет от роду, попал в семью к тете, жившей в селе по соседству. А потом – к деду. Но и там он долго не задержался – трудно было старому и больному человеку в тяжелое военное время содержать столько ртов, и Гену Зотова определили в детский дом, что находился в самом Очёре. Настоящее его название было «Межколхозный дом для детей фронтовиков». Но правильнее и справедливее было бы назвать его так: дом для детей погибших фронтовиков. Много в нем было сирот, в том числе круглых, оставшихся в военное лихолетье без родителей.
Летом сорок восьмого года, когда Гена только что окончил четвертый класс, он случайно узнал, что местный военкомат набирает детей в Суворовское военное училище в Свердловске. Вместе с другом Володей Чазовым решили попытать счастья: а вдруг повезет? И в самом деле успешно прошли собеседование и комиссию, и в том же году стали курсантами.
В один из отпусков, прибыв навестить свою старшую сестру в Очёре, Геннадий и встретил Тамару, работавшую официанткой в местном ресторане. Но пройдет еще несколько лет до того дня, когда она приедет в Свердловск к нему, учившемуся на последнем курсе, и с тех пор они вместе идут по жизни вот уже почти шестьдесят лет…
– Правда, стать военным мне не довелось, – грустно вздыхает Геннадий Николаевич Зотов, вспоминая былое, – Ближе к окончанию училища я почему-то стал частенько болеть: полежу в лазарете, выпустят, потом вновь попадаю на больничную койку… Врачи, как ни бились, не могли определить, что за напасть такая навалилась на меня. Кончилось все комиссованием, мечты об армии разбились в пух и прах.
Зотовы отправляются в Казахстан, сначала в Караганду, где Геннадий устроился на завод горного шахтного оборудования, прошел там хорошую школу рабочего, а затем перебрались в Уральскую область. Жили и на селе, и в Уральске. Работая на различных промышленных предприятиях, Зотов заочно окончил Московский техникум тяжелого машиностроения и потом Западно-Казахстанский сельскохозяйственный институт, факультет механизации. Последнее, что значится в его трудовой биографии, – механический завод, которому он отдал тридцать пять лет своей жизни. Начинал слесарем, а закончил секретарем парткома предприятия. Последним секретарем, работавшим до конца существования СССР.
Вроде бы все складывалось хорошо у Зотовых в нашем городе, – прилично зарабатывали, вырастили и воспитали двоих детей, но Тамару Евгеньевну, коренную ленинградку, все время тянуло на родину, на берега Невы, и с возрастом эта тяга лишь возрастала, не давала покоя.
Раза два или три им довелось побывать в городе трех революций, даже разыскать дом, в котором Тамара Евгеньевна провела свое раннее детство. В их квартире жили чужие люди. Всякий раз, возвращаясь из Ленинграда к себе в Уральск, – еще был Советский Союз – они писали письма Михаилу Горбачеву, а потом и Борису Ельцину с просьбой помочь в возвращении когда-то принадлежавшего Трофимовым жилья. Особую надежду они возлагали на последнего, и этому были кое-какие основания.
Когда Геннадий Зотов носил еще курсантскую форму, он не раз наблюдал игру волейбольной команды политехнического института, располагавшегося поблизости с их училищем. В Суворовском спортивный зал был больше, чем у соседей, и те то и дело наведывались к курсантам играть. Среди игроков выделялся высокий молодой человек, которого все звали беспалым. У него на левой руке не было двух пальцев. Бывало идет игра, а из толпы болельщиков нет-нет да и заорут на весь зал: «Беспалый, давай бей!» Он на это никогда не обижался, и вообще производил впечатление веселого, жизнерадостного молодого человека. Это был будущий президент России Борис Николаевич Ельцин.
– Но наши с ней надежды, – грустно улыбнулся Геннадий Николаевич, кивнув на супругу, которая из-за тяжелой хронической болезни почти не принимала участия в нашем разговоре, – нисколько не оправдались. К нам один за другим приходили ответы: мол, свою жилищную проблему решайте, пожалуйста, на месте, в Казахстане. А какая, позвольте спросить, у нас была жилищная проблема, если я в свое время получил от механического завода хорошую благоустроенную квартиру. Речь ведь шла-то о другом, нечто большем… И вообще, – заключил мой много повидавший на своем веку собеседник, – их секретари, первых лиц-то государства, просто отписывались…
