Рыцарь плаща и кинжала
(Продолжение. Начало в № 51—52, 2018 г.)
У них было все – богатство, родовые поместья, блестящее образование и впереди их ждала не менее блестящая карьера. А они стали советскими разведчиками – знаменитой «кембриджской пятеркой»: красавец Дональд Маклейн, интеллектуал Энтони Блант, неугомонный Гай Берджесс, единственный неангличанин (шотландец) Джон Кернкросс и возглавлявший их Ким Филби. Почему они отреклись от всего, чего им не хватало? – до сих пор гадают на берегах туманного Альбиона.
Ну, начитались они Маркса – так кто им не увлекался в те годы – накануне Второй мировой войны? Наверное, дело не только в увлечении идеями социализма, но и в грянувшем мировом экономическом кризисе, оставившем без работы десятки тысяч простых людей и сделавшем богатых еще богаче, а бедных – беднее. Но главное – в обостренном чувстве справедливости.
Сами ни в чем не знавшие нужды, они не могли видеть бедность других. Они презирали сытость сытых и ненавидели свое правительство, которое заигрывало с Гитлером. А тот уже нацелился на Восток – туда, где жила неизвестная, манившая их страна, свергнувшая богатых – загадочное пролетарское государство, где наверняка царит справедливость и где человек человеку – друг, товарищ и брат. Сведения об этой стране доходили до Запада противоречивые, но она притягивала и западных писателей тоже: фантаст Герберт Уэллс, автор парадоксальных пьес и рассказов Бернард Шоу, популярный немецкий писатель Лион Фейхтвангер побывали в СССР.
Ким Филби работал на советскую разведку почти 30 лет, Дональд Маклэйн и Гай Берджесс были вывезены в СССР на несколько лет раньше него. Вскоре после того как в СССР переправили Филби, к нему из Бейрута приехала его жена Элеонора. (Она четвертая жена Кима, а всего их было пять, и этим он тоже отличается от разведчиков, которым, как правило, не полагалось иметь семью. Детей у него, кстати, тоже пятеро) Поначалу «он был все тем же любящим, совершенно очаровательным, сентиментальным мужчиной, которого я обожала. Не было никакого сомнения, что это чувство было взаимным. Тем не менее, нас разделяла теперь крошечная полоска нейтральной земли, которой не было раньше».
«Я или партия?»
В книге «Шпион, которого я любила» Элеонора рассказывает о своих впечатлениях от страны, на которую работал ее муж. Первым делом он долго и подробно расспрашивал ее о всех встречах в Бейруте перед ее отъездом и сетует на то, что из-за нее «русские потеряли ценного агента». «Какая жалость! – сказал он. – Это был один из моих близких друзей и наш лучший человек в этом районе. Его карьера окончена».
Элеонора делает трагический вывод: «Мы становились чужими людьми». Смешно читать, как она, совсем как жена какого-нибудь советского функционера, задает ему вопрос: «Что для тебя важнее – я и дети или коммунистическая партия?» «Он ответил мгновенно, без малейших сомнений: «Конечно, партия», – пишет Элеонора. – Я почувствовала себя очень глупо и пожалела, что вообще задала этот вопрос. Я никогда раньше не встречала по-настоящему преданного коммуниста. Ким очень редко упоминал о своих политических убеждениях, и я всегда думала, что у нас с ним одни и те же взгляды. Я никогда не была членом компартии и не имела никакого желания вступить в нее. Не думаю, что русские не приняли бы меня, даже если бы я об этом просила. Медленно, но верно я пришла к выводу, что этот человек, которого я все еще любила так сильно, которому так безгранично доверяла, от которого ничего не скрывала, был на самом деле мастером обмана».
Разведчик и обязан быть «мастером обмана». Но в СССР ему не было нужды притворяться. Однажды она слышала, как приставленный к ним офицер КГБ «с глубоким волнением и признательностью» произнес: «Мы никогда не сможем отблагодарить вас за то, что вы для нас сделали».
«Никто так искренне не хочет мира, как русские»
В Москве бывшие советские агенты ведут светскую жизнь – ходят в театры, консерваторию, рестораны. «… Мы предпочитали старомодное очарование «Метрополя», куда часто ходили завтракать, бывали мы также в «Праге» и в «Арагви», – пишет жена шпиона.
В самой книге есть противоречия – то Элеонора пишет, что их стеснял постоянный контроль, то: «Мы ходили свободно и открыто везде, где хотели».
