Уральские легенды о Пугачёве
В этом году исполняется 240 лет с того времени, когда было окончательно подавлено Пугачевское восстание и казнен его предводитель. Сегодня ни у кого нет сомнений в том, что Пугачёв был самозванцем, но до сих пор нет единого мнения относительно того, почему яицские казаки пошли за Пугачёвым. Одни историки утверждают, что казаки не верили в его царственное происхождение, а использовали, надеясь, в случае победы, получить свою выгоду. Другие наоборот, считают, что это Пугачёв использовал казаков, зная их недовольство притеснением со стороны царской власти. Удивительно, но здесь, в Уральске, в казачьих семьях и по сей день хранят предания предков, которые в большинстве своем были уверены: «Это был не самозванец, а настоящий царь».
Кто кого «использовал»
Версию о том, что казаки «использовали» Пугачёва, первым высказал Пушкин в «Истории Пугачёвского бунта». И первый, кто этому возразил, был уральский писатель Иосаф Железнов. Он посягнул на авторитет Пушкина, написав «Критическую статью на «Историю Пугачёвского бунта А.С. Пушкина». Пушкин пробыл в Уральске три дня, Железнов прожил здесь всю жизнь, и на свое мнение имел право.
«…Мне кажется странным, удивительным, непонятным, почему именно автор «Истории Пугачёвского бунта» выставил пред светом простых, безграмотных яицких, ныне уральских казаков какими-то политиками, хитрыми интриганами, государственными заговорщиками, людьми, посягавшими на ниспровержение законной и святой царской власти, тогда как на самом деле они были жалкие невежды, глупые простаки, заблудшие овцы, увлечённые в мятеж обманом и хитростью Пугачёва», – пишет Железнов в своем очерке.
Железнов признается, что ему «страшно» высказывать мнение «противное сочинению гениального писателя», но он «опирается на факты».
Железнов пишет, что, по словам Пушкина, получается, что казаки сами «выдумали самозванца, чтобы иметь предлог побуянить и посвоевольничать», что это казаки «подбили» Пугачёва на самозванца. Нет, утверждает Железнов, это Пугачёв сумел убедить казаков в том, что он – гонимый, несчастный царь. Пушкину говорить об этом казаки боялись, еще свежи были в памяти виселицы и «глаголи» (приспособления, на которые за железный крюк подвешивали за ребра казнимого – чтобы подольше мучился). Ведь даже спустя почти сто лет писателю Короленко говорили о Пугачёве с опаской. В то же время народные предания, которые «почти угасли во всей остальной России, чрезвычайно живо сохранились на Урале», – писал Короленко после своего посещения Уральска. – Здесь ни указы, ни глаголи и крючья Панина не успели вытравить из народной памяти образ «набеглого» царя, оставшийся в ней неприкосновенным, в том самом, правда, довольно фантастическом виде, в каком этот «царь» явился впервые из загадочной степной дали среди разбитого, задавленного, оскорблённого и глубоко униженного старшинской стороной рядового казачества».
Гулянье молодцу не в укор
И все-таки, какими бы ни были тёмными и неграмотными казаки, почему они поверили в то, что Пугачёв – царь Пётр Фёдорович? Какие легенды ходили на Урале о «набеглом» царе?
Низвержение царя с престола казачье уральское предание рисует с особым реализмом. Мол, был царь Пётр Третий натурой широкой – гулякой и неверным мужем, а это, мол, молодцу не укор. Екатерина же наоборот, была женой, хоть и строптивой, но верной. Однажды пришёл иностранный корабль, Пётр Фёдорович отправился на него да и загулял с дворянской девицей Воронцовой. Донесли об этом царице. Не стерпела она, побежала за мужем: «Не пора ли домой воротиться?». А тот грубо ей отвечает: «Пошла сама домой, покуда цела». Оскорблённая Екатерина собрала приверженцев, подняла образа и объявила себя царицей. Когда, нагулявшись, вернулся царь к царским воротам, они оказались запертыми, а часовой ему объявил, что царя теперь нет, а есть царица. Сунулся было царь в Кронштадт, но и туда его не пустили. Тогда, страшась бояр, Петр Федорович решил скрыться…
Описывая эту легенду, Железнов отмечает два подлинных факта: любовную связь настоящего царя с Воронцовой и то, что после низвержения с престола он действительно кинулся в Кронштадт.
