Сошедший с пьедестала
(Продолжение. Начало в № 46-48)
К столетию Октябрьской революции по каналу «Россия-1» показали многосерийный фильм «Демон революции», где впервые приоткрыли тайну, на какие деньги она (революция) делалась. Многие не поняли: а кто же главный «демон» революции – Ленин или Парвус, о котором советские люди раньше вообще ничего не знали. Денежные дела революционеров были тайной за семью печатями. Интересоваться этим было все равно, что подозревать в измене жену Цезаря. Все, что служило делу революции, априори было оправданно. Так, кстати, считал и сам Ленин. Но при этом он устранялся от всего, что компрометировало его лично.
«Нужды мы не знали»
Раньше считалось, что революцию в Российской империи совершил Ленин. На самом деле он в буквальном смысле приехал на нее, уже готовую, из-за границы. И, наверное, если бы не его одержимость революцией, не страшное напряжение, которое он испытал от всех последующих потрясений, Ленин бы не умер в 53 года, а еще долго жил по заграницам – гулял, купался, рыбачил, ходил по театрам, библиотекам и выставкам, читал Маркса, писал статьи, выступал перед социал-демократами.
Когда Ленин с Крупской после сибирской ссылки, во время которой Владимир Ильич поправился так, что теща сказала ему «Эк, вас разнесло», уехали за границу, они вели жизнь все в том же «прогулочно-щадящем режиме». В каждом письме «дорогой мамочке» Ленин пишет о том, что живет он очень даже неплохо. Например, из Женевы: «…все еще веду летний образ жизни, гуляю, купаюсь и бездельничаю». Из Мюнхена: «На днях кончился здесь карнавал. Я первый раз видел последний день карнавала за границей: процессии ряженых на улице, повальное дурачество, тучи конфетти, бумажные змейки и прочая, и прочая. Умеют здесь публично, на улицах, веселиться!». Из Финляндии: «Здесь отдых чудесный, купанье, прогулки, безлюдье, безделье. Безлюдье и безделье для меня лучше всего». Из Франции: «Мы едем на отдых в Бретань, вероятно в эту субботу…». Из Польши: «Здесь совсем весна: снегу давно нет, тепло совершенно, ходим без калош, солнце светит для Кракова необыкновенно ярко, не верится, что это в «мокром» Кракове. Досадно, что тебе с Маняшей приходится жить в скверном городишке». («Скверным городишком» Ленин называет Вологду, где в это время находились его мать и сестра, и куда он отправил свое письмо).
Это потом, в своей одержимости революцией, Ленин забудет об отдыхе и сне (что его, видимо, и доконает). А до этого (15 лет Владимир Ильич прожил в эмиграции) он часто пишет о необходимости отдыха. И отдыхает. На Атлантическом побережье, в Ницце, в горных деревушках Швейцарии, по которым они путешествуют с Крупской, «восстанавливаются» в Лозанне. Затем поднимаются в горы над Монтре, спускаются в долину Роны, Бела-Бен, посещают подругу Крупской, идут вверх по реке, через перевал Геми-пас, перебираются в Оберланд, доходят до Бриенцского озера и останавливаются на неделю в Изетвальде, после чего продолжают свое путешествие.
«Ильичи» (так стали называть Ленина с Крупской соратники) могли себе позволить в любое время сменить Берн на Цюрих, поехать в Лондон, Париж, Берлин, навестить Горького на Капри. Сестре Анне Ленин пишет: «Сижу на отдыхе в Ницце. Роскошно здесь: солнце, тепло, сухо, море южное. Через несколько дней вернусь в Париж». Из Парижа: «Нашли очень хорошую квартиру, шикарную и дорогую: 840 франков + налог около 60 франков, да консьержке тоже около того в год. По-московски это дешево (4 комнаты + кухня + чуланы, вода, газ), по-здешнему дорогую. Зато будет поместительно и, надеюсь, хорошо. Вчера купили мебель для Маняши. Наша мебель привезена из Женевы».
