Сошедший с пьедестала
(Продолжение. Начало в № 46-52-2017, 1-2018)
Если с одной из боковых аллей нашего парка свернуть на другую, то человека несведущего может охватить ужас. Там, в глубине аллеи сквозь заросли кустов и деревьев покажутся огромные ноги. Это Ленин. В буквальном смысле сошедший, а точнее свергнутый, с пьедестала и доставленный сюда – на аллею былых кумиров. Самой фигуры за деревьями не видно – только одни каменные ноги. Пьедестала здесь не положено, поэтому Ленин стоит на земле. Издалека видны только его ботинки. Но и вблизи огромную фигуру не разглядеть. И мне кажется это символично. Личность Ленина не удавалось понять ни современникам, ни историкам, ни исследователям его жизни. Ни вблизи, ни из исторического далека.
Кого разбудил «Колокол» Герцена
Для одних он чуть ли не Бог, для других – только «ноги», растоптавшие старую российскую империю, церкви, казачество, крестьянство, миллионы жизней в гражданской войне. Но даже самые ярые ненавистники Ленина не отрицают: это была личность исторического масштаба.
Но была ли «историческая» необходимость во всей той жестокости, которой сопровождалось установление советской власти?
Я не хотела писать о том, о чем все знают. О гражданской войне, когда брат шел на брата, а сын на отца. О том, как обманули крестьянство, поманив лозунгом «Земля – крестьянам», а потом отнимая все, что выращено на этой земле. О том, как грабили и разрушали церкви, расстреливали священников, «кулаков», как жестоко подавляли крестьянские бунты, преследовали за инакомыслие. О том, как разоренная деревня, потерявшая лучших тружеников – тех самых кулаков – не могла прокормить ни себя, ни страну.
И когда голодают 36 миллионов человек на Украине и в Поволжье, на Северном Кавказе и в Казахстане, Политбюро под председательством Ленина 7 декабря 1922 года принимает преступное решение «на вывоз 50 миллионов пудов зерна» за границу. Там, в Европе, тоже неурожай. Хлеб стоит дорого. А Советам нужна индустриализация отсталой аграрной страны. Хлеб продают за станки, за металл, за оборудование. Индустриализацию проводят успешно. Ценой жизней миллионов своих граждан. Можно ли это оправдать?
Но если бы не построили заводы, победили бы мы Гитлера одними кольями и вилами? А ведь до Великой Отечественной оставалось меньше 20 лет…
А вот кого не очень жалко, так это интеллигенцию. Как говорится, за что боролись… И боролись ведь столетиями. «Декабристы разбудили Герцена, Герцен своим «Колоколом» разбудил революцию…», – писал Ленин. (Говоря о жалости, не имею в виду таких гениальных поэтов и писателей, как Блок, Ахматова, Цветаева, Бунин, Куприн и многих других.) Интеллигенцию Ленин презирал и называл «вшивой». Хотя во многом благодаря ей произошла революция.
Но Ленин все оценивал с позиции пользы для революции. Даже общепризнанного гения русской литературы Льва Толстого он рассматривал «как зеркало русской революции». Статью с этим названием изучали на всех гуманитарных факультетах страны.
«С одной стороны, – писал Ленин, – гениальный художник, давший не только несравненные картины русской жизни, но и первоклассные произведения мировой литературы. С другой стороны – помещик, юродствующий во Христе. С одной стороны, замечательно сильный, непосредственный и искренний протест против общественной лжи и фальши, с другой стороны – «толстовец», т.е. истасканный, истеричный хлюпик, называемый русским интеллигентом, который, бия себя в грудь, говорит: «Я скверный, я гадкий, но я занимаюсь нравственным самоусовершенствованием; я не кушаю больше мяса и питаюсь теперь рисовыми котлетками».
Ленину, наверное, нравилось то, что Толстого отлучили от Церкви, но не нравилась его, толстовская, теория «непротивления злу насилием». Именно это он считал «серьезнейшей причиной поражения первой русской революции».
Когда интеллигенция увидела результат того, к чему она призывала, она ужаснулась, отшатнулась, открестилась и – поплатилась за это. Часть деятелей культуры, писателей и поэтов уехала за границу, часть была выслана, а какая-то часть сослана. Но один писатель был недосягаем. И своим талантом, и популярностью, и просто географически: Горький жил за границей.
«Честное дело» или «идиотизм»?
Узнав о гонениях на интеллигенцию, Горький написал Ленину гневное письмо, в котором требовал прекратить аресты. Ленин отвечает «буревестнику революции» довольно резко, доказывает, что эта мера была «необходима и правильна», что нельзя «смешивать» «народных» и «буржуазных» писателей. Досталось писателю Владимиру Короленко за его вышедшую брошюру «Война, отечество и человечество», в которой писатель выражал протест против лозунга «превратить войну империалистическую в войну гражданскую». «Короленко ведь лучший из «околокадетских», почти меньшевик, – пишет Ленин. – А какая гнусная, подлая, мерзкая защита империалистической войны, прикрытая слащавыми фразами! Жалкий мещанин, плененный буржуазными предрассудками! Для таких господ 10 миллионов убитых на империалистической войне – дело, заслуживающее поддержки, а гибель сотен тысяч в справедливой гражданской войне против помещиков и капиталистов вызывает ахи, охи, вздохи, истерики…» (По разным данным, в результате «красного» и «белого» террора гражданской войны было убито от трех миллионов человек до нескольких десятков миллионов – Н.С.).
Волкогонов пишет, что, прочитав множество документов о Ленине, он пришел к выводу: Ленин никогда не любил ни Россию, ни русских, ни российскую интеллигенцию.
