Степных просторов притяженье
(Окончание. Начало в № 21)
«Не раз видел черное солнце»
60-е годы были для Шолохова не простыми. Снова начали муссироваться версии о том, что не мог 22-летний Михаил Шолохов написать такое эпическое произведение, как «Тихий Дон», что, якобы, присвоил он записи какого-то белого офицера и выдал под своим именем. Один из его литературных редакторов вспоминает, что однажды увидел Шолохова не веселым и шутливым, а необычно грустным. И сказал писатель этому молодому редактору:
– Знаешь, казак, хлебнул я в этой жизни столько лиха, что никаким вином не залить… Помнишь, как кончается «Тихий Дон», да? Что Гришка мой Мелехов увидел? Мир под чёрным солнцем. Чёрным! Вот и у меня так было – не раз… И ещё скажу тебе: писание – мука. А когда нет тебе покоя, когда душа кровоточит – мука вдвойне. И всё-таки, можешь мне поверить, мука эта, когда что-то получается, удаётся, – мука сладостная.
В 1964 году французский писатель Жан Поль Сартр отказался от Нобелевской премии, сказав, что не возьмет ее, пока эту премию не получит Шолохов. Через год, в 1965 году, Нобелевскую премию по литературе присудят Шолохову. Корреспонденты всех телеграфных агентств мира будут разыскивать лауреата, а он в это время будет скрываться в глуши Приуралья, на озере Жалтырколь. Николай Корсунов вспоминал, что ему позвонил из Москвы корреспондент шведской газеты и поинтересовался, как найти Шолохова. Причины не называл, видимо не желая, чтобы его опередили, но Николай Федорович догадался: «Нобелевская премия?». Но тот только повторял: «Очень важное сообщение». Корсунов объяснил, что Шолохов в трехстах километрах от Уральска, живет в палатке на берегу озера и никакой связи с ним нет. Корреспондент подосадовал и положил трубку. Корсунов объяснял, почему сразу догадался, о чем идет речь: присуждения Нобелевской премии Шолохову ждали давно, но никто не знал, возьмет ли ее Шолохов. То есть, позволит ли партия ее взять. О сомнениях Шолохова мне очень давно рассказывал ныне покойный председатель общества охотников Андрей Валеич Байбулатов, работавший в то время в районе и не раз встречавшийся с писателем. Это подтверждает и Корсунов, приводя телефонный разговор писателя с редактором «Правды».
– Мы не знали, возьмете ли? – оправдывался редактор «Правды» в ответ на упрек писателя, что из газеты ему ничего не сообщили.
– Но это же было условлено! – ответил Шолохов.
В «условие», видимо, входило и то, что Шолохов не будет давать интервью иностранным корреспондентам. Когда ему сказали, что они рвутся взять интервью у нобелевского лауреата, он ответил: «Пусть рвутся, в здешних степях все равно не найдут!»
В тот же день Шолохов, отказавшись от самолета, вернулся на свою охотничью «базу» машиной. Местные корреспонденты, кто на чем, рванулись к озеру Жалтырколь, но возвращались разочарованные: Шолохов всем отказывал.
– Первоисточником будет «Правда». А эти ребята начнут всяк на свой лад комментировать, – говорил он.
Первыми интервью у писателя взяли правдист Юрий Лукин, давний знакомый и литературный редактор Шолохова, и Николай Корсунов.
Дочь писателя Светлана в своих воспоминаниях об отце писала: «Сталинскую премию в 1941 году папа отдал в Фонд обороны, Ленинскую – на восстановление школы, в которой он когда-то учился, Нобелевскую же оставил себе. Он потратил ее на то, чтобы показать нам, детям, Европу и Японию. Там ограничения для нас были только в плане общения: за границей мы жили в посольстве, поэтому папа не мог встречаться с теми, с кем бы хотел. В плане передвижения же никто нам препятствий не чинил. На машине мы объездили вдоль и поперек и Англию, и Францию, и Италию».
«Об одном жалею – удочку не смогу забросить!»
А еще после получения Нобелевской премии Шолохов наконец построил на своем любимом Братановском яру дом. В те годы считалось – чуть ли не дворец. Дом этот стоит до сих пор. На фоне сегодняшних помпезных особняков выглядит более чем скромно. Снаружи ничего не изменилось: деревянный балкончик, густые заросли сирени, выкрашенный голубой краской штакетник, который огораживает небольшую территорию с летней кухней, гараж. Вот только Урал, который когда-то протекал почти под окнами кабинета писателя, изменил русло. Внутри дома уже ничего шолоховского не осталось. Районный акимат сделал там ремонт. Вещи с писательской дачи (те, что сохранились) в свое время перевезли в Дарьинский музей. За домом присматривают вдова и сын егеря, живущие рядом. Хранители дома рассказали, что сюда приезжают дети и внуки писателя.
После перенесенного инсульта, уже смертельно больной, Шолохов сказал: «Ничего мне в этой жизни не жалко, ни дома со всем барахлом. Хай он горит синим пламенем! Об одном жалею, что не могу выехать в степь, не смогу закинуть удочку на сазана!» (из книги «Об отце» М.М. Шолохова). А Николаю Корсунову вскоре после смерти писателя его вдова Мария Петровна рассказывала: «Мы с Михаилом Александровичем до последних его дней вспоминали Приуралье и говорили, что самые счастливые дни нашей жизни мы провели у вас там… И всю свою жизнь он жалел о том, что в годы войны не усыновил двух мальчиков-казахов. Ехали мы к вам в эвакуацию на машине, где-то возле глухого степного мостика встретили двух изможденных мальчиков. Угостили их, как могли, а Михаил Александрович и говорит: давай усыновим их? – Мария Петровна вздыхает: – Моя вина – не решилась на это. Говорю, у меня своих четверо, везешь ты меня неизвестно куда, оставишь неизвестно где, сам на фронт вернешься, а я… что я буду делать одна с шестью? Всю жизнь попрекал меня за это».
В областном краеведческом музее хранится деревянная лошадка – качалка – подарок Шолоховых сынишке кого-то из своих казахских друзей. Их у него здесь было много.