Железнов спрашивал казака Бакирева: «Откуда им это известно?». Тот отвечал:
– Ведь от нас испокон веку кажинный год ездили казаки в Москву и Питер с царским кусом… Так как же не знать. Шила в мешке не утаишь…
После изгнания царь Пётр по казачьей легенде исчезает в тумане. По какому-то высшему предопределению ему предстоит скитаться пятнадцать лет и объявиться никак не ранее этого срока. Но в своих скитаниях попадает он на Яик, в то время «стонавший под давлением вопиющей неправды и репрессий». И царь, нарушив веление судьбы, решает объявиться раньше, чем ему было предопределено.
«Это нарушение веления высшей воли, вызванное состраданием и нестерпимой жалостью к измученному народу, является в преданиях тем трагическим двигателем, который определил судьбу движения. Всё было за Пугачёва, но выиграть свое дело он не мог именно потому, что начал его не в срок», – такое было мнение казаков.
«Женюсь на казачке – Россия успокоится»
Второй момент, на который обращает внимание Железнов, а за ним и Короленко: как могли казаки, веря в то, что перед ними настоящий царь, женить его при живой жене на казачке Устинье Кузнецовой? Конечно, они преследовали свою выгоду: будет на престоле яицкая казачка, будет и им счастье. Но и тут Железнову дали несколько объяснений, исключающих корыстный мотив.
Во-первых, царям закон не писан. Во-вторых, закон разрешает жениться второй раз после семилетней разлуки. В-третьих, Екатерина сама изгнала законного мужа и преследовала его. К тому же в то время на Яике ходили слухи, что Екатерина собирается выйти замуж за Орлова.
Племянник Устиньи, Наторий Кузнецов, рассказывал Железнову, что Устинья – девка веселая, разбитная – даже сложила песню об этом сватовстве, в которой смело говорилось о муже, сватающимся от живой жены. А Пугачёв отвел её в сторонку и якобы сказал, что так надо для спасения России. «Пусть лучше одна моя голова пропадет, чем пропадать всей России. Вот теперь идут из Питера ко мне войска и генералы, если ко мне пристанут – тогда вся Россия загорится, дым станет столбом по всему свету. А когда я женюсь на казачке – войска ко мне не пристанут, судьба моя кончится, и Россия успокоится». То есть Пугачёв, якобы, был уверен, что царские войска, посланные его усмирять, непременно перейдут на его сторону.
В казнь не верили
В казнь Пугачёва на Яике не верили: царя казнить нельзя. Публичная казнь Пугачёва – 10 января 1775 года – нисколько не поколебала эту веру. Легенды и предания подкреплялись отдельными историческими фактами. Сотни тысяч людей видели казнь Пугачёва, в том числе и Яицкая Зимовая станица, сражавшаяся против Пугачёва. По их рассказам, жалкий человек, просивший у народа прощения, мало походил на того, кого казаки видели победителем на коне. Как известно, Пугачёва приговорили к четвертованию, т.е. сначала должны были отрубить руки, ноги, а потом – голову. Но палач сразу после прочтения приговора повалил его на плаху и сначала отрубил голову. За что экзекутор громко бранил палача и грозил ему самому карой (из свидетельства очевидца казни, опубликованого в «Утрехской газете» за 3 марта 1775 г.). Потом скажут, что это было веление Екатерины, дорожившей перед Западом своим имиджем гуманной и просвещенной императрицы.
Но почему эта гуманность коснулась только главного виновника, но обошла второстепенных? Этот странный эпизод стал на Урале основанием для легенды: Екатерина пощадила своего мужа, а на Лобном месте казнили совсем другого человека. Он хотел перед смертью объявить народу, что царь жив, поэтому палач и поспешил отрубить ему голову.
Эта легенда обрастала всевозможными деталями. Вроде как лежит Пугачёв в опочивальне царицы за кисейными занавесками: волосы мокры, лицо красно, видно только из бани вышел. У ног его – царевич, а у окна царица слёзы платочком утирает. И все вокруг них плачут, а у притолоки стоит Мартемьян Михайлович Бородин – стоит и дрожит, словно на морозе (Железнов «Уральцы»).
Почему атаман Бородин (чей портрет работы известного художника Тропинина висит сейчас в музее Пушкина) «стоит и дрожит» – отдельная история.
Дело в том, что Мартемьян Бородин – самый заметный из казачьих противников Пугачёва. В Пугачёве Бородин видел опасность для себя самого, так как казаки ненавидели этого атамана.
«Когда Пугачёв уже был посажен в железную клетку, екатерининские генералы знали, что Мартемьян будет лучшим его сторожем. И, действительно, Мартемьяну было поручено сопровождать пленника в Москву…» (Короленко. «Пугачёвские легенды на Урале»).