В этой квартире на улице Бонье будут жить вместе с «Ильичами» – мать и сестра Ленина, а также теща, которая везде следовала за супругами Ульяновыми.
За границей Ленин ведет обычную для русского дворянина жизнь: отдых, путешествия, лечение «на водах», театры. В Стокгольме Ленин участвовал в съезде II Интернационала, в Кракове катался на коньках, в Берлине принимал Горького. В апреле 1908 года – ответный визит: Ленин приехал к Горькому на Капри, где пролетарский писатель жил со своей многочисленной свитой на шикарной вилле. Вместе с Горьким Ильич осматривал окрестности Неаполя, остатки древней Помпеи, удил рыбу… Три с половиной года Ленин и Крупская провели в Париже. Музеи, по воспоминаниям Крупской, Ленин не любил. Исключение составлял только музей Французской революции в Париже.
Хорошо знавшая его русская революционерка Мария Эссен, занимавшаяся распространением «Искры», писала в своих воспоминаниях: «Владимир Ильич еле переносил посещение музеев и выставок». А путешествовать любил. Но часто обескураживал попутчиков совершенно не соответствующими месту и времени словами. Мария Эссен пишет: «Мы совершали совместную прогулку в горы. Доехали на пароходе до Монтрё. Побывали в мрачном Шильонском замке, так красочно описанном Байроном («На лоне вод стоит Шильон…»). Из мрачного склепа вышли и сразу ослепли от яркого солнца и буйной, ликующей природы. Решили подняться на одну из снежных вершин. Ландшафт беспредельный, неописуема игра красок… Я настраиваюсь на высокий стиль и уже готова декламировать Шекспира, Байрона. Смотрю на Владимира Ильича. Он сидит, крепко задумавшись, и вдруг выпаливает: «А здорово гадят меньшевики!..». То есть, смотрит Ильич на белоснежные горы, на расстилающийся внизу великолепный пейзаж и думает о том, как «гадят» меньшевики!
В общем, Ленин в эмиграции далеко не бедствовал, как это расписывали советские библиографы. Крупская в своих воспоминаниях потом честно писала: «Расписывают нашу жизнь, как полную лишений. Неверно это. Нужды, когда не знаешь, на что купить хлебы, мы не знали. Разве так жили товарищи эмигранты? Бывали такие, которые по два года ни заработка не имели, ни из России денег не получали, формально голодали. У нас этого не было. Жили просто, это правда».
Деньги на эту жизнь до самой своей смерти присылала мать Владимира Ильича. Ей он писал часто. И тема денег постоянно присутствует в этой переписке: «деньги получил давно», «финансы получил, дорогая мамочка, и первые, и вторые», «Анюте все забывал написать, что 340 р. получил…», «насчет денег – прошу перевести их мне сразу (деньги теперь мне нужны), лучше всего через банк, именно через Лионский кредит», «пятьсот рублей, лежащих на книжке, попрошу тебя послать мне…», «за деньги большое спасибо» и т.д.
Деньги на революцию
Но семейный фонд был далеко не единственным денежным источником. Уже тогда у большевиков за границей был партийный фонд. Он был необходим для проведения совещаний, съездов, агитационной работы в России, подкармливания профессиональных революционеров. В архиве сохранились многочисленные записки Ленина о наличии разных сумм в разной валюте: он приучил себя считать деньги. Валентинов пишет, что максимальная сумма партийного жалованья для руководителей большевиков была установлена в пределах 350 франков. Именно такую сумму ежемесячно получал Ленин, не отказываясь от помощи матери вплоть до ее смерти в 1916 году. Откуда в кассу большевиков поступали деньги? Какое-то количество поступало из России от местных партийных комитетов. Но основная масса средств – от «экспроприации в интересах революции». Ленин сам уже после 1917 года говорил: «Прав был старый большевик, объяснивший казаку, в чем заключается большевизм. На вопрос казака: «А правда ли, что вы, большевики, грабите?», – старик ответил: «Да, мы грабим награбленное». Крупская тоже откровенно писала: «…большевики считали допустимым захват царской казны, допускали экспроприацию». «В центре разбойной организации стояли большевики Джугашвили (Сталин) и Тер-Петросян (Камо). Общее руководство по добыванию денег осуществлял Красин», – пишет Дмитрий Волкогонов. Участвовал ли лично Сталин в Тифлисской операции, не известно.