«Нашим огромным наслаждением и отдыхом была музыка. Мы были постоянными клиентами магазина пластинок на улице Горького. У Кима была большая коллекция русских опер и красноармейских маршевых песен. Мы редко пропускали представление в Большом театре или во Дворце съездов. …Обычные советские граждане простаивают часами в очередях за билетами в Большой театр или в Консерваторию, а мы могли выбирать любой балет, оперу или концерт. Однажды, на концерте камерного ансамбля Баршая в консерватории, мы мельком видели английского посла сэра Хамфри Тревелина, которого мы оба очень уважали. Я часто спрашивала себя, заметил ли он нас. В Москве я несколько раз видела проезжавший по улице автомобиль сэра Хамфри, и мне ужасно хотелось остановить его. Но что я могла сказать английскому послу? Я знала, что его официальный пост и личный кодекс чести не позволят ему тратить время на изменников».
Им разрешено ездить по стране. Они посещают Ленинград, Петергоф, едут в Баку, совершают летнее путешествие по Волге: от Москвы до Астрахани.
«Мы вернулись в Москву из месячной поездки вниз по Волге до Астрахани, чувствуя себя здоровыми и отдохнувшими». Ноябрьский парад 1963 года был еще одной возможностью убедиться в том, с каким почетом советские власти относились к Киму. За нами прислали автомобиль с шофером, и Сергей с пропусками в руках проводил нас через ряды охранников к замечательно расположенным местам, прямо под мавзолеем, на котором находились Хрущев, Тито (гость года) и другие высокопоставленные советские руководители. Во время парада нам принесли горячий чай с баранками. Маклэйны видели парады уже много раз и предпочли остаться дома у телевизора».
Но круг их общения очень ограничен, и они под постоянным контролем. «Я не совсем понимала, чего именно они боятся, пока Ким не намекнул, что, по их мнению, англичане, а возможно, даже ЦРУ, могут попытаться его убить, если смогут его найти».
Едят капусту, но любят книги и цветы
Элеонора отмечает необычайную тягу советских людей к чтению и культуре.
Вообще, книга полна бытовых подробностей, но интересна тем, что это взгляд «извне». Она была в восторге от Московского метро – ни в одной стране не видела такой красоты и великолепия в подземке. Но ей редко уступают место, зато все начинают вскакивать и суетиться, когда в вагон входят с детьми. (А чего ей – молодой женщине – уступать?) Все ходят с большими сумками (а как она думала – вдруг что-то дефицитное попадется?), а войдя в вагон, все достают книжки и начинают читать. Редко улыбаются, все одеты «по погоде», истощенных и нищих она не видела. Еще в России очень любят мороженое, независимо от температуры на улице. В самый сильный холод по ГУМу бродят продавщицы мороженого со своими подносами.
«Русские издавна привыкли жить просто и скудно. Средняя семья существует на диете из хлеба, картошки, свеклы, капусты, различных соленостей, сушеных грибов и селедки. Нашим основным занятием были поиски хороших продуктов – лососины, колбас, красной и черной икры и консервированных овощей, чудных болгарских томатов, джемов и фруктов – но, как только эти вещи появлялись в магазинах, они немедленно раскупались, – пишет Элеонора.
– …Русские очень любят цветы и выхаживают изо всех сил свои оконные цветники, несмотря на страшные холода. В городе цветы считаются роскошью, и русские выстаивают огромные очереди, чтобы заплатить рубль за один-единственный тюльпан. Цветочные магазины берут с налета в те дни, когда они получают свежие запасы, так что мы держали под наблюдением небольшой магазинчик рядом с нашей станцией метро».
В 1963 году была нехватка муки – год был неурожайным, да еще эта затея Хрущева с кукурузой вместо пшеницы. Муку и крупу им приносил «Сергей». «Мне казалось очень странным, что старший офицер разведки должен заниматься такими тривиальными делами, но в то же время я была ему чрезвычайно благодарна» – замечает автор.
В другом месте: «Мы заказывали дивные телячьи вырезки, красную икру, консервированные фрукты и овощи, лучшие сорта советского шампанского, вина, пиво и содовую воду. Все эти вещи доставлялись прямо на квартиру жизнерадостным молодым человеком в аккуратной белой куртке».
Узнав об убийстве Кеннеди, все плакали навзрыд
В Москве Элеонора лежала в больнице и ей сделали операцию – бесплатно! Ее поражает, каким вниманием окружают больных родные и знакомые.
