«Самые счастливые дни мы провели там, у вас…»

9 июня 2022
0
2887

Есть что-то символичное в том, что писатель Михаил Шолохов родился в День славянской письменности. В этом году исполнилось 117 лет со дня его рождения, для которого Приуралье стало второй родиной. Дружба писателя с нашим Приуральем началась еще в годы войны: в Дарьинское была эвакуирована его семья, и он, военный корреспондент, навещал её здесь. После войны он приезжал сюда практически ежегодно, подолгу, до самых холодов, жил в глуши наших степей, в армейской палатке – охотился и рыбачил. Знаменитый писатель имел возможность выбрать любую, самую лучшую советскую здравницу, а предпочитал ей наши реки, озера, степь – «тишину потустороннюю». И при этом Шолохов не уставал расхваливать друзьям прелести спартанской жизни охотника и рыбака.

«Не житье здесь, а рай!»

В письме дочерям, датированном 30 сентября1964 года и обозначенном «Братановский яр», он рассказывает о дороге от Вешенской и сетует на то, что «от финских хладных скал до пламенной Колхиды» не найдешь, наверное, тихого местечка, где бы можно было спокойно поспать ночью и где бы тебе не лезла в нос и уши проклятая цивилизация!». И с восторгом рассказывает о жизни на Братановском яру: «Вот здесь – тишина потусторонняя… В ночь ребята поставили на Урале снасти и на заре привезли осетра-икрянку на 20-22 кг. Превосходнейшей икры, серой, благоухающей, крупной, какой не пробовали и в Кремле, изготовили кг 3-3,5, и только вчера прикончили ее, потребляя столовыми ложками перед обедом. Вот так-то и живем в сырости, бедности и непотребстве. …В километре – озеро, на котором за несколько часов налавливаем сотню крупнейших окуней и десятками стреляем уток, там же – бездна карасей, коих излавливаем тоже десятками, а можно (это без шуток!) ловить и буквально мешками. Словом, такое изобилие, какое бедным вешенцам и вовсе не снилось! И еще одна любопытная деталь: в ста метрах от дома по лесу и музгам пасутся дикие кабаны. Не житье здесь, братцы, а рай, и всего в 20 шагах ежевика лежит мостом, сизая, крупная. Выехали всем кагалом за 8 км. Пиня убил, собирая ежевику, походя, тетерева, мы за полчаса набрали ведро ежевики, и дома закатали такие вареники со сметаной, что после этого мать устроила мне ночью побудку: от полного чрева ежевики и теста ей, разумеется, приснились разбойники, и орала она во сне так, что даже я, привычный к ее ночным сольным выступлениям, испугался… Вчера ездили на разведку в Чалкар. Убили 36 уток. Осетра можно поймать в любое время, но мы не жадные. Одного уловили, да еще одного привез в подарок секретарь местного РК, вот нам и хватит, снасти стояли только одну ночь. Я нарисовал вам без прикрас объективную картину нашей братановской живухи, а теперь перехожу к главному: … дуйте к нам, здесь и кормовитей, и веселей, чем на юге».

«Хлебнул я в этой жизни лиха…»

Это было непростое время для писателя. Снова начали муссироваться версии о том, что не мог 22-летний Михаил Шолохов написать такое эпическое произведение, как «Тихий Дон», что якобы присвоил он записи какого-то белого офицера и выдал под своим именем. Один из его литературных редакторов Владлен Кузнецов, впоследствии известный журналист-международник, вспоминал, что однажды увидел Шолохова не веселым и шутливым, а необычно грустным. И сказал он этому молодому редактору:

– Знаешь, казак, хлебнул я в этой жизни столько лиха, что никаким вином не залить… Помнишь, как кончается «Тихий Дон», да? Что Гришка мой Мелехов увидел? Мир под чёрным солнцем. Чёрным! Вот и у меня так было – не раз… И ещё скажу тебе: писание – мука. А когда нет тебе покоя, когда душа кровоточит – мука вдвойне. И всё-таки, можешь мне поверить, мука эта, когда что-то получается, удаётся, – мука сладостная.

«В студенческие годы я не догадывался, что ещё отравляло жизнь писателя. Шолохов – не Шолохов! Вы только представьте себе: вам постоянно исподтишка и подло твердят: ты – это не ты. Не ты написал «Тихий Дон». И как же тогда не понять, какой неимоверной тяжести крест нёс мужественный человек, не раз осмелившийся говорить неприятную правду самому Сталину. Затаённую боль приходилось постоянно прятать от чужих глаз. И очень переживал, что работа над завершением «Поднятой целины» и «Они сражались за Родину» шла натужно, с перерывами», – вспоминал Владлен Кузнецов.

