Великий писатель или великий предатель?
(Продолжение. Начало в №№ 23, 24)
Многие из тех, кто сам прошел войну, сталинские лагеря, кто лично знал Александра Исаевича Солженицына, в отличие от нас, восприняли его роман «Архипелаг Гулаг» с возмущением. Вот и его друг по Экибастузскому лагерю Семен Бадаш, на девятом десятке лет, решил написать ему открытое письмо с обличениями писателя во лжи и обличениями в стукачестве.
«Темниловка» с раком»
Во-первых, бывший солагерник напоминает, что не ему, Солженицыну, ни разу не взявшему в руки кайла или лопаты, а все годы своего срока устраивавшемуся на теплые места, описывать ужасы Гулага.
«Я хорошо помню, как в одной из бригад, на морозе со степным ветром таскал шпалы и рельсы для железнодорожного пути в первый угольный карьер – такое не забывается, – пишет Бадаш. – А Вы все рабочее время грелись в теплом помещении конторки, – пишет бывший солагерник. – И когда в бригаде Кулиева, в летний зной, я на строительстве мехмастерских рыл под фундамент глубокий котлован, перебрасывая глину наверх в три перекидки, Вы прохлаждались в той же конторке. Наконец, когда после нашей 5-дневной, с 22 по 27 января, забастовки-голодовки (голодовка была снята по распоряжению лагерного Совета, ввиду опасного ухудшения состояния многих участников) объявили о планируемом расформировании лагеря, Вы, Александр Исаевич, чтобы снова избежать этапа, легли в лагерную больницу, якобы, со «злокачественной опухолью». То была настоящая «темниловка».
Но зачем было продолжать эту «темниловку» в романе? – задается вопросом Семен Бадаш.
Роман «Раковый корпус» Солженицына я читала еще в пору своей безоговорочной веры в каждое его слово. И восторгалась: не иначе, как это Божье провидение – победить такую болезнь на последней стадии («опухоль, размером с мужской кулак») да еще в лагерных условиях! Значит, его жизнь нужна была Богу – чтобы он мог рассказать правду о том, что видел и пережил! Хотя сомнения, что такую болезнь на последней стадии можно победить, все же были.
И не зря – оказывается, в действительности не было у Солженицына никакого рака. Семен Бадаш, сам врач, пишет: «Думаю, что ни один грамотный читатель, не говорю уже о людях с медицинским образованием, не поверит в возможность самоизлечения от рака, да еще и с метастазами». В Экибастузе этой «темниловкой» Вам (автор обращается к Солженицыну) удалось спастись от этапа, а из ссылки – вырваться в областную онкобольницу, давшую Вам материал для романа «Раковый корпус». Но что побуждало Вас продолжать эту «темниловку» потом, в Ваших книгах, когда Вы уже стали всемирно известным писателем с репутацией бескомпромиссного правдолюбца? Неужели мировая общественность заслуживает от Вас, бывшего советского зэка, такого же отношения, как лагерные кумы и оперы, с которыми Вам приходилось «темнить» для того, чтобы выжить?».
Стукач «Ветров»
«Рак» у Солженицына обнаружился аккурат к бунту, который готовили заключенные, и у Бадаша есть все основания считать, что заложил их «вертухаям» Солженицын.
Вот и Бушин в своей книге «Гений первого плевка» пишет, что один сохранившийся донос «Ветрова» (псевдоним Солженицына как агента органов ГБ) сыграл трагическую роль в судьбе многих заключенных Экибастузского лагеря. В нем были указаны дата бунта и имена его организаторов, а также дан перечень оружия (у заключенных это были доски, ножи и металлические трубки). В доносе также содержался детальный план действий бунтовщиков и список бараков с основными силами. По мнению писателя Александра Шабалова, «Ветров» в своем доносе сильно все преувеличил: зэки готовили не бунт и побег, а только намеревались потребовать у руководства лагеря улучшения режима. Но из-за доноса «Ветрова» у здания администрации их встретили автоматными очередями. Многие были убиты, оставшиеся в живых получили «положенные» 25 лет.
