В счастливый день Восьмого октября…

4 октября 2018
0
1861

Думаю, она всегда считала, что не случайно родилась в один день с Мариной Цветаевой, и это действительно было неким символом, приобщением к цеху высокой поэзии, избранностью. Цветаева стала для нее не столько кумиром, сколько соперницей. Нет, не в поэзии, а как бы чисто по-женски: они не могли поделить одного мужчину – великого поэта. И пусть не смущает тот факт, что Марина Цветаева умерла за восемь лет до того, как родилась Татьяна Азовская, а сам объект их страстной любви вообще за много лет до появления на свет обеих. Потому что этот мужчина был Александр Сергеевич Пушкин. И мне кажется, что Азовская страшно ревновала к нему не только Цветаеву, но и всех, кто говорил, что тоже его любит. Но еще хуже было тем, кто смел сказать, что он его не любит.

Еще одним символом «избранности», как мне кажется, Татьяна Азовская считает то, что родилась в любимое время года поэта. Осень и ее любимое время года. И каждый год с одним своим другом юности они «пьют за здоровье Болдинской осени».

У Цветаевой есть эссе, можно сказать стихи в прозе «Мой Пушкин». У Азовской стихотворение, которым она как будто возражает Цветаевой – «нет, он – только мой!».

Но так любить, как я люблю Его,
Никто не может и не смеет!
Лишь имя назову – уста немеют,
Как будто их морозом обожгло.

Его увижу ль, прикоснусь к письму,
И опалит своим значеньем слово.
И сердце, неподвластное уму,
Избранницей назвать меня готово.

Конечно, если бы Татьяна жила во времена Пушкина, он непременно бы в нее влюбился! Ведь с другими женщинами, чьи имена она шепчет ревниво, он только «мнит себя счастливым».

Он – только мой! Я на Него права
Отстаиваю вечным беспокойством.
И смех Его в моих глазах смеется,
И боль его – в моей крови жива!
… И вольный росчерк
                          АЛЕКСАНДР ПУШКИН
Мне столько лет покоя не дает.

Пушкин царит и в ее маленькой квартире на Циолковского, в которой побывало столько разных людей, слышавшей столько умных разговоров, горячих споров и искренних стихов! Первым словом ее долгожданного сына Всеволода вместе со словом «мама» стало имя Пушкина, Пушеньки, как ласково называл его Севка, глядя на портрет.

Однажды мы с Татьяной и ее маленьким сыном гуляли по Пушкинскому бульвару и подошли к бюсту поэта. «Зачем Пушеньке ноги оторвали?» – вдруг заревел Севка. Мы расхохотались и долго объясняли ему разницу между бюстом и памятником.

Цветаева писала, что в нее через Пушкина вошла Россия (за точность не ручаюсь, но смысл такой). Думаю, что и в Азовскую, и во всех нас, кто в детстве читал его сказки, а потом учил наизусть его стихи – тоже. (Не знают враги России, что ее главное «стратегическое оружие» – Пушкин). Но не все могли выразить то, что в них «вошло» вместе с Пушкиным.

Татьяна Азовская говорит то же самое, что и ее «соперница» в любви к Пушкину Марина Цветаева, может, только другими словами: «…Не быть в России, забыть Россию – может бояться лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри – тот потеряет ее лишь вместе с жизнью», – так говорила Цветаева, вернувшись из эмиграции.

И еще одно, как мне кажется, сближает ее с Цветаевой: они обе считают, что поэтов выбирает время, природа, история – чтобы они, «безъязыкие», могли выговориться их устами. Я бы еще добавила – и за нас, «безъязыких». Цветаева писала о себе, чтобы выговориться «каким-то вещам», Россия выбрала ее, мол, убедила, обольстила – только ты можешь! А Азовскую, наверное, выбрал Урал, степные просторы, желтые яры, Курени и улица Буянная.

Она как-то рассказывала, что когда проходила журналистскую практику, ей нужно было попасть из одного поселка в другой, а автобуса до утра не было. И она с коллегой пошла через степь пешком – 20 километров. «Я никогда не видела таких огромных звезд, казалось, их можно достать рукой», – восхищалась она даже спустя очень много лет.

Над стороной бухарской – высоки –
всходили звезды, пахнущие дыней.
И стали одинаково родными
Зеленый луг и красные пески.
Как будто азиатская печаль
Навек срослась с российскою истомой
– Я эту землю называю домом.
И кровь ее, как песня горяча.

Играла в Татьяне горячая казацкая кровь, и хоть даже слово само было под запретом, в стихах оно, не названное – постоянно.

