Великий писатель или великий предатель?

9 августа 2018
0
1675

(Продолжение. Начало в № 2330)

Очень многие, хорошо знавшие Солженицына, размышляли над тем, когда комсомолец Саня стал так ненавидеть страну, в которой родился, которая дала ему образование, и которую он защищал(?), ведь от факта его участия в Великой Отечественной войне никуда не денешься. В атаку он, конечно, не ходил и, по выражению его жены Натальи Решетовской, на фронте «жил, как барин».

Заключенные ГУЛАГа

 

Адъютант Солженицына Илья Соломин рассказывал, что однажды нашел у него несколько книг на немецком языке, которого Солженицын не знал. И зачем хранил эти книги – непонятно. На обложке одной из них был изображен Гитлер. Портрет Гитлера Илья Соломин уничтожил в ярости – его семью нацисты убили вместе с другими евреями в оккупированном Минске… Решетовская по поводу книг сказала, что это был «особый трофей». Трудно представить себе фронтовика, взявшего в виде трофея книгу с портретом Гитлера.

Надо отдать должное его первой жене Наталье Решетовской. Не единожды им преданная, она избегала говорить о нем его самую грязную правду. Как ни пытали ее расспросами многочисленные исследователи биографии писателя о причине его ареста в 1945 году, она ее не выдала. А может, не знала.

Возмутились даже зэки

Призывавший всех «жить не по лжи» Солженицын врал всегда и везде: и в жизни, и в своих книгах, и в своих нравоучительных статьях.

Страшно читать его описания того, как издевались над арестованными на Лубянке. Автор книги о Солженицыне, генерал-майор Александр Пыльцын обратился к людям, которые сами через это прошли и хорошо знали Солженицына. Леонид Самутин давал Солженицыну материал для книги и прятал рукопись «Архипелага». Пыльцын спросил: били ли его на допросах? Самутин ответил, что были грубы – кричали, ругались, но даже не прикоснулись. (А ведь Самутин был офицером власовской армии). «Я ждал самого плохого, но за все время следствия не получил даже тычка», – сказал он. По поводу книги сказал, что Александр Исаевич многое из его рассказа переврал и добавил черных красок.

Капитан Бурковский (находился в заключении вместе с Солженицыным) сказал: «Я попал к молодым следователям. Они нервничали. Если иногда не все шло так, как им хотелось, они кричали и излишне грубо ругались. Но бить? Никто меня ни разу не ударил».

То же самое ответил Виткевич, которого арестовали по доносу школьного друга Саши Солженицына.
А у нас, читая Солженицына, в сознании отложился образ кровавых палачей – энкэвэдэшников. Кинематограф периода перестройки и позже этот образ закрепил.

Конечно, кофе с чаем на этих допросах не предлагали, но и то, что нам показывали, больше напоминало средневековье. Хотя чего там. XXI век по жестокости средневековью не уступает. В американской тюрьме Гуантанамо, которая находится на Кубе, пытают так, что средневековые инквизиторы отдыхают. (Вот ведь какая щепетильность – у себя в Америке нельзя, а на Кубе – можно).

Но Александр Исаевич считал, что Америка, как жена Цезаря – выше критики и ей позволено все.

В 1975 году в Вашингтоне он сказал: «…с этим Советским Союзом в 1941 году вся объединенная демократия мира: Англия, Франция, США, Канада, Австралия и другие мелкие страны вступили в военный союз против маленькой Германии Гитлера» и укрепили «советский тоталитаризм». И объявил победительницами в войне с фашизмом США и Великобританию. Вот теперь бы еще СССР уничтожить, намекал Александр Исаевич.

Не стеснялся Солженицын в своих произведениях и выступлениях идти на прямой подлог, ссылаясь на несуществующие документы. Так у него год от года росло число репрессированных, пока не выросло до цифры, чуть ли не превышающей половину населения СССР (кто тогда воевал-то, кто тыл обеспечивал, если все «сидели»?). Но красочнее всего он описывал издевательства над заключенными. Бывшие зэки, читавшие его роман, сами его за это высмеивали.

Лагерная вышка ГУЛАГа

 

апример, он описывает в «Архипелаге», как заключенных в наказание за какую-то провинность охранники оставили ночевать на морозе в лесу, а в другом месте, наоборот, загнали в костер и сожгли. Фронтовик Александр Пыльцын, прошедший в войну штрафбат, пишет по этому поводу: «В первом случае совершенно непонятно, что значит «оставили в лесу»? Если охрана ушла ночевать в казарму, так это же голубая мечта зеков! Особенно блатных: они бы моментально разбежались. Представить только, что полторы сотни крепких мужиков (слабых и истощённых на лесоповал, да ещё зимой – не могли брать!), с топорами и пилами в руках спокойно и молча замерзают. Насмерть замерзают! Поверить в это может только малыш из детяслей или полный идиот, никогда не слышавший о лесорубах и не видевший обыкновенного леса.