Многие из тех, кто знал Солженицына, кто сам прошел через лагеря, на склоне лет и дней сочли необходимым дать ему отповедь, пристыдить за ложь и передергивания. Во время пребывания в «райском месте» – шарашке – Солженицын подружился с литератором Львом Копелевым. Они продолжали дружить и после освобождения. Именно благодаря Льву Копелеву и его жене Раисе Орловой рукопись «Один день Ивана Денисовича» попала в руки Твардовского и была опубликована в журнале «Новый мир». Позже Копелев эмигрировал в Германию. В 1986 году, после тяжелой операции, под диктовку жене он тоже написал письмо Солженицыну. Это письмо не предназначалось для публикации. Его копии хранились у нескольких близких друзей Копелева, а в 1990 году литератор Эткинд передал его в редакцию парижского русскоязычного журнала «Синтаксис» с запретом на его публикацию. И лишь в 1993 году это табу по настоянию дочери Копелева сняли. Но письмо опубликовано лишь в 2001-м году, видимо, редакция никак не решалась обидеть нобелевского лауреата.
В этом письме Копелев пишет: «В твоих сочинениях, которые я прочитал уже после твоей высылки («Жить не по лжи», «Архипелаг ГУЛАГ II», статьи в сборнике «Из-под глыб», «Письмо вождям», «Бодался теленок с дубом»), иные страницы вызывали у меня боль, горечь, гнев, стыд за тебя и жалость к тебе. Особую, личную боль причинило мне признание о «Ветрове». В лагерях и на шарашке я привык, что друзья, которых вербовал кум (так в лагерях называли вербовщиков из КГБ – Н.С.), немедленно рассказывали мне об этом. А ты скрывал, скрывал еще годы спустя. Разумеется, я возражал тем, кто вслед за Якубовичем утверждал, что значит, ты и впрямь выполнял «ветровские» функции, иначе не попал бы из лагеря на шарашку. Но я с болью осознал, что наша дружба всегда была односторонней, что ты вообще никому не был другом…».
Конспиратор
Копелев, как и другие, знающие историю создания и публикации «Архипелага» (между собой они называли его кратко и закодировано – «Архип»), уличают Александра Исаевича во лжи. Сам он рассказывает, что в годы заключения писал… в уме. То есть, запоминал то, что сочинял. А потом, когда был в ссылке и имел возможность записать то, что у него было в памяти, прятал рукописи… в бутылке из-под шампанского, которую зарывал, когда уезжал (сколько там бумаги можно впихнуть в бутылку?). Во время своего «сидения» в Рязани, где учительствовал после отсидки, «придумал хранение в проигрывателе».
Солженицын очень подробно описывает, к каким мерам предосторожности и конспирации приходилось ему прибегать, в каких ужасных условиях создавать свои «шедевры» – мелко писать, тесно печатать, сжигать после этого рукопись, прятать написанное, творить только по ночам, ни с кем не общаться. Вот только жена его, Наталья Решетовская, потом говорила, что по ночам Исаич спал, как все. И если он всех опасался, почему тогда столько людей было вовлечено в хранение его творений?
«Когда Александр Исаевич решил частично выйти из подполья и опубликовать свою повесть «Один день Ивана Денисовича», он стал передавать свои рукописи на хранение другим, – пишет А. Островский. – Так в 1959-1962 г. он сделал по крайней мере пять «захоронений»: два в Москве, два на Урале и одно в Крыму. Со временем круг хранителей увеличился. Затем появились связи с заграницей».
В общем, конспираторским способностям Александра Исаевича позавидовал бы сам Штирлиц. Правда признает, что, если бы пришли к нему с обыском, то и патефон могли открыть. И раз уж он так боялся, что его «нетленку» обнаружат, зачем столько людей были вовлечены в его тайну? Ведь понятно, что чем больше людей знают, тем больше вероятность утечки информации. Островский перечисляет несколько десятков фамилий хранителей рукописей Солженицына.
«Рассредоточение рукописей безусловно открывало возможность сохранить одни при провале других, но с увеличением мест хранения возрастала опасность утечки информации, а значит, и угроза провала, – пишет А. Островский. – Более того, можно сказать, что опасность провала возрастала прямо пропорционально увеличению количества мест хранения. Неужели этого не понимал человек, который периодически с целью конспирации то отращивал, то сбривал бороду, человек, который не выходил на улицу, не взяв с собою сменную шапку?».