Отсюда начинается родство
Кровей горячих –
Связь Руси и Поля
И безграничное уже – простор –
Читается еще просторней – Воля!

– Ты понимаешь, – говорит она недавно восторженно, обсуждая одно политическое шоу, – они (либералы) говорят о свободе. О свободе делать все, что им вздумается – убивать, бомбить, разрушать другие страны. У них свобода – это сила над слабыми: что хочу, то и ворочу. А у нас, у русских, не свобода – воля! Это понятие намного выше и шире, это простор – и земной, и душевный! (Передаю смысл сказанного Татьяной своими словами, так что пусть не обессудит).

Цветаева не всегда легко читается даже в стихах. У Азовской стихи не только читаются, но и запоминаются легко. Они – обо всем. О жизни, о любви, о времени, о возрасте, о сыне, о родине.

Но мало кто знает, что Татьяна умела великолепно подражать известным поэтам и писала в этом стиле остроумные эпиграммы и посвящения. Она их, наверное, тут же забывала, а мне они так нравились, что многое я помню. Например, когда мы в советские годы работали в отделе писем областной газеты «Приуралье», и наша завотделом Нарзита Гофман на юбилейный свой день рождения уехала в отпуск в Болгарию, Татьяна все равно написала ей посвящение в стиле Беллы Ахмадулиной, которое начиналось словами: «Зачем ты убежала на Дунай в счастливейший день своего рождения? Ужели Златы пясцы и Токай шампанского заменят наслажденье?»

А дальше шло про нас, почему, наверное, и запомнилось:

Как ты могла собой осиротить
Читателей, просителей и боле –
Трех девочек, к твоей привыкших воле (здесь особенно приятно, что нас тогда еще можно было назвать девочками – Н.С.)

И без тебя зачахших от тоски
(мужская половина редакции тут же переделала в «зачавших» – Н.С.)
К ним письма шли, как рыбьи косяки,
И как к причастью шел к ним
посетитель.
Секретариат им нервы, словно нити
Выматывал, не ставя в номер
ни строки.
И взбунтовалась нежная душа,
И гневом был наполнен каждый атом:
Так в чем же смысл планерок всех,
Филатов!? (тогдашний редактор)
Коль мы опять остались без гроша?
И лишь одна – кому сравненья нет
Хранительница профсоюзной кассы
Их окружала добротой и лаской,
И по рублю давала на обед.
И, сохранив достоинство свое,
На их страданья с пониманьем глядя,
Приедет Нора, – говорила Надя
(Дельмухамедова – Н.С.)
И молвила: «Ох, это мужичье…»

Я одно время ходила в рейды по столовым и кафе с одним старичком из Народного контроля. Я, значит, была такой подсадной уткой – должна была взять какое-нибудь блюдо как посетитель, а Неверковец его исследовал, он был большой специалист в деле общепита. Танька над этой темой поиздевалась, написала очень иронично, в стиле Вознесенского.

Аве, Оза, то есть Натали!
Кто там воет, слизывая слезы?
Рейд в столовку, что ни говори –
Это подвиг, хоть такая проза.
Осторожно: вдруг в котлетах яд?
Страшно – как ты пробуешь
пельмени?
Ведь не зря в народе говорят,
Что официанты все – Сальери.
Хорошо хоть есть Неверковец –
Пальму первенства отдай,
пока не поздно.
Общепита лавровый венец –
Аве Оза. А, может, ее звали Натали?

Если бы собрать все эти ее эпиграммы и посвящения, которые она писала легко, походя – можно было бы создать такую веселую историю газеты «Приуралье» и про тех, кто там работал. Ведь все-таки, больше всего Татьяна Азовская проработала в этой газете.

Недавно я спросила ее, кем она больше себя ощущает – поэтом или журналистом. Она засмеялась: «Бабушкой» и стала взапой рассказывать о внучке, которой по скайпу читает конечно же Пушкина. А потом сказала серьезно: «Все-таки больше журналистом».

В общем, Азовская это такая глыба, такой матерый человечище (ох, и достанется мне за эти слова), что написать о ней – еще такой журналист не родился.

Столько еще можно о ней сказать: как она одного итальянца и одного немца за пояс заткнула в знании их – итальянской и немецкой – литературы. Или как впервые став редактором, приняла «пустую» газету без сотрудников. И о многом другом. Но как-нибудь потом. Если она меня не убьет за то, что не выполнила ее просьбу – не писать ничего. Она сама о себе расскажет – должна выйти ее книга.

P.S. С наступающим юбилеем, Татьяна Николаевна!
Редакция газеты «ИНФОРМБИРЖА news»

Фото: Ярослав Кулик
ВСЕ РАЗДЕЛЫ
Top