В тылу
В первый же день войны Гриша Шепталов отправился со своими товарищами, такими же как он безусыми 15-16-летними пацанами, на призывной пункт. Родителям он заявил: хочет, мол, в армию, чтобы бить врага, в такое трудное для страны время ему стыдно сидеть дома. Мать чуть не в слезы, она буквально накинулась на сына:
– Да какой дурак тебя в армию-то возьмет такого несмышленого! Ты же только восьмой класс закончил. Выкинь из головы эту глупость!
Но сколько ни ругалась она, отворотить сына от задуманного она оказалась не в силах. Военкомат в тот день буквально осаждали добровольцы разных возрастов, народ волновался, шумел, раздавались требования поскорее отправить их на фронт. Несмотря на то, что молодые люди по возрасту не подлежали призыву (Григорию не было даже и пятнадцати), с каждым из них провели обстоятельное собеседование, велели заполнить биографическими данными анкету, а потом сказали, что их отправят в соседнюю, Актюбинскую, область для овладения железнодорожным ремеслом. На войну им, мол, еще рано, а в этом деле они сейчас стране больше пользы принесут. Правда, из полутора десятка юношей и девушек (да, даже несколько девчат в порыве сильных патриотических чувств увязались с ними на призывной участок), пришедших в военкомат вместе с Гришей Шепталовым, не всем удалось отправиться на учебу в Актюбинскую область: кого-то на медкомиссии забраковали по состоянию здоровья, а кто-то ростом не вышел.
На степной станции Алга, что в 44 километрах юго-восточнее Актюбинска, ребят приняли очень хорошо. Сытно накормили, помыли в бане, переодели в новенькую черную форму с фуражкой, на которой красовалась серебряная эмблема – перекрещенные молоток и разводной ключ. А на петлицах – РУ-6 (ремесленное училище №6).
– Ну вот, теперь вы почти военные люди, – сказал им пожилой мастер. – Дисциплина, распорядок дня – все как в армии. За нарушение дисциплины, всякие злостные проступки, – строго предупредил он, – будете сразу отчислятся из училища и отправляться назад домой.
И отчисляли из РУ-6, да еще как! А жили курсанты в бывшей воинской казарме. Часть, которая тут прежде размещалась, была направлена на фронт.
В поселковом сквере частенько играл военный духовой оркестр, особенно многолюдно здесь было по воскресным и праздничным дням. Григорий подолгу, как завороженный, слушал музыку, усевшись где-нибудь на скамеечке поблизости. Как-то старшина из оркестра подозвал его к себе и поинтересовался:
– Ты чего, хлопец, повадился сюда почти каждый день ходить? Может, ты играть на каком-нибудь инструменте умеешь?
– Да. На трубе, на кларнете… Я ведь в Уральске закончил музыкальную школу.
– Вот и отлично, – обрадованно произнес старшина. – Приходи завтра к четырем часам в военкомат. Мы тебя там хорошенько послушаем. И если выдержишь экзамен, быть тебе в нашем коллективе!
Игрой своей он произвел хорошее впечатление на бывалых музыкантов. Его сразу зачислили в оркестр, правда, сделали это неофициально, без излишней огласки. Парнишка не был военнообязанным в буквальном смысле слова, и для того, чтобы у вышестоящего армейского начальства не возникало в связи с этим лишних вопросов, он должен был своим внешним обличьем никак не выделяться из общей массы музыкантов. Приходил в назначенный час после занятий в училище, переодевался в солдатскую форму, и только тогда мог занять свое место на эстрадной площадке. Играли очень много. Помимо того, что по вечерам развлекали публику в станционном сквере, устраивали еще импровизированные концерты в госпиталях для раненых, музыканты встречали поезда, доставлявшие увечных бойцов с фронта, торжественно провожали на передовую новобранцев. Не раз коллектив выезжал в Актюбинск, на различные общественно-массовые мероприятия. А еще были похороны. Много тогда хоронили умерших в госпиталях, в санитарных поездах в пути следования…
Самыми благодарными слушателями в то тяжелое время были, пожалуй, бойцы, залечивавшие на тыловой станции свои фронтовые раны и контузии. Многие плакали, настолько музыка брала их за живое. В одной из госпитальных палат у Григория Шепталова состоялся такой разговор с красноармейцем, у которого вся голова была в бинтах.
– Если бы тебя прямо сейчас в армию призвали, пошел бы с проклятой немчурой драться? – спросил солдат юношу.
– Конечно! – согласно кивнул тот.
– Но ведь там, на передовой, могут убить. Ты знаешь об этом? – продолжал допытываться красноармеец.
– Знаю. И все равно пошел бы на фронт…
– Молодец! – похлопал он парня по плечу. – Но ты со своими товарищами, скажу откровенно, и тут, в тылу, делаешь большое и важное дело. Когда наш состав остановился на станции Алга, мы услышали бравую музыку. Не сразу поняли, в чем дело. Все – и хромые, и безрукие – бросились к окнам. «Братцы, а ведь это нас встречают! Как героев, как победителей!» – крикнул кто-то громко. И так вдруг стало радостно на сердце, так посветлело в душе, будто она вся расцвела!
В декабре 1941 года, после пяти месяцев обучения в Актюбинской области, Григорий Шепталов приехал домой в Уральск. По специальности, полученной в РУ-6, он работать не смог. В паровозном депо молодого специалиста приняли довольно прохладно: все вакансии оказались занятыми. Пареньку предложили попытать счастья в вагонном депо. Такой оборот дела его совсем не устроил. Еще находясь в ремесленном, парень мечтал о том, что будет водить поезда на фронт и обратно, в тыловые районы страны. Он приобрел там хорошие практические навыки, когда вместе с опытным машинистом в качестве помощника совершал рейсы до крупной узловой станции Кандагач, что тоже в Актюбинской области. А еще в училище им говорили, что скоро на железных дорогах страны появятся электропоезда – будущее отрасли, а тут вдруг ему предлагают какое-то вагонное депо… Взыграло самолюбие. Узнав о том, что из Ленинграда и Крыма, оказавшихся на самом переднем крае борьбы с немецко-фашистскими захватчиками, эвакуируются два завода оборонного значения, он резко меняет свои планы: «А не устроиться ли туда? В конце концов, так ли уж важно, где ты трудишься, где приносишь пользу своей Родине, воюющей Красной Армии?»
(Окончание следует)
Евгений Чуриков
Фото из музея завода «Зенит»
и семейного альбома Г.Ф. Шепталова