Второй пример – тоже дикий вымысел. Огня, известно, боятся не только дикие звери, но и человек. Ведь когда при пожаре люди выпрыгивают из 8-9-х этажей и разбиваются насмерть, они, скорее всего, сознательно идут на мгновенную смерть, лишь бы не сгореть мучительно заживо. А тут мы должны поверить, что несколько конвойных сумели загнать в костер сотню зэков. Да самый безвольный зэк предпочтет быть застреленным, но в огонь не прыгнет. Если бы даже десяток охранников со своими пятизарядными винтовками или карабинами попытались загнать в костер эту сотню, вооружённую топорами, пилами и ещё бог знает чем для валки леса, то сами бы в костре и оказались. Да и какой костер нужно было развести, чтобы сжечь там сотню живых людей? Это очень похоже на байки о том, что за штрафбатом в 800 человек, вооружённых автоматами, пулемётами, и с полными сумками гранат могли поставить заградотряд в 200 человек, чтобы погнать 800 штрафников на немецкие пулемёты».

Со слов «одного человека» приводит Солженицын в «АГ» еще более страшный способ наказания: «запрягают лошадь в пустые оглобли, к оглоблям привязывают ноги виновного, на лошадь садится охранник и гонит её по лесной вырубке, пока стоны и крики сзади не кончатся».

Издевательства и пытки Солженицын в своей книге пронумеровал. Например, пытка под номером 23 называется «клопяной бокс». «В темном дощатом шкафу специально разведено сотни, может быть тысячи клопов. Пиджак или гимнастерку с человека снимают, сажают в этот шкаф, и тотчас на него, переползая со стен и падая с потолка, обрушиваются голодные клопы».

Представляет ли сам автор этой байки, как можно в пустом шкафу «развести» тысячи этих насекомых? – удивляется Пыльцын.

В списке пыток, составленном Солженицыным, есть еще яма, в которую ставят голого человека на несколько дней, терка, которой стирают до крови спину, а потом мажут ее скипидаром, и еще много разного изуверства. Не иначе как в пособии для средневековых инквизиторов Солженицын узнал о таких чудовищных и разнообразных пытках. Ни одного конкретного человека, который бы на себе это испытал, он не называет. Сведения – по принципу «один человек сказал». Но у читателя, видимо, должно складываться впечатление, что автор сам все это пережил (кстати, читать вязкий текст Солженицына – это еще та пытка). Но мы что-то читали, что-то слышали и верили, и начинали ненавидеть собственную страну, устроившую такой ад для собственных граждан. Оно, конечно, и без пыток не вызывало гордости. Репрессии, невинно арестованные и сосланные на тяжелые работы и без того вызывали возмущение, боль и недоумение. А если над ними еще и просто так издевались…

Но все это пишет человек, которому его солагерник по Экибастузу Леонид Самутин потом напишет: «Вы никогда не держали в руках ни кайла, ни лопаты».

Самутин, который реально работал и с кайлом, и с лопатой – строил железную дорогу и угольные шахты, скажет так: «Конечно, в лагере – это не у тещи на блинах. Особенно после войны положение было трудным. Строгий режим и тяжелая работа… Мне пришлось несладко, но я выжил, и мои товарищи тоже. Люди, правда, умирали – от запоздалой операции аппендицита, от инфаркта, воспаления легких. Случались и производственные травмы. Ясно, что их было больше, чем в обычных условиях: квалификация пониже, меньше опыта у работающих… Я побывал и в БУРах (бараки усиленного режима), и в карцерах, и в «лагере штрафников». Я выжил, и мои товарищи тоже выжили… Я встречался с людьми, которые отсидели два и даже три срока и тоже выжили. Так какой же может идти разговор об истреблении, если люди – и такое случалось – сидели по 25 лет и все-таки вышли на свободу!».

Дмитрий Панин: «Зэки работали как могли, а им было положено не более 900 граммов хлеба. Наша пятерка получала по 700 граммов хлеба, иногда норма снижалась до 600 граммов и, когда это было возможно, возрастала до 900 граммов».

Школьный друг Александра Исаевича Николай Виткевич, отбывавший свой срок по его доносу на проклятых Солженицыным воркутинских шахтах:

«В Воркуту я попал в трудное время 1945 года, когда страна была разрушена войной. Несмотря на это, нам выдали хорошую одежду, постель, матрацы и одеяла. Пищу каждый получал в зависимости от степени выполнения нормы. Паек хлеба на день колебался в пределах от 350 граммов до одного килограмма. А много ли честных советских людей в то время могли получать ежедневно целый килограмм хлеба? …По мере того как после войны положение советских людей изменялось к лучшему, изменялось и положение узников. Я получал «карманных денег» сто рублей в месяц, при хорошей работе – прибавку к пайку. А если норма мною и другими выполнялась на 150 процентов, то один день засчитывался за три».

