Серые люди
Специфическое амбре, шаткая походка… Мы видим их часто: бомжи, бичи, бродяги – сегодня, а вчера – семья, дом, дети.
Проходя мимо, задумываемся ли, каково ему день и ночь на скамейке? «Пить меньше надо», – бросает один прохожий, «Сам виноват», – вторит другой, третий брезгливо отворачивается, четвертый протягивает беляш – подкрепись. Пятый, и я в том числе, опускает мелочь в рядом стоящую коробку.
«Девушка, подай немного», – как-то без надрыва обращается он. «Да я вчера вам давала», – смеюсь, доставая монеты. «Ну и что», – отвечает он. Действительно, ну и что – от нас не убудет?
И в этот раз уже не могу не поинтересоваться, почему он здесь; рядом с ним мужчина, что их объединяет?
– Вы что же, здесь и ночуете, в этой траве? Видела вас неоднократно. Почему не обратитесь в центр социальной адаптации?
– Ага, вшей кормить! Еле избавился от них, – повел он плечами.
– Ну зачем так? Там медики проверяют, питание хорошее, в баню водят, главное – крыша над головой. Сейчас лето – тепло, а осенью будете здесь замерзать?
– Видно будет.
Зовут моего нового знакомого Владимир. Каждый день вижу его здесь – днем и вечером. Утром, правда, скамейку занимает торговка молочной продукцией. А так он всегда «на посту», привыкла уже, вроде как «житель» нашего района, и как-то невольно начинаешь переживать за него, поскольку ведет себя спокойно, миролюбиво, и все как-то лояльно к нему относятся. Видать, жалеют, кисти рук его обмотаны бинтами, заметно отсутствие пальцев. С одной стороны, хорошо, что его никто не трогает – живет себе потихоньку, или, скорее, существует. С другой, неопрятный человек омрачает городской ландшафт.
Работал шофером на КамАЗе, жил с бабушкой, не женат, рассказывает он. «Пил, наверное?» «Ну… не без этого, но в запой не уходил», – нехотя признается он. «А с жильем-то что?» Ушел в рейс, бабушка занемогла, ей 90 с лишним лет было на тот момент, за ней ухаживала приемная дочь. Не дождавшись внука, и оформила дом на падчерицу, взяв с нее слово выделить долю Владимиру. Та пообещала, дескать, без угла не останется. Но на деле все оказалось не так. Словом, пока у него были деньги, снимал жилье, потом квартировал у друзей, пока не оказался на улице.
– А что с руками?
– Подрабатывал этой зимой дворником, зажег костер, сознание потерял, упал прямо на огонь, – поясняет он. – Сначала был в больнице, затем в центре адаптации.
– Ушли оттуда, режим не понравился?
– Да лучше отсидеть, чем там находиться, – вспыхивает он, – на зоне хоть по понятиям все.
– Оказывается, сидели, поэтому дошли до такой жизни?
– Посадили за хулиганство, драку, 19 мне тогда было. После отсидки на воле побыл всего восемь месяцев, как меня подставили, не буду говорить кто, подложив наркоту в карман, – рассказывает о давних событиях, где все идет по известному порочному кругу, из которого мало кто может вырваться.
Сейчас Владимиру 39 лет, в общем-то самый расцвет жизни. Пока у него не такой удручающий вид, хоть и четыре года обитает где придется. И выглядит он еще не как бомжи со стажем – с хмурыми, испещренными морщинами лицами, с мутно взирающими на мир глазами, вот только с руками беда.
– Я принес ему бинты, а их украли! – вступает в разговор приятель, заметно подвыпивший; «мой» пока трезвый. – Помогаю ему, чем могу, когда одежду принесу или еще что…
– А вы тоже «бомжуете»?
– Нет, я – на Кутякова, в районе «Жайықа», – поясняет, назовем его Николаем. – Домой к себе взять не могу, дочка не разрешит, может от меня отказаться, тогда останусь без помощи.
У Николая положение намного лучше, и родственники правы, что опасаются превратить жилище в притон бродяг. По словам Николая, работал художником-оформителем. Сидел за кражу на железной дороге. Сейчас на пенсии по инвалидности.
Владимир тоже собирается оформляться «на группу».
– Вчера смотрю, КамАЗ останавливается, – оживился он. – Серега выходит из кабины, мой бывший начальник, спрашивает, куда я делся. Потолковали, приглашает работать, выходит, уважает еще.
– А жить-то где будете?
– Пенсию начну получать, сниму угол в общежитии, там дешевле, и устроюсь на работу.
– Не верю, – сомневаюсь я. – Еще зимой получили травму рук, и до сих пор не вылечили…
Наперебой они пытаются убедить меня, причем Николай говорит возбужденно, особо не выбирая слов, проскальзывает мат.
Вот такие похожие судьбы: один на краю пропасти, второй у грани, за которой его ждет то же самое, сумеет ли удержаться?
Сейчас они все на вольных хлебах, а в центре социальной адаптации свободно.
– Летом они живут кто где: на дачах, на улице, под кустом. Не хотят к нам идти, – поясняет ситуацию Рашид Утешев, директор центра. – У нас строго, пить не разрешаем, если случится такое – выгоним. На улице им вольготно, а вот в ноябре-декабре потянутся сюда. Учреждение рассчитано на 60 коек, недавно было 15 человек, но теперь и того меньше.
– Есть у нас и так называемая ночлежка, куда принимаются только переночевать, без предоставления питания, но пьяных не берем, – делает Рашид Курманович акцент. – И людям с документами тоже отказываем, пусть сами стараются наладить свою жизнь, иждивенчество надо искоренять. А так всем помогаем, индивидуально подходим, мы же люди.
…Возвращаясь с работы домой, невольно ищу взглядом одинокую, поникшую фигуру – на месте, значит, у него все относительно нормально. Если в окружении дружков, возникает небольшая тревога: вряд ли выберется из этого адского круга с выпивохами.