Конец этого письма Ленина Горькому кажется угрожающим. «Не раз и на Капри, и после я Вам говорил: Вы даете окружить себя именно худшим элементам буржуазной интеллигенции и поддаетесь на ее хныканье… Вполне понимаю, вполне, вполне понимаю, что так можно дописаться до того, что – де «красные такие же враги народа, как и белые» (борцы за свержение капиталистов и помещиков такие же враги народа, как и помещики с капиталистами), но и до веры в боженьку или в царя-батюшку. Вполне понимаю.
Ей-ей погибнете, если из этой обстановки буржуазных интеллигентов не вырветесь! От души желаю поскорее вырваться!
Лучшие приветы. Ваш Ленин»
Горький метался, он понимал, что обязан быть там, где его родина, его народ. Ведь свершилось то, что он предвидел, предчувствовал. Знаменитые строки: «Буря! Скоро грянет буря!» были восприняты как призыв к революции, а самого Горького стали называть ее Буревестником. Горький много лет помогал социал-демократам и деньгами, и своими связями, и своим авторитетом. Во многом из-за влияния на него актрисы МХАТа Марии Андреевой, в которую он был влюблен, «как 366 000 гимназисток» (его собственное выражение) и которая стала его гражданской женой. (Ей-то чего не хватало – и муж, и слава, и Савва Морозов, который все капризы исполняет, и знаменитый писатель у ног, а вот на тебе – увлекалась еще и революцией).
Двенадцать лет назад Горький был на площади 9 января 1905 года, в день Кровавого воскресенья, и расстрел людей потряс его. Когда он вернулся домой, то застал там попа Гапона, который вывел народ на эту демонстрацию. И Горький продиктовал ему обращение к народу, в котором были слова: «Братья, спаянные кровью! У нас нет больше царя». А вечером написал воззвание «Всем русским гражданам и общественному мнению европейских государств». И тогда либерально настроенная, творческая интеллигенция обращалась к «мнению европейских государств».
Горький вернулся в Россию, открыл газету, в которой печатал статьи. Они потом вошли в его сборник «Несвоевременные мысли», который при советской власти не издавался. Писатель, который своим творчеством обличал «свинцовые мерзости жизни», был в шоке от тех мерзостей, которые принесла революция. «Дух истинной культуры оказался смрадом всяческого невежества, отвратительного эгоизма, гнилой лени и беззаботности.
Если русский народ не способен отказаться от грубейших насилий над человеком – у него нет свободы. Убийство и насилие – аргументы деспотизма, …убить человека не значит… убить идею», – писал Горький.
Рассуждая о зверствах войны, Горький подходит к этому не гуманистически, а как-то прагматично: война — бессмысленное истребление людей и плодородных земель. Сколько полезного для развития государства смогли бы сделать убитые на войне, работая на благо страны. «Несмотря на разговоры о братстве и единстве интересов человечества, мир погрузился в кровавый хаос».
Горький видит, что после революции в стране царит еще большее бесправие, чем при монархе: аресты, расстрелы без суда и следствия, преследования политических противников большевизма, еще недавно бывших соратниками.
Вообще, у Горького двойственное отношение к революции. С одной стороны, революция − «великое, честное дело», с другой, революция − «идиотизм». Чтобы как-то разрешить для себя и для читателя это противоречие, он вводит понятия «вечного революционера» – это, видимо, Ленин, и «временного» – это те, кто убивает, мародерствует и мстит.
Сам про себя Горький говорил, что он – «никудышный политик» и у него «органическое отвращение к политике». Он больше не призывает к разрушающей «буре» и не возбуждает ненависть к «жирным гагарам» и «глупым пингвинам». Он считает, что только культура, наука и образование способны преодолеть «свинцовые мерзости жизни».
В очерке «В.И. Ленин» Горький утверждает: «Русская интеллигенция – научная и рабочая – была, остается и еще долго будет единственной ломовой лошадью, запряженной в тяжкий воз истории России».
Он старается оправдать жестокости революции. «Много писали и говорили о жестокости Ленина. Разумеется, не могу позволить себе смешную бестактность защиты его от лжи и клеветы. Я знаю, что ложь и клевета – узаконенный метод политики, обычный прием борьбы против врага. Среди великих людей мира сего едва ли найдется хоть один, которого не пытались бы измазать грязью».
И в качестве аргумента этого стремления опорочить вождя приводит такой эпизод.
«Мне отвратительно памятен такой факт: в 19 году, в Петербурге, был съезд «деревенской бедноты». Из северных губерний России явилось несколько тысяч крестьян, и сотни их были помещены в Зимнем дворце Романовых. Когда съезд кончился и эти люди уехали, то оказалось, что они не только все ванны дворца, но и огромное количество ценнейших севрских, саксонских и восточных ваз загадили, употребляя их в качестве ночных горшков. Это было сделано не по силе нужды, – уборные дворца оказались в порядке, водопровод действовал. Нет, это хулиганство было выражением желания испортить, опорочить красивые вещи. За время двух революций и войны я сотни раз наблюдал это тёмное, мстительное стремление людей ломать, искажать, осмеивать, порочить прекрасное.
Не следует думать, что поведение «деревенской бедноты» было подчёркнуто мною по мотивам моего скептического отношения к мужику, нет, – я знаю, что болезненным желанием изгадить прекрасное страдают и некоторые группы интеллигенции, например, те эмигранты, которые, очевидно, думают, что, если их нет в России, – в ней нет уже ничего хорошего».
Как последняя фраза подходит к сегодняшнему дню! Нет, нынешние либералы в саксонские вазы не гадят, они гадят в историю своей страны и своего народа. В этой истории, конечно же, далеко не все было прекрасным, правильным и справедливым. Но, как говорил Пушкин, это та история, которую дал нам Бог.
(Окончание следует)