Кстати, очень активную роль в травле Шолохова сыграл Солженицын. Мстил, что когда-то Шолохов не ответил на его льстивое и подобострастное письмо, за критику его творений. И за то, что Шолохов выступил против награждения Солженицына Ленинской премией, считая, что Солженицын порочит советскую действительность. Но то было время хрущевской оттепели, время солженицыных…

Когда молодому Кузнецову в первый раз дали править рукопись Шолохова, он оторопел: я – самого Шолохова?! На что Юрий Борисович Лукин, самый уважаемый Шолоховым редактор, сказал:

– Вы редакционный работник, редактор. Для него неприкосновенных нет. Текст – не Библия. Не Священное писание. Авторитет один – слово. Считайте, что перед вами – черновик. Пусть набело написанный, но черновик…

Шолохов спокойно относился к редакторской правке. Кузнецов вспоминает:

«Не однажды был свидетелем того, как иные именитые авторы давали волю своему самолюбию, ерепенились, срывались на крик, не соглашаясь с резонными замечаниями, с правкой, явно улучшавшей текст. Шолохов осознавал всю важность разделения труда: писатель – редактор. Далеко не со всеми поправками соглашался, последнее слово всегда оставалось за ним, однако был неизменно благодарен, когда редакторам удавалось подшлифовать его, но именно его, шолоховское».

«В здешних степях все равно не найдут!»

В 1964-м году французский писатель Жан Поль Сартр отказался от Нобелевской премии, сказав, что не возьмет ее, пока эту премию не получит Шолохов. Через год, в 1965 году Нобелевскую премию дадут Шолохову. Корреспонденты всех телеграфных агентства мира будут разыскивать лауреата, а он в это время будет скрываться в глуши Приуралья, на озере Жалтыркуль. Николай Корсунов вспоминал, что ему позвонил из Москвы корреспондент шведской газеты и поинтересовался, как найти Шолохова. Причины не называл, видимо, не желая, чтобы его опередили, но Николай Федорович догадался: «Нобелевская премия?». Но тот только повторял: «Очень важное сообщение». Корсунов объяснил, что Шолохов в трехстах километрах от Уральска, живет в палатке на берегу озера и никакой связи с ним нет. Корреспондент подосадовал и положил трубку.

Корсунов объяснял, почему сразу понял про премию: этого ждали давно. Но почему именно в это время Шолохов скрылся в степях? Не любил помпезности, не хотел давать интервью, позировать перед фотокамерами?

Шолохова, конечно, разыскали и самолетом доставили в Уральск, в обком партии. Демичев из ЦК КПСС сказал ему, что десятки иностранных корреспондентов рвутся взять интервью у Нобелевского лауреата.

– Пусть рвутся, – весело ответил Шолохов. – В здешних степях все равно не найдут!

В тот же день Шолохов, отказавшись от самолета, вернулся на свою охотничью «базу» машиной. Местные корреспонденты, кто на чем, рванулись к озеру Жалтыркуль. Юрий Ильич Асманов рассказывал, что добрался туда на мотоцикле. Но все возвращались разочарованные: Шолохов всем отказывал.

– Первоисточником будет «Правда». А эти ребята начнут всяк на свой лад комментировать, – говорил он.

Первыми интервью у писателя взяли правдист Юрий Лукин, давний знакомый и литературный редактор Шолохова и Николай Корсунов. Они нашли его палатку на берегу озера Жалтыркуль, сам писатель в это время где-то охотился. Стояли уже октябрьские холода, но уезжать Шолохов не хотел. В палатке топили буржуйку.

Дочь писателя Светлана Шолохова рассказывала в своих воспоминаниях: «Сталинскую премию в 1941 году папа отдал в Фонд обороны, Ленинскую – на восстановление школы, в которой он когда-то учился, Нобелевскую же оставил себе. Он потратил ее на то, чтобы показать нам, детям, Европу и Японию. Там ограничения для нас были только в плане общения: за границей мы жили в посольстве, поэтому папа не мог встречаться с теми, с кем бы хотел. В плане передвижения же никто нам препятствий не чинил. На машине мы объездили вдоль и поперек и Англию, и Францию, и Италию».

Домик на Братановском яру

А еще после получения Нобелевской премии Шолохов, наконец, построил на своем любимом Братановском яру дом. В те годы считалось – чуть ли не дворец. Дом этот стоит до сих пор. На фоне сегодняшних помпезных особняков выглядит более чем скромно. Снаружи ничего не изменилось: голубая краска, деревянный балкончик, густые заросли сирени, деревянный штакетник, который огораживает небольшую территорию с летней кухней, в которой главное место занимает русская печь, остатки погреба, где хранили засоленную рыбу, гараж. Вот только Урал, который когда-то протекал почти под окнами кабинета писателя, изменил русло. Внутри дома уже ничего шолоховского не осталось. Там сделан ремонт, проведен водопровод.

Мария Петровна Шолохова передавала слова, сказанные писателем незадолго до смерти: «Ничего не жаль, ни дома – гори он синим пламенем – ничего! Жаль только, что не смогу удочку на сазана забросить…».

Корсунову вскоре после смерти писателя Мария Петровна рассказывала:

– Мы с Михаилом Александровичем до последних его дней вспоминали Приуралье и говорили, что самые счастливые дни нашей жизни мы провели там у вас…

ВСЕ РАЗДЕЛЫ
Top