Согласно казачьим преданиям, когда процессия вышла за городской вал на казанский тракт, родня Бородина, по обычаю, вышла проводить его. Разлили «на посошок» водку и наливку, а Пугач выглянул из клетки и говорит: «Поднеси-ка и мне, Мартемьян Михайлович!». Но Бородин грубо ему отказал. Пугачёв побледнел от оскорбления и сказал: «Хорошо же! Ты хочешь видеть мою смерть? Не удастся. Я скорее твою увижу». Немного погодя один из казаков, Михайлов, подошел к клетке и поднес Пугачёву свой стакан. Тот выпил и сказал: «Спасибо, дружище. Не забуду я тебя». И, обращаясь к казакам, добавил: «Запомните, что я скажу – отныне род Михайлова возвысится, а род Бородина падет». Железнов, записавший эту легенду, отмечает, что предсказание не совсем сбылось: сын Мартемьяна Бородина был войсковым атаманом, но умер бездетным, и прямых потомков не оставил.
Старый казак Хохлачев «с глубоким убеждением» рассказал Короленко еще такой эпизод. С Бородиным ехал его ординарец, молодой казак Тужилкин. И спросил он Бородина: «А кого мы все-таки везём – царя или самозванца?». И вроде бы Бородин ему ответил: «Царя, Мишенька, царя». Тужилкин пришел в ужас: «Что же мы это делаем!». «Да что делать-то было… Всё равно ни его, ни наша сила не взяла бы», – якобы ответил Бородин.
Он действительно вскоре скоропостижно скончался, и этот факт «поразил воображение народа». «Надо заметить, что ни точная дата, ни даже год смерти Мартемьяна Бородина неизвестны, и это событие тоже покрыто какой-то неопределенностью, – пишет Короленко. – В делах уральского войскового архива я нашел указание, что тысяча рублей, назначенная в награду Бородину, получена в Оренбурге, по доверенности вдовы Бородина пятидесятским Григорием Телновым. Затем никаких упоминаний о Мартемьяне Бородине мне в делах уже не попадалось до августа 1775 г., когда в одном из прошений совершенно случайно упоминается об умершем майоре Бородине. Этот глухой и неопределенный промежуток производит странное впечатление после того, как прежде имя деятельного старшины попадалось на каждом шагу…» (Короленко).
По казачьим легендам Бородина якобы убил сын царя Петра Фёдоровича – Павел – отомстил за отца. По другой легенде – сама Екатерина велела его казнить.
Причем описывается это всё в красках и деталях.
«Собрался Мартемьян Михайлович ехать из Питера и пошёл проститься с государыней, а денщику велел исподволь укладываться. Вдруг прибежал на квартиру испуганный, бледный, словно кто гнался за ним. «Беги быстрей за подводами, едем». Дорогой Мартемьян все кричал ямщику: «Погоняй!» Проехали сколько-то станций, Мартемьян говорит ямщику по-киргизски:
– Какое я, братец, чудо видел… Стою у матушки-царицы в опочивальне, рассказываю ей, как мы сражались супротив злодея Амельки. А он, Пугач-то, вдруг из-за ширмы как выскочит, словно зверь лютый, да как ринется на меня с кулаками, я индо обмер… Теперь, братец, вижу, что дал маху: не ездить бы мне совсем сюда. Бог бы с ними… Хоша и публиковали, что он Амелька Пугачёв, а выходит – вон он, какой Пугач…
Не успел он досказать, как сзади нагоняет их фельдъегерь и требует Мартемьяна опять к царице» (предание, записанное И. Железновым).
Или вот еще. В тот вечер, как увезли Пугачёва, сидят Кузнецовы у себя дома, ужинают. И вдруг открывается дверь и входит купец, говорит: «Хлеб-соль». У Кузнецовых ложки-то так из рук и выпали – по голосу узнали. А купец говорит: «Я пришел вас успокоить, я по милости Божьей не пропаду. А вы живите подобру-поздорову». Сказал – и был таков. Выбежали Кузнецовы на улицу, а его и след простыл, только колокольчик прозвенел.
По легендам Пугачёва не раз видели в степи – никак не хотели казаки признать его гибель. Короленко говорит, что цикл этих преданий показывает, «какую страстную любовь питал Яик к образу своего «набеглого царя», стоившему ему столько слез, горя и крови». «Степное марево, привидение – и целый ряд завоёванных крепостей и выигранных сражений… Для этого недостаточно было чьего-то адского коварства и крамолы. Для этого нужно было глубокое страдание и вера. И она была, правда вся проникнутая невежеством и суеверием, которые долго ещё жили в тёмных массах, как живут и теперь эти фантастические легенды на Урале». (Короленко).
Легенды, связанные с родным городом, забывать не следует. Они оживут, если побывать в музее Пугачёва, расположенном в доме уральской «царицы» Устиньи Кузнецовой.