Самая крупная экспроприация, а попросту разбой и грабеж, произошла 26 июня 1906 года в Тифлисе. Как только два экипажа, направляющихся в банк, выехали на Эриванскую площадь, из стоявшего здесь фаэтона выскочил человек в офицерской форме и что-то скомандовал. Как из-под земли появилась целая группа «экспроприаторов», раздались выстрелы, посыпались бомбы. Пять человек замертво упали возле экипажей, многие были ранены. Мешки с деньгами (340 тысяч рублей – огромная по тем временам сумма) быстро перекочевали в фаэтон. Через три-четыре минуты площадь уже была пуста. Деньги оказались в крупных купюрах (500 рублей), и большевики до самой революции не могли их разменять. Крупская писала, что многие из тех, кто пытался разменять эти купюры, были арестованы. В Стокгольме был арестован латыш Страуян, в Мюнхене Ольга Равич, Богдасарян и Ходжамирян, в Женеве – Семашко.
В первые дни после ограбления власти даже не могли установить, кто стоит за нападением. В первую очередь подозревали эсеров и анархистов, но затем, благодаря агентуре, власти узнали, что акция проведена боевой организацией большевиков. Убедившись, что легализовать деньги не удастся, руководители партии приняли решение их уничтожить. Но и здесь случился казус: сто тысяч рублей в итоге оказались у… царских властей. Дело в том, что уничтожить деньги было поручено большевику Якову Житомирскому. Однако Житомирский был агентом царской охранки. Благодаря его помощи в руки властей попали не только деньги, но и сам руководитель боевой группы большевиков Тер-Петросян (Камо), которого арестовали в Германии с оружием и взрывчаткой по наводке Житомирского. Камо в конечном итоге снова сумел бежать. Спустя три года он встретился с Лениным в Париже. Сидел у него в гостиной, ел миндаль, рассказывал об аресте, как он в тюрьме притворялся сумасшедшим, как приручил воробья. «Ильич слушал, и остро жалко ему было этого беззаветно смелого человека, по-детски наивного, готового на великие подвиги». (Потресов. «В плену у иллюзий»). Житомирский разоблачён был лишь после Февральской революции, когда архивы охранки попали в руки революционеров. Узнав об этом, Житомирский, находившийся во Франции, отказался возвращаться в Россию и бежал в Южную Америку. Но подлинными мастерами «эксов» во времена первой русской революции считались представители партии эсеров. Им принадлежит и своеобразный рекорд – 7 марта 1906 года в Москве во время налёта на Купеческое общество взаимного кредита боевики добыли 875 000 рублей, что тогда было просто огромнейшей суммой.
К «эксам» в революционной среде отношение было неоднозначным. Если эсеры и анархисты считали подобные действия вполне допустимыми, то меньшевики считали это недопустимым, а среди большевиков шли горячие споры.
Формально Ленин стоял в стороне от экспроприации, ведь он был юрист и понимал, что это уголовщина. Тем не менее, Ленин позже писал: «Когда я вижу социал-демократов, горделиво и самодовольно заявляющих: мы не анархисты, не воры, не грабители, мы выше этого, мы отвергаем партизанскую войну, я спрашиваю себя, понимают ли эти люди, что они говорят?». Ленин советует боевым группам «действовать с наименьшим нарушением личной безопасности мирных граждан», но не щадить «шпионов, черносотенцев, начальствующих лиц, полиции…».