Но Александр Исаевич использовал своих знакомых не только для хранения собственных рукописей. Свою писательскую плодовитость в условиях такой строгой конспирации и постоянной угрозы он называет «чудом». Почитать то, что он пишет о себе, так он не человек – Бэтмен какой-то. «Это чудо, что я свободно хожу по болоту, стою на трясине, пересекаю омуты и в воздухе держусь без подпорки. Издали кажется: государством проклятый, госбезопасностью окольцованный — как это я не переломлюсь? как это я выстаиваю в одиночку, да еще и махинную работу проворачиваю, когда-то ж успеваю и в архивах рыться, и в библиотеках, и справки наводить, и цитаты проверять, и старых людей опрашивать, и писать, и перепечатывать, и считывать, и переплетать, — и выходят книга за книгой в Самиздат (а через одну и в запас копятся!) — какими силами? каким чудом? И миновать этих объяснений нельзя, а назвать еще нельзее. Когда-нибудь, даст Бог, безопасность наступит — допишу». Это было сделано в Пятом дополнении «Невидимки», в котором А. И. Солженицын назвал «более ста» фамилий тех, кто ему помогал.
«Верхом наивности было бы думать, что все перечисленные лица являлись конспираторами. При таком разветвлении связей утечка информации была еще более неизбежной», – замечает Островский.
Солженицын рассказывает, как ловко он дурачил КГБ и какой этот комитет бездарный. Расчет его, видимо, был в том, что чем больше у него подельников, тем меньше внимания будет обращено на него самого. А в случае чего можно будет отказаться от авторства и свалить на других. И это подтверждает он сам».
«…Значит, «Энкаунтер» – английский журнал напечатал мои «Эссе» на почетном месте… могут меня спросить, мои ли «Эссе»? Я отвечаю незначащей фразой: «Я в «Новый мир» печатать обычно отдаю»… Я решил не признавать полностью своего авторства «Эссе»… Я скажу: «Действительно я написал некоторые стихотворения в прозе. Сдал их в «Новый мир»… Там вы можете их найти. А остальные? Да мало ли что ходит?». А те, от которых я отказываюсь – рязанские… Ловка подделка; может быть, провокация; может быть, искреннее подражание. Я не знаю. И все. И если меня все же потом прижмут,.. я скажу: «…Что я, гимназист? Почему я должен отвечать?»…
Многих из тех, кто ему помогал, Солженицын обвинит потом в связях с КГБ, в том числе знаменитого музыканта Растроповича и его жену, знаменитую певицу Галину Вишневскую. Даже Наталью Столярову, с помощью которой он переправлял свои рукописи за границу, он обвинил в связях с органами.
«Но если допустить, что Н.И. Столярова была связана с КГБ, тогда следует признать, что КГБ не только был очень хорошо осведомлен о деятельности А.И. Солженицына, но и во многом способствовал ей, – пишет Островский. – Именно с помощью Н.И. Столяровой были переправлены за границу его рукописи осенью 1964 года, именно она принимала участие в организации его встречи с О. Карлайл весной 1967 г., с ее легкой руки было опубликовано за границей «Письмо к съезду писателей», при ее участии летом 1968 г. был переправлен за границу «Архипелаг». Через нее шли связи во французское посольство».
Одним из тех, кто прятал рукописи Солженицына, был Леонид Самутин, отсидевший срок в воркутинском лагере за то, что в годы войны был редактором власовской газеты. Потом он работал геологом, никуда не эмигрировал и написал книгу «Не сотвори кумира», она была опубликована в Военно-историческом журнале в 1990 году. Там он, в частности, рассказывает о том, что в семидесятых годах по просьбе Солженицына прятал у себя рукопись «Архипелага». Когда к нему пришли с обыском, рукопись нашли и изъяли.