ГУЛАГ бараки

Страшилки и фальсификации

Поселившись в США, Солженицын рассказывал об ужасах Гулага и с каждым разом добавлял в свои рассказы черных красок, увеличивал число жертв репрессий и погибших. В одном из интервью 1976 года он заявил, что в СССР 66 миллионов человек истреблено в лагерях, 13 миллионов украинских крестьян погибли от голода, 2 миллиона человек оказались жертвами в лагерях после войны. Если добавить сюда 27 миллионов действительно погибших во время войны, то в итоге получается 108 миллионов мертвых на 1954 год.

Официальные данные о численности населения в СССР на начало войны, июнь 1941 года было 196 716 000 человек. К концу 1945 года с учётом войны с Японией (январь 1946 года – 170 548 000 чел. Общие потери за войну, в том числе погибших мирных жителей от зверств оккупантов, умерщвлённых в лагерях смерти, в плену – 26 168 000 (сегодня называют цифру – около 27 миллионов). К январю 1951 года население уже составляло 182 321 000 человек, т.е. выросло на 11 млн. 773 тыс. Это несмотря на то, что большое количество мужчин детородного возраста поглотила война. На январь 1979 года население выросло ещё на 80 млн. 115 тыс. 227 человек и составляло уже 262 млн. 436 тыс. 227 человек.

Итак, если по Солженицыну 107 миллионов советских людей пропали по вине Сталина и его режима, то откуда же к 1979 году взялся 262-миллионный советский народ, откуда могли за эти чуть больше 20 лет после смерти Сталина прибавиться более 90 миллионов человек? Не получается простая арифметика у высокообразованного математика!

«Не имея в руках никакой статистики, не боюсь, однако, ошибиться, сказав: поток 37-38-го… был только, может быть, одним из трех самых больших потоков, распиравших мрачные вонючие трубы нашей тюремной канализации. До него был поток 29-30-го годов, с добрую Обь, протолкнувший в тундру и тайгу миллиончиков пятнадцать мужиков (а как бы и не поболе).

…И после был поток 44-46-го годов, с добрый Енисей: гнали по сточным трубам целые нации и еще миллионы и миллионы – побывавших (из-за нас же!) в плену, увезенных в Германию и вернувшихся потом. Но и в этом потоке народ был больше простой и мемуаров не написал» («Архипелаг ГУЛАГ»).

По этому поводу историк Юрий Нерсесов в книге «Продажная история» пишет:

«Не имея в руках никакой статистики, Солженицын действительно не боялся ошибиться и врал постоянно.
…Всего, согласно справке «Сведения о выселенном кулачестве в 1930-1931 г.г.», подготовленной отделом по спецпереселенцам Главного управления лагерей, было сослано не 15 миллионов, а 1 803 392 человека (включая жен и детей ссылаемых) – чуть больше 1% населения СССР.

Точно так же врет Солженицын о репрессиях против вернувшихся из Германии военнопленных и гражданских лиц. Из 4 199 488 советских граждан, репатриированных из Германии в 1945-1946 годах, лишь 272 687 человек были арестованы.

…Но 148 079 человек, то есть большинство тех, кто был официально уличен в том, что служил в прогитлеровских вооруженных формированиях или гражданской оккупационной администрации, получили по 6 лет ссылки. Такой же приговор был вынесен 9907 военнослужащим коллаборационистских частей, взятых в плен американо-британскими союзниками и репатриированных в СССР 6 ноября 1944 года, а из 302 992 советских военнопленных, освобожденных в 1941-1944 годах, арестовано было всего 11 556 человек и еще 18 832 отправлено в штрафные подразделения.

Так что, как ни крути, ни «миллионов и миллионов», ни даже полмиллиона не выходит, а те, что были отправлены в лагеря и ссылку, в подавляющем большинстве получили сроки за реальное сотрудничество с врагом».

Как известно, писатель Максим Горький в 1929 году посетил Соловки. Вот как описывает это Солженицын (самого там не было).

«Ожидали Горького почти как всеобщую амнистию! Начальство, как могло, прятало уродство и лощило показуху. Из Кремля (соловецкого) отправляли этапы, чтобы здесь оставалось поменьше; из санчасти списали многих больных и навели чистоту. 22 июня поехали в Детколонию. Как культурно! – каждый на отдельном топчане, на матрасе. Все жмутся, все довольны. Вдруг 14-летний мальчишка сказал: «Слушай, Горький! Всё, что ты видишь – это неправда. А хочешь правду знать?». За два часа правдолюбец мальчишка рассказал долговязому старику об изощреннейших соловецких пытках, о двадцатичасовом рабочем дне, о работе людей в ледяной воде голышом… Горький вышел из барака, заливаясь слезами. 23-го Горький отплыл. Едва отошел его пароход – мальчика расстреляли перед строем. Но даже имени его мы не знаем».

Вот так у него всегда – а «имени его не знаем». И Горького уже не было, когда Исаич это написал, спросить не у кого. Писателей он вообще не любил, особенно талантливых. Никого не должно быть гениальней его самого.

(Продолжение следует)

ВСЕ РАЗДЕЛЫ
Top