«Целыми днями приходили родственники, нагруженные банками джема, апельсинами, солеными огурцами и другими продуктами. Завтрак состоял из квашеной капусты, хлеба с маслом, чая и еще какого-то напитка отвратительного вида, в котором плавали сушеные яблоки, чернослив и черт его знает что! Казалось, что в России никто не упускал возможности плотно поесть; и в самом деле, большинство русских, особенно женщин, выглядели чересчур полными. В больнице, как и повсюду, я была поражена огромным количеством хлеба, поедаемого во время трапез. Это казалось каким-то принудительным обжорством, бессознательной реакцией народа, который знавал долгие периоды голода. Единственными худыми женщинами, которых я видела в России, были балерины. В больнице, помимо постоянных попыток раскормить меня, началась не менее интенсивная кампания по отучению меня от курения. Доктор ограничил меня десятью сигаретами в день, но, как только я закуривала, на меня тут же набрасывались пациенты и медсестры. Русские сигареты чрезвычайно дешевы. Россия – рай для курильщиков».
Однажды Элеонора услышала, что женщины в палате о чем-то очень взволнованно говорят, а некоторые даже плачут. Русский язык она не знала. И только когда пришел Ким, узнала, что накануне в Далласе убили президента Кеннеди.
«Эта страшная новость потрясла всю больницу. Доктора, медсестры и пациенты плакали навзрыд. Поскольку большинство из них знали, что я – американка, я получила самые сердечные соболезнования. Каким бы политическим цинизмом ни отличались кремлевские руководители, русский народ хочет мира. Они потеряли миллионы людей во время войны. Несмотря на гигантскую перестройку, на западе России все еще можно увидеть дома со следами пуль. Нельзя жить в России и не видеть той искренности, с которой русские борются за мир. Для них Кеннеди был борцом за мир, и они оплакивали его смерть. Ким, который много говорил об американской политике, тоже был глубоко тронут и подавлен этой трагедией».
«Как капуста могла навредить безопасности США?»
А потом наступила зима, и бедная американка стала замерзать.
«Сильный холод – я бы никогда не поверила, что где-либо, кроме Сибири, может быть так холодно – был для меня полным шоком. Ким, как и его русские друзья, обожал холод, но его тело не выдерживало такой низкой температуры. Он слег с воспалением легких, которое дважды донимало его в Бейруте, и Сергей, чрезвычайно озабоченный, снова прислал врача с медсестрой, чтобы Киму делали ежедневные витаминные инъекции. В ту зиму Ким много рассуждал о мире. Он постоянно подчеркивал, что русские намного больше заинтересованы в мире, чем в изготовлении бомб, и, если бы только можно было убедить в этом Запад, наши дети жили бы в мире. Ни Ким, ни его друзья не пытались читать мне лекции, «промывать мозги» или пичкать своей идеологией. Кроме его рефрена о миролюбии русских, наши беседы оставались такими же забавными и интересными, как в свое время в Бейруте. Но с каждой проходящей неделей барьер между нами вырастал все выше, и я начала чувствовать, что мы не сможем полностью обрести утраченное доверие друг к другу».
Какая ей еще нужна была вера – ведь разведчик по определению не должен доверять никому. А она могла вернуться в Англию, США и ее стали бы допрашивать. Мне кажется, ей просто уже хотелось обратно – в теплые края, к привычной жизни. А он даже отказывался обсуждать с ней трудности их жизни – ему все нравилось. Хотя бы он сказал, что ради веры в светлое коммунистическое будущее, он «с готовностью принял то, что нам здесь досталось – жуткий холод, запах тухлой капусты и ту одинокую жизнь, которую мы вынуждены вести». Но ничего подобного он не сказал. Для него жизнь в Москве не нуждалась в оправдании. Он просто жил. Более того, он все это обожал – холод и все остальное. Для Кима все это было вторично. Конечно, он любил хорошую еду, напитки, уют и друзей, но больше всего его заботило то, что его русские коллеги думали о нем и о его работе с ними. Вся его жизнь была подлажена под советскую разведку. Во имя России он порвал с людьми, которых любил, и потерял их уважение, связался с теми, кого терпеть не мог, бросил свою семью и начал вести жизнь, полную лжи и низости. И теперь для него было самым важным, чтобы эти невероятные жертвы нашли признание.
Но как ни нянчились в России с четой Филби, как ни ублажали икрой и балетами, Элеонора затосковала и решила вернуться в США. Ее отговаривали – это опасно. «Я повторила все свои старые аргументы – что срок действия паспорта истекал, что меня ждала моя дочь и что сейчас уже слишком поздно менять мои планы. За мной не числилось никакой вины; я работала в отделе военной информации, в Госдепартаменте и в американском Красном Кресте. Я не могла понять, как попытка выучить русское слово «капуста» могла повредить безопасности Соединенных Штатов Америки?».
Элеонора уехала, но вскоре вернулась.
(Окончание следует)