А за три недели до этого в органы госбезопасности была вызвана их общая знакомая Елизавета Воронянская, она печатала Солженицыну и была (пишет Самутин) с ним, как говорится, в отношениях «особо тесных». Перепугавшись, женщина после допроса повесилась, и Самутин, проанализировав обстоятельства ее гибели и своего ареста, делает однозначный вывод: донес на них не кто иной, как… сам Солженицын! Это позволяло ему поднять на Западе шум вокруг «Архипа» и в предисловии заявить: «Но теперь, когда госбезопасность все равно взяла эту книгу, мне ничего не остается, как немедленно опубликовать ее».
Этот трагический случай, когда несчастная женщина покончила с собой, с горечью вспоминает в своем письме Солженицыну Лев Копелев. «Твое отношение к ее гибели было бесчеловечным – где уж там христианским! После моего звонка из Ленинграда ты написал …сердито: «Ты что думал, что я на похороны поеду?!». А ведь звонил я только, чтобы скорее известить тебя об угрозе, о беде».
Так что недооценивал Александр Исаевич советские спецслужбы. Они про него знали все: и над чем работает, и с кем встречается, и какие взгляды исповедует. И наверняка имели в его окружении своих людей.
«О том, насколько органы госбезопасности были осведомлены о взглядах и литературной деятельности подпольного писателя, свидетельствует «Меморандум по оперативным материалам о настроениях писателя А. Солженицына» от 2 октября 1965 г. Документ основан на записи прослушивавшихся разговоров и заслуживает того, чтобы привести его почти полностью. Прежде всего, КГБ обращал внимание на высказывания А.И. Солженицына о В.И. Ленине» (из книги Островского).
«Я обрушу целую лавину»
Критику Солженицыным Ленина опустим. Гораздо интереснее его сбывшийся прогноз о развале страны.
«…Меня поражает, что либеральные русские люди не понимают, что надо расставаться с республиками, не понимают, что надо смотреть сознательно. Я им говорю, что Украина – все, должна отойти. – «Нет, нет». «Ну, Украина – спорный вопрос. О правобережной, безусловно, разговаривать даже не о чем, пусть идет. А в левобережной по областям надо делать плебисцит и разделить по количеству населения. Но какой разговор – Закавказье, Прибалтика! В первый же день хотите – кто куда хочет, ради бога! Только решите вопрос по финансовым расчетам. Что нам предстоит? Это будет ужас, если начнется развал у нас на Западе, да еще совместно с центральным! Я вообще не знаю, что будет. Полный развал. Интересно, что армяне, как и грузины… Это республика, которая подвергается такому жестокому контролю, как и многие другие. Допустим, как Прибалтика или Украина. А вместе с тем она достаточно самобытна и может избрать полурумынский путь. У армян есть течение, желание освободиться, как у румын».
Об «Архипелаге» Александр Исаевич говорил: «Я обрушу целую лавину… Я ведь назначил время, примерно от 72 до 75 года (время публикации за рубежом – Н.С.). Наступит время, я дам одновременный и страшный залп.
…Вещь убийственная будет… «Архипелаг». Это такая убойная вещь».
Когда ему был задан вопрос: «А если ход событий пойдет гораздо быстрее?» – Солженицын ответил: «Слава Богу, раньше, так раньше… Я пущу здесь по рукам все и там опубликую (смеется). Что будет, не знаю. Сам, наверное, буду сидеть в Бастилии. Но не унываю».
Так что органы госбезопасности имели полное представление и о взглядах, и о планах писателя.
Боролись с инакомыслием в те годы, в основном, профилактическими беседами. Но Солженицына почему-то вообще не трогали, иначе он обязательно бы об этом написал. Более того, он получал гонорары за неопубликованные произведения! «Чтобы дискредитировать А.И. Солженицына, достаточно было бы опубликовать сведения о том, что все разговоры о его преследовании не соответствуют действительности, а далее не только указать выплаченные ему авансы и гонорары за неопубликованные произведения, но и сообщить о предоставленной ему трехкомнатной квартире. Не сомневаюсь, многих его поклонников, как у нас, так и за границей эти факты заставили бы задуматься. Между тем, не было опубликовано даже официального сообщения солженицынских рукописей осенью 1965 года…» (Островский. «Солженицын. Прощание с мифом»).
(Продолжение следует)