Еще одним источником пополнения партийной кассы было меценатство. Идеи социал-демократов пользовались симпатией не только со стороны российских либералов и интеллигенции, но и у купцов, промышленников. Одним из таких меценатов был богатейший человек России Савва Морозов. Выросший в очень богатой старообрядческой купеческой семье, жившей по строгим законам, он получил прекрасное образование: учился в Московском университете, а потом в Кембридже, где он изучал химию, работал над диссертацией и одновременно знакомился с организацией текстильного дела на английских фабриках. Когда отец заболел, Савва вернулся в Россию и возглавил его предприятия: товарищество Никольской мануфактуры «Саввы Морозова сын и К», а также Трехгорное пивоваренное товарищество в Москве. Купеческая династия Морозовых всегда славилась свои меценатством: они собрали коллекцию фарфора, перешедшую в собственность государства, полотна знаменитых художников, строили больницы, богадельни, приюты, открывали курсы по ликвидации неграмотности. Для своих рабочих у Морозовых была больница. Савва Морозов был горячим поклонником Московского художественного театра. Под его руководством перестроено здание театра и создан новый зал на 1300 мест. На значке к 10-летию МХТ было изображение трех его основателей – Станиславского, Немировича-Данченко и Морозова. «Этому замечательному человеку суждено было сыграть в нашем театре важную и прекрасную роль мецената, умеющего не только приносить материальные жертвы искусству, но и служить ему со всей преданностью, без самолюбия, без ложной амбиции, личной выгоды», – так отозвался о нем Станиславский. И этот человек неожиданно сближается с большевиками, дает им деньги на издание большевистских газет: «Искра», «Борьба», «Новая жизнь». Более того, Морозов нелегально провозит на свою фабрику запрещенную литературу и типографские шрифты, дает деньги на устройство побегов большевиков из тюрем и ссылок, прячет у себя большевика Баумана. Деньги на издательство газет Морозов передает через Горького, поддавшись уговорам актрисы Андреевой, в которую был влюблен, преклонялся перед ее талантом и был готов исполнить любые ее желания.
Ленин называл Андрееву «товарищ Феномен». Бурный роман с «товарищем Феноменом» закончился тем, что она …увлеклась Горьким. Но даже после этого Морозов продолжал нежно заботиться о ней. Но его отношения с Горьким испортились, и однажды Савва Морозов в сердцах воскликнул: «Экий омерзительный человек, в самом деле! Зачем он представляется босяком, когда все вокруг отлично знают, что его дед был богатым купцом второй гильдии и оставил семье большое наследство?». Разочарование большевиками у Морозова началось после «кровавого воскресенья» 9 января 1905 года, когда он стал понимать, чем грозят революционные перемены. Савва Морозов впал в депрессию и 26 мая 1905 года на Лазурном берегу, в Каннах, в номере фешенебельной гостиницы «Рояль-отель» был найден мертвым. Один из богатейших людей России, человек, про которого купцы говорили: «широко ведет дело, но расчет знает», по официальной версии покончил жизнь самоубийством. Накануне ничего не предвещало трагедии: Морозов был в нормальном состоянии духа и собирался в казино. Когда на звук выстрела в комнату отеля вбежала жена Морозова, она якобы видела в открытом окне убегавшего человека. У многих версия самоубийства вызвала сомнения, а его вдова никогда в это не верила. Незадолго до своей смерти Морозов застраховал свою жизнь на сто тысяч рублей, передав страховой полис актрисе Марии Андреевой. «Товарищ Феномен» передала деньги большевикам.
Вдова Морозова подозревала в убийстве своего мужа большевика Леонида Красина. Он работал на предприятии Морозова инженером, хорошо разбирался в электричестве и изготовлении взрывных устройств, принимал участие в террористических актах и так называемых «эксах». В Москве на квартире Горького у Красина была мастерская, где изготовлена бомба, взорвавшая резиденцию Столыпина в 1906 году. Впоследствии Красин назначен Лениным казначеем ЦК партии большевиков.
Еще часть морозовских денег большевики получили от племянника Саввы Морозова Николая Шмита. С ним была связана еще более детективная история, о которой мы расскажем в следующем номере.
(Продолжение следует